Евгений Войскунский - Командировка Страница 3

Мы допили вино. Сорочкин уехал в свою редакцию, а я решил прилечь отдохнуть. Скинул куртку и ботинки, взял с кровати одеяло и улегся на диван. Посплю часика полтора. По привычке двух последних лет перед сном я вызвал в памяти лицо Насти.

Садясь в потрепанный "Москвич", я взглянул на Сорочкина. Вид у него был серьезный, сосредоточенный. Вместо джинсовой куртки - широкий полотняный китель, как у пожарного.

- Что у вас под кителем? - спросил я. - Меховой жилет, что ли?

Сорочкин засмеялся и нажал на газ. Мы выехали с площади. В безлюдном переулке Сорочкин наклонился ко мне и сказал вполголоса:

- Я напал на след заговора.

- Какого заговора?

- Они хотят ровно в полночь бабахнуть по мэрии, ну, по горсовету. Как раз наступает двадцать пятое октября, понимаете? Годовщина по старому стилю.

Я не понимал: кто и из чего хочет бабахнуть?

- Ну, с крейсера, ясно же. - В голосе Сорочкина послышалась досада. Корабль отбуксируют на рейд, и там Братеев подготовит одну из пушек к стрельбе.

- Какой Братеев?

- Бывший артиллерист. Кавторанг в отставке. Когда я служил срочную на БПК, Братеев был у нас командиром бэ-че-два. Красавец мужик!

- Валя, - взмолился я, - не говорите загадками!

- Да ну вас, Дмитрий, - отозвался он, сворачивая на широкую, обсаженную платанами улицу. - Неужели непонятно? Нашим коммунистам не нравится, что дело не доведено до конца. Что правительство Некозырева чешет себе задницу, когда заходит речь о полном восстановлении советской власти. Тут Анциферов вступил в сговор с Комаровским, ну, с начальником военно-морского училища, и тот выведет своих курсантов на улицы сразу после того, как с крейсера бабахнут. Или даже раньше - этого я пока не знаю.

- Кто это Анциферов?

- Бывший секретарь обкома комсомола и нынешний секретарь горкома компартии.

- Ну, выведут курсантов - а дальше что?

- Как что? У них давно подготовлены списки либералов, демократов, коммерсантов, будут хватать и свозить на стадион.

- Хм, на стадион. Как когда-то в Чили при Пиночете.

- Вот именно. Сейчас заедем за Давтяном, вы посидите минут десять в машине, я за ним сбегаю.

Машину он поставил возле палисадника одноэтажного дома. У палисадника, где росли густые кусты боярышника, сидели на скамейке, греясь на солнышке, три старухи. Все три вязали и одновременно разговаривали. Стекло в машине было опущено, и я невольно прислушался.

- А помнишь, - говорила одна детским голоском, - как Виктория рожала, а Энрике принял роды?

- Ты все перепутала, - возразила старушка, чье птичье личико было словно затянуто паутиной. - Виктория родила от Энрике, а роды принимал Альберто.

- А вот и не Альберто, а Адальберто! - прошамкала третья, с провалившимся ртом. - Сама все путаешь.

Прямо три парки, подумал я. Парки, прядущие судьбы людей. Тут одна из трех, с птичьим личиком, внимательно на меня посмотрела. Как их звали, парок этих, по-гречески мойр? Клото, Лахесис и, как ее, Атропос, обрезающая нить жизни. Которая же из них кинула на меня многозначительный взгляд? Уж не страшная ли Атропос? На всякий случай я сложил фигу и осторожно выдвинул ее из окошка. Но "парка" уже не глядела на меня. Она говорила весьма авторитетно:

- Уж эта Виктория! Как я возмущалась, когда она бросила мужа!

- Еще бы, - подтвердила старушка с детским голоском. - А помнишь, как переживала Алисия, когда появился Амадор?

- Ну да, считали, что она его убила, а он сидел в тюрьме.

- А как ее любил Диего! Ах, как любил!

- Разве Диего? А не Альберто?

- Нет, Диего!

Из-за кустов вышел Сорочкин, а за ним чернобородый молодой очкарик и худенькая девица, стриженная под мальчика, в серых брючках и серой же ветровке. Я познакомился с ними, это был Мартик Давтян и его жена Нинель. Они сели на заднее сиденье, и Сорочкин погнал дальше свой "Москвич". Давтяны наперебой принялись мне рассказывать, что в 1840 году, по дороге в штаб Тенгинского полка, Лермонтов провел три дня здесь, в Приморске - в ту пору город еще не существовал, а была казачья станица Трехверстная. Тут, а не в Тамани, как обычно считается, у Лермонтова произошла встреча с декабристом Лорером.

- Ну и как? - Нинель сияла от гордости. - Замечательный факт, ведь правда?

- Мы надеемся, - произнес Мартик Давтян глубоким, утробным голосом, что в "Большой газете" найдется место для подготовленной нами статьи.

- Ну что ж, - сказал я, - давайте статью, я передам в наш отдел культуры. Только учтите, они будут проверять, обратятся к ученым...

Тут оба обрушили на меня такую филиппику в отношении официальной науки, что я предпочел замолчать и только кивал головой, словно китайский болванчик. Я спросил Сорочкина, куда мы направляемся. Оказывается, мы ехали на мукомольный комбинат, где Давтян служил главным технологом. Мукомолы, пояснял Сорочкин, единственное в городе успешно работающее частное предприятие. Они уже много лет упорно противятся национализации, которой их хочет подвергнуть городское начальство. Это единственная сила в городе, способная противостоять морскому училищу.

- А они что - вооружены? - спросил я, но не получил внятного ответа на свой наивный вопрос.

По дороге на мукомольный Сорочкин остановил машину возле невзрачной пятиэтажки - ему надо забежать на минутку к маме. Почему-то я решил зайти вместе с ним.

Мы пошли по лестнице на четвертый этаж. Перед нами поднималась пара рослый мужчина с высоко выбритым затылком, а с ним - вы не поверите - с ним шла девица в короткой джинсовой юбке, с круглыми, как кегли, икрами, а по ее спине были пущены вольной волной рыжие волосы...

- Это Братеев, он наш сосед, - шепнул мне Сорочкин. Мне было наплевать на Братеева, я не спускал встревоженного взгляда с Насти. Ее фигура, ее волосы... Как она сюда попала?.. Или это не она?..

- Настя, - позвал я негромко.

Рыжеволосая дева не оглянулась, а Братеев, лязгнув замком, впустил, даже втолкнул свою спутницу в квартиру. Перед тем как захлопнуть дверь, он бросил на меня быстрый и как будто насмешливый взгляд.

Сорочкин отпер дверь рядом с братеевской и жестом пригласил меня войти. Однако я стоял, как вкопанный, и пытался уловить звуки из-за двери его бритоголового соседа. Тишина... Или какие-то вздохи? Я не заметил, когда рядом со мной вновь появился Сорочкин.

- Дмитрий, что с вами? Вам плохо?

- Плохо, - кивнул я. - Очень плохо.

- Дать валидол? Валокордин?

- Ничего не надо. Вы уже навестили маму? Тогда едем к мукомолам. И вообще, в три часа я должен быть у вашего Ибаньеса.

Да нет, уверял я себя, это не она... Откуда ей здесь взяться? Какая-то девица, похожая на нее. Мало ли рыжих в джинсовых юбках ходит по российским городам?

Однако что-то саднило в глубине души.