Джек Лондон - До Адама Страница 3

И вот теперь мы подходим к раздвоению личности. Мы никогда не испытываем этого чувства падения, когда мы полностью бодрствуем. Наша бодрствующая личность ничего не знает об этом. Тогда, и это неопровержимый аргумент — должна быть другая, отличающаяся личность, которая падает, в то время как мы спим, и которая имеет опыт такого падения — короче говоря, у нее есть память о прошлом опыте вида, точно также как наша бодрствующая личность обладает памятью нашего дневного опыта.

На этой стадии своих рассуждений я увидел свет в конце туннеля. И тотчас же этот свет обрушился на меня, он ослепил меня своей яркостью и сиянием, объяснением всего, что до этого было сверхъестественным, странным и противоестественно невозможным в моих впечатлениях от сновидений. Во сне существовала отнюдь не моя бодрствующая личность. Это была другая, отличающаяся от меня личность, обладающая новым и совершенно другим запасом опыта и, как следует из моих снов, имеющая воспоминания о совершенно других переживаниях.

Что это была за личность? Когда она жила обычной для нее жизнью на этой планете, чтобы приобрести запас удивительного жизненного опыта? Это были вопросы, на которые мои сновидения отвечали сами. Он жил давно, когда мир был молод, в том периоде, что мы называем Средним Плейстоценом. Он падал с деревьев, но не разбился. Он вопил от страха при львином реве. Его преследовали хищники и ядовитые змеи. Он бормотал что-то с такими же как он на сборищах его племени и получил жестокий урок от Людей Огня, в тот день, когда ему пришлось бежать от них.

Но, вы можете возразить мне, почему же эти воспоминания не наши собственные, если мы видим как кто-то неопределенный падает в бездну пока мы спим? Отвечаю вопросом на вопрос. Что такое двухголовый теленок? Причуда природы. Вот и ответ на ваш вопрос. У меня есть эта другая личность и эта полная эволюционная память, потому что я такая же причуда природы.

Я хочу чтобы вы поняли.

Самая распространенная эволюционная память, которая есть у нас, это сновидения с падением. Единственное, что есть у такой неопределенной личности это память о падении. Но многие из нас имеют более четкую, более ясную другую личность. Многие из нас летают во сне, другим снится как их преследует чудовища, цветные сны, кошмары удушья, сны со змеями и паразитами. Короче говоря, в то время как в большинстве из нас эта вторая личность почти не проявляется, а в некоторых почти стерта, в других она проявляется больше. Некоторые из нас имеют более сильную, более полную эволюционную память, чем остальные. Это вопрос различной степени преобладания другой личности. В моем случае степень преобладания другой личности огромна. Моя вторая личность почти равна по силе моей собственной индивидуальности. И в этом смысле, как я уже сказал, я причуда природы — причуда наследственности.

Я полагаю, что именно преобладание второго «я» — но не в такой сильной степени как у меня — вызывает кое у кого веру в переселение душ. Для них это самое простое объяснение. Когда у них появляются видения того, что они никогда не наблюдали в жизни, воспоминания о поступках и событиях из прошлого, самым очевидным объяснением является то, что они уже жили раньше.

Но они делают ошибку, игнорируя собственную двойственность. Они не узнают своего второго «я». Они думают, что это их собственная личность, что они имеют только одну индивидуальность, а из такой предпосылки они могут заключить только, что они жили в предыдущих жизнях.

Но они ошибаются. Это — не перевоплощение. Я помню, как иду по дебрям и все же все это видел не я, а тот, который является только частью меня, как мой отец и мой дед частицы меня, только менее отдаленные. Этот «другой я»

— мой пращур, предок моих предков в древней линии моего вида, в свою очередь является непосредственным потомком тех, у кого задолго до него появились пальцы рук и ног, позволившие им вскарабкаться на деревья. Я должен снова, рискуя вызвать раздражение, повторять, что я только в этом могу считаться отклонением от нормы. Не один я обладаю эволюционной памятью в такой огромной степени, но я обладаю памятью одного необычного и очень далекого прародителя. И все же, хотя это весьма необычно, в этом нет ничего сверхъестественного.

Следите за моими рассуждениями. Инстинкт — эволюционная память. Прекрасно. Тогда вы, я и все остальные получаем эти воспоминания от наших отцов и матерей, также как они получили их от своих отцов и матерей. Но в таком случае должна иметься некая среда, посредством которой воспоминания передаются от поколения к поколению. Эта среда — то, что Вайсман называет «гермоплазмой». Именно она несет в себе память о всей эволюции человечества. Эта память очень тусклая и запутанная, и многое в ней утеряно. Но некоторые участки гермоплазмы несут в себе значительно больше наследственной памяти или, чтобы быть более научным, более атавистичны, чем другие. И такой участок есть во мне. Я — казус наследственности, атавистический кошмар — называйте меня как хотите, но вот он я, во плоти и крови, с отличным аппетитом, и что вы собираетесь с этим делать?

И теперь, прежде, чем я перейду к своему повествованию, я хочу предвосхитить сомнения простаков в психологии. Тех, кто склонен насмехаться, и кто тем не менее уверенно заявляет, что связность моих сновидений обязана слишком усердным занятиям, подсознательной проекции моих знаний об эволюции в мои сны. Во-первых, я никогда не был рьяным студентом. Я был последним в списке закончивших курс. Я уделял больше времени занятиям спортом и — нет никакой причины скрывать это — игре на бильярде.

Далее. Я ничего не знал об эволюции пока не поступил в колледж, а ведь в детстве и юности я уже жил в своих снах со всеми деталями той другой давно исчезнувшей жизни. Я должен сказать, однако, что эти детали были перемешаны, несвязны до тех пор пока я не изучил науку эволюции. Эволюция стала ключом. Она дала объяснение, внесла здравомыслие в проделки этого моего атавистического мозга, современного и нормального, но вслушивающегося в прошлое столь отдаленное, что оно сравнимо с самым началом человечества.

Из того, что я знаю об этом прошлом следует, что человека в нашем понимании тогда еще не было. Именно в период его становления я должен был жить и выживать.

ГЛАВА III

Самым частым видением моего раннего детства было нечто подобное этому: мне казалось, что я очень маленький и лежу, свернувшись в клубок в своего рода гнезде из множества прутьев и ветвей. Иногда я лежал на спине. В этом положении, кажется, я провел много часов, наблюдая игру солнечного света на листве и покачивание ветром листьев. Часто и само гнездо раскачивалось, когда поднимался сильный ветер.