Андрей Егоров - Диксон Страница 3

Я прошел мимо здания поселкового клуба, на фасаде которого сохранился выцветший советский герб. И вышел на берег у старого причала, занесенного снегом. Здесь стоял, пришвартованный навеки, ржавый лоцбот «Нарзой». Вдалеке можно было увидеть морской порт – затонувшую баржу, лежащую на боку, брошенный старый ледокол, каланчи подъемных кранов. Они грозили в любой момент рухнуть, но у местных властей не было денег на демонтаж. В наше время, когда нефть иссякла, ни у кого в России ни на что нет денег.

Гидрографическая база представляла собой двухэтажное здание с небольшой хозяйственной пристройкой. В двадцатых годах станция перебралась в новый корпус, но оказалось, что его выстроили из рук вон плохо – через пару лет часть постройки обрушилась. Никакого землетрясения на Диксоне, разумеется, не было – просто отдельные чиновники на местах сэкономили и неплохо нажились на строительстве. Некоторое время гидрографы ютились во времянках. Затем было принято решение переехать назад – в реконструированное старое здание. Все это мне поведал разговорчивый пилот, пока мы летели от Норильска. Мне повезло – в Институте на плане поселка отметили крестиком давно погибшую базу…

Я обернулся еще раз на мертвый поселок и толкнул дверь станции. В замерзшее лицо пахнуло теплом и запахом свежей рыбы.

В углу холла с занесенным над головой поварским топориком стоял бородатый человек. Перед ним на табурете лежал мороженый омуль. Секач рухнул вниз и одним ударом отсек безучастную ко всему на свете, мертвую рыбью голову. Тут бородач заметил меня, и лицо у него заметно вытянулось – мое появление стало для геолога неожиданностью.

– Я из института… Курганов Виталий. – Хотелось сразу расставить все точки над «ё». – Вы не выходите на связь с Москвой…

– Шатров… Антон, – геолог быстро пришел в себя, обогнул широкий стол, двигался медленно, словно сомневался, переложил топорик в левую руку и протянул правую для рукопожатия. – А я думал, про нас все забыли…

Я заколебался – не хотелось пожимать заляпанную рыбой, нечистую ладонь, но и общение с недопонимания начинать не хотелось. Я стянул перчатку, пожал руку добровольного затворника. Несмотря на густую бороду, я его узнал. Встречались пару раз на научных конференциях. Внешность у Шатрова была непримечательная: бесцветные волосы, водянистые глаза, средний рост. Правда, он был коренаст и широк в плечах, а крепкие ладони выдавали в нем любителя работать руками. Я бы, пожалуй, не вспомнил его, если бы не доклад – тогда он сказал со сцены несколько слов о минералогии нефтяных слоев. Назвал преступлением то, что отдельные ученые в столь сложное для страны время умудряются «заниматься камешками» – вместо того, чтобы посвятить свой ум и время более важным вопросам.

Я стянул вторую перчатку, снял куртку.

– У вас рука испачкана, – заметил Шатров уныло.

Я и забыл, что опускал ладонь в нефтяную лужу. Надо же, так по-идиотски вляпаться.

– Это краска, – соврал я. – Вертолет только что покрасили.

Вышло глупо.

– Понятно, – пробормотал геолог таким убитым голосом, словно я только что сообщил ему самые дурные вести в его жизни. – У нас там растворитель есть в умывальнике. Если хотите…

– Да, конечно. А у вас тепло.

– Газовый генератор в подвале. У нас тут все, что нужно, для жизни. Вы надолго? – прозвучало негостеприимно – в отношении человека, который только что прилетел. Совсем как в анекдоте про тещу: «Вы что же, мама, даже чаю не попьете?»

– Я на пару дней. Если покажете, где можно остановиться, я бы был вам признателен. Мне бы бросить вещи, отогреться немного.

– Разумеется. – Мое присутствие явно тяготило Шатрова, как и моя ложь. – Пойдемте, я провожу. Пока будете устраиваться, строганину доделаю…

– Мне говорили, в группе вас было двое, – сказал я, вернувшись на импровизированный «камбуз». Так я окрестил кухню и по совместительству холл старого здания. Станция напоминала ледокол, плывущий по северным морям в неизвестном направлении.

– Да, Сермягин… – геолог говорил с явной неохотой, как преступник на допросе, – спит. В своей комнате. Заперся и спит. Недавно лег. Пришел с рыбалки, пока я тут… с приборами налаживался. Теперь часов шесть-семь проспит не меньше…

– А что гидрографы?

– Гидрограф, – поправил Шатров. – Он здесь один оставался… когда мы прибыли. Семен Орловский. Вообще-то, мы его Семен Васильевич звали. Старику уже под семьдесят.

– Что значит «звали». Он умер?

– Да нет, живой. – Он вдруг улыбнулся. – А знаете, я даже рад, что вы приехали. Может, на ты? По-мужски. По-северному.

– Давай, – согласился я. Мне стало легче оттого, что диалог налаживался. Ну, если по-мужски, по-северному, следовало разузнать у Шатрова все в подробностях, расспросить его, как он дошел до жизни такой, почему ничего не сообщил в Институт о новом за несколько десятков лет месторождении? Что у него, вообще, в голове творится, раз нормальный мужик, ученый, пошел на измену Родине? И ради чего, спрашивается? Ради денег?..

Я и расспросил. Начал разговор издали и привел к нужной точке – прямиком к нефти. Мне хотелось, чтобы Шатров солгал, глядя мне прямо в глаза. Пусть скажет, что нет на Диксоне полезных ископаемых, и никогда не было…

– Всюду нефть, нефть, нефть. Только и слышишь о ее синтезе, – он вдруг сделался очень раздраженным. – А мне надоело. Понимаешь, Виталий, все надоело. Что там хорошего, на большой земле? Что я забыл на материке?

Я пожал плечами. Убеждать кого-то, что жить среди людей лучше, чем в заснеженной пустыне – занятие бесперспективное. Каждому свое. Для одного сторожка в лесу – рай земной. А другому подавай шумный город.

– А жена… – напомнил я.

– А что жена?! – буркнул геолог.

– Дети есть?

– Двое. Им без меня только лучше будет. Чему я их научу? Что скажу? Что мы все с тобой просрали? Ученые… Меня же никто не слушал, когда я на каждом ученом совете говорил – надо перестраивать производство, надо менять индустрию, опоздаем, к такой-то матери. Но нет, как качали нефть, так и продолжали качать, строили новые нефтеперегонные заводы, топливные склады. И все предприятия наши российские, главное, под нефтянку были заточены. И вот ее не стало. И где мы теперь? В глубокой жопе. Заводы стоят. Производства нет. Китайцы заселяют Дальний восток. Да что там говорить, уже заселили. И что мы можем с этим сделать? У нас же все танки и самолеты на горючем топливе. С десяток газовых броневых машин выпустили в две тысячи пятнадцатом, и где они все теперь? Пустое все, говорить тошно, – Шатров махнул рукой. – Может, лучше хлопнем по рюмашке, за встречу, а?.. А то здесь и выпить не с кем… – Он осекся.