Тед Чан - Выдох Страница 3

Сначала я удалил сильноизогнутую пластину, которая закрывала заднюю и верхнюю части моей головы. Затем снял две менее изогнутые пластины, закрывавшие голову по бокам. Осталась только лицевая пластина, но она была зафиксирована ограничительным кронштейном, и я не мог видеть её внутреннюю поверхность через перископ, я видел только свой обнаженный мозг. Он состоял из дюжины или более блоков, внутренности которых скрывали кожуха хитроумной формы. Придвинув перископ вплотную к зазору между ними, я различил дразнящее мелькание сказочных механизмов внутри. Даже с учетом того немногого, что открылось моему взору, я уже мог сказать, что это было самое красивое и сложное устройство, какое я когда-либо видел, настолько превосходящее любой механизм, сконструированный человеком, что это неопровержимо свидетельствовало о его божественном происхождении. Зрелище одновременно волнующее и головокружительное, и я смаковал его несколько минут на чисто эстетической основе, прежде чем продолжил исследования.

Считалось, что мозг человека состоит из нескольких блоков. В центре головы — устройство, реализующее процесс мышления, вокруг него массив компонентов для хранения воспоминаний. То, что я увидел, согласовывалось с этой теорией, поскольку периферийные узлы были похожи друг на друга как две капли воды, в то время как узел в центре головы выглядел иначе, более чужеродным и с большим количеством движущихся частей. Впрочем, компоненты были утрамбованы настолько плотно, что узкие зазоры между ними не позволяли рассмотреть внутренности более подробно. Чтобы узнать больше, следовало заглянуть внутрь блоков.

Каждый блок был снабжен локальным резервуаром воздуха, подключенным с помощью шланга к регулятору в основании мозга. Я сфокусировал перископ на самом заднем блоке и, используя дистанционные манипуляторы, быстро отсоединил соединительный шланг и заменил его на более длинный. Мне доводилось проделывать подобную процедуру несчетное количество раз, так что я мог выполнить ее с закрытыми глазами. И все же у меня не было уверенности, что я успею завершить переключение до того, как блок истощит локальный резервуар. Убедившись, что функционирование компонента продолжается в прежнем режиме, я двинулся дальше. Я убрал длинный шланг в сторону, чтобы иметь лучший обзор того, что находилось в щели за ним: другие шланги, соединяющие узел с соседними компонентами. При помощи пары самых тонких манипуляторов, способных проникнуть в узкую щель, я заменил шланги один за другим на более длинные. Повторив эту процедуру по всему периметру блока, я удлинил все его соединения с остальной частью мозга. Теперь я мог открепить блок от несущей рамы и вытащить компонент за пределы того, что когда-то было задней частью моей головы.

Я знал, что мог ослабить свои мыслительные способности и при этом не отдавать себе отчета о случившемся, однако выполнение простых арифметических действий показало, что мозг не пострадал. Демонтированный блок свободно свисал из полуразобранной головы, а у меня теперь был отличный обзор устройства мышления в центре мозга, хотя я по-прежнему не мог приблизить к нему микроскоп из-за нехватки свободного пространства. Нужно было убрать с дороги по меньшей мере полудюжину блоков.

С особой осторожностью я повторил процедуру замены шлангов на других блоках, после чего вынес один блок далеко назад, два других — наверх, и еще два — в разные стороны, развесив все шесть на «строительных лесах» над моей головой. Когда я закончил, мой мозг выглядел как стоп-кадр взрыва через мгновение после детонации, и снова я испытал головокружение, думая об этом. Наконец устройство мышления было освобождено, поддерживаемое лишь связкой шлангов и исполнительными стержнями, которые уходили вниз в глубину моего торса. Пространства теперь было достаточно, чтобы вращать микроскоп на 360 градусов и позволить моему жадному взгляду наброситься на внутренности выдвинутых блоков. Передо мной открылся микрокосмос золотой машинерии, пейзаж из крошечных вращающихся колесиков и миниатюрных возвратно-поступательных цилиндров.

Созерцая эту картину, я спросил себя, где моё тело? Приспособления, которые переместили мое зрение и пальцы в другое место комнаты, принципиально не отличались от тех, что соединяли мои родные глаза и руки с мозгом. На протяжении эксперимента разве не были манипуляторы по сути моими руками? А увеличительные линзы перископа — моими глазами? Я превратился в вывернутое наизнанку существо с фрагментированным телом, расположенным в центре вспученного мозга. Именно в такой невероятной конфигурации я приступил к исследованию себя.

Я повернул микроскоп к одному из блоков памяти и начал изучать его конструкцию. Я не питал иллюзий, что сумею расшифровать свои воспоминания, однако надеялся разгадать способ, с помощью которого они были зафиксированы. Как я и предсказывал, пачек фольги там не оказалось, но, к моему удивлению, я также не увидел ни наборов шестеренок, ни рядов переключателей. Вместо этого блок, казалось, представлял собой банк воздушных трубочек. Сквозь зазор между трубочками я мельком увидел рябь, проходящую по внутренностям блока.

Длительное изучение при максимальном увеличении позволило получить первое представление о работе устройства. Трубочки разветвлялись на крошечные воздушные капилляры, которые переплетались с густой решеткой из проводов, усыпанных золотыми листочками. Под действием струек воздуха, вырывающихся из капилляров, листочки удерживались в различных положениях. Не было переключателей в привычном смысле этого слова, так как листочки не могли сохранять свое положение без поддержки воздушного потока, но я предположил, что именно они и служили переключателями, которые я искал, то есть их совокупность и была тем носителем, в котором записывались мои воспоминания. Замеченная мною рябь была, скорее всего, процессом воспоминания — положение листочков считывалось и информация уходила назад в устройство, реализующее мыслительные процессы.

Вооруженный этой догадкой, я развернул микроскоп к устройству мышления. Здесь была та же решетка из проводов, но листочки на них не удерживались в каком-то единственном положении. Вместо этого листочки трепетали, и настолько быстро, что были едва различимы. В итоге почти все устройство, казалось, непрерывно шевелилось, хотя состояло больше из решетки, нежели из воздушных капилляров, и я задумался, как воздух мог достигать всех золотых листиков в нужной последовательности. В течение многих часов я внимательно следил за золотыми листочками, пока не догадался, что они сами и выполняли роль капилляров. Листочки формировали временные каналы и клапаны, которые существовали ровно столько, сколько было нужно, чтобы перенаправить потоки воздуха на другие листочки, а потом исчезали. Устройство претерпевало непрерывную трансформацию, модифицировало себя в результате своей работы. Решётка была не столько машиной, сколько страницей, на которой машина была написана и на которой сама машина непрерывно писала.