Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник) Страница 3

«Ты можешь с ювелирной точностью разбираться в точечной или плетеной композиции, в ритмах, в размерах, а можешь не иметь обо всем этом никакого представления – дело не в этом. Существует вне нас некое волшебство (или вина, – В. Л.), манящее в небо. И что бы ни происходило, как бы ни складывалась жизнь, как бы ни мучила тебя некая вольная или невольная вина, все равно однажды бьет час и без всяких на то причин ты вновь и вновь устремляешься в небеса… забывая о выгребной яме».

Не правда ли, утверждение все той же теории прогресса?

В 2006 году повесть-эссе «Возьми меня в Калькутте» отдельной частью вошла в книгу «Малый Бедекер по НФ». Геннадий Прашкевич пишет ее уже много лет. Отдельные главы публиковались в московском журнале «Если» (2002), в киевской «Реальности фантастики» (2004), получили ряд престижных литературных фантастических премий, в том числе – две «Бронзовых Улитки» от Бориса Стругацкого. Немец Бедекер составлял путеводители на основе сведений, полученных им в заграничных путешествиях, а Геннадий Прашкевич использует бесценную информацию своей собственной жизни. Первый том его книги посвящен людям, которых автор знал близко. Это живые лаконичные портреты братьев Стругацких, Валентина Пикуля, Юлиана Семенова, Ивана Ефремова, Виктора Астафьева, Виталия Бугрова, Николая Гацунаева, Бориса Штерна, Михаила Михеева, Георгия Гуревича, Леонида Платова, Николая Плавильщикова, Сергея Снегова, других писателей и ученых.

Второй том, над которым Прашкевич продолжает работать, посвящен проблеме алкоголя в жизни писателей. «Я вспомнил, – пишет он – кто из моих друзей ушел из жизни по этой причине, и ужаснулся – восемьдесят процентов, не меньше. Алкоголь в России всегда был силой чудовищной, разрушительной, и не имеет значения, кто с этим сталкивается – обнищавший вахтер запущенного заводского общежития или преуспевающий академик».

Третий том – по замыслу – должен стать книгой об основном инстинкте.

«Я не собираюсь скрывать каких-то темных сторон даже своей жизни. В конце концов, разве не интересно понять, почему одного писателя тянет к роману о докторе Живаго, а другого – к роману о похождениях леди Чаттерли…»

К «Бедекеру» впрямую примыкает повесть «Черные альпинисты» (1994), в которой писатель осмысливает годы, проведенные на Курилах и на Сахалине. Несомненно, в том же ряду стоит исследование «Адское пламя» (1995) – размышления писателя о некоей Антологии советской фантастики, которую они с Николаем Гацунаевым пытались издать. «Октябрь 1917 года страшной стеной отгородил Россию от остального мира, – писал Прашкевич в своем «Адском пламени». – Начался невиданный, неслыханный до того, поистине фантастический эксперимент по созданию Нового человека. Это ведь главное дело любого режима – создание Нового человека. Человека угодливого или запуганного, работящего или пьющего, агрессивного или смирного, духовного или ограниченного, бессловесного или болтливого – какой человек на данный момент нужен режиму для решения насущных задач, такого и следует создать».

Вечная тема: ведь Новый человек создается и ныне.

Говоря о Прашкевиче, невозможно забыть о других жанрах, – писатель часто работает на стыке литературных направлений, искусно смешивая их, умело сгущая реалистические тексты поэтическими цитатами, литературными аллюзиями и фантастическими допущениями. В соавторстве с Александром Богданом написана целая серия остросюжетных романов, посвященных становлению нового русского бизнеса – «Противогазы для Саддама» (1998), «Человек «Ч» (2001), «Пятый сон Веры Павловны» (2001), «Русская мечта» (2004). Книги эти интересны тем, что их герои почти во всех случаях имеют реальных прототипов, именно они создавали реалии новой российской экономики, формировали жизнь.

Отдельная тема – исторические романы Геннадия Прашкевича, посвященные малоизвестным событиям прошлого Сибири: «Носорукий» (2004), «Тайна полярного князца» (2004), «Секретный дьяк» (2001). Кроме ярких исторических реалий, яркого описания деяний первых покорителей Сибири в них всегда присутствуют глубокие размышления о вечной душевной маете русского человека.

«Похабин ухмыльнулся понимающе:

– Ты, барин, сильней, чем на вид кажешься. Если неделю не попьешь, можешь тягаться с кем хочешь. Я ведь говорил, что скоро начнутся совсем дикие места. А когда идешь по диким местам, надо быть уверенным в своем соседе, барин. Коль не уверен в соседе, с таким лучше не ходить. Кому охота наткнуться по чужой дурости на стрелу, на нож, а то просто блудить в тайге? Я тебе говорил, я Сибирь знаю. Меня Сибирь сделала богатым. Я, барин, когда вернулся в Россию с богатою мяхкой рухлядью, сразу решил, что теперь тихо, хорошо заживу. Только как? Отца нет, и матери нет, и три брата убиты на свейской войне. Да еще барин клетовский. Ишь, вспомнил, что еще мой дед бегал от него, от дурака. И правильно бегал, если бегал. На воле просторней. Я из-за того клетовского барина впал в тоску, сильно запил. – Похабин перекрестился. – В Сибири думал: вернусь в Россию, все будет хорошо. Сколько служб нес, столько и мечтал: в Россию вернусь, припаду к земле. А вернулся, в деревне пусто, и не на кого опереться. Кто врет, кто пьет. Неужто везде так? – И повторил: – Тоска, барин! У русского человека она ведь особенная. Коряка, к примеру, заставь умыться, он все равно так сильно не затоскует. Ни коряк, ни одул, ни камчадал, ни какой-нибудь там шоромбоец, все они не знают русской тоски. У них все по-своему. Олешки мекают, детишки кричат, поземка метет – им от того только радостно. А если заскучает коряк, или одул, или те же камчадал и шоромбоец, если темно и душно им покажется жить, они вскочат на нарту, поедут и убьют соседа. То же и нымылане, и чюхчи. Я разных, барин, в жизни встречал дикующих, знаю их тоску. А наша русская тоска, барин, она вся изнутри, она ни от чего внешнего не зависит. Хоть молнии, хоть тьма, хоть ты в грязи лежишь, если нет в сердце тоски, сердце русского человека чувственно радуется. Пусть нет у тебя ни крыши, ни харчей, ни питья, пусть подвесят тебя на дыбу, отнимут бабу – русский человек все равно от этого не в тоске, он просто страдает. Но однажды в самый добрый солнечный день, барин, среди радости, среди чад милых, на берегу веселой речушки, на коей родился, среди воздвиженья, радости, хлопот и многих дел, вдруг как колесико какое съезжает в твоей голове, и вот – затосковал русский человек, затосковал страшно…»

«Отличная вещь! – прочитав «Секретного дьяка», писал автору Борис Стругацкий, – Вы один из поистине немногих в нынешней России, кто умеет писать исторические романы».