Доминик Грин - Дело из затерянного мира Страница 3

Миновало несколько дней, но вековечный туман, как и прежде, скрывал город. Я был занят осмотром рабочего средних лет со спичечной фабрики, страдавшего некрозом челюсти. Не успел я выписать морфий, как пациент вдруг заговорил — что было совершенно неслыханно для человека, чья челюсть превратилась в нечто похожее на известковую кашицу. Я невольно вздрогнул.

— Доброе утро, Уотсон. На сей раз я усилием воли взял себя в руки. Я даже не обернулся.

— Добрый день, Холмс. Надеюсь, вы понимаете, что из-за вас я впустую потратил пятнадцать драгоценных минут, отведенных для приема больных?

— Простите, дорогой мой. Улицы все еще опасны, а мне было необходимо вас повидать. И поделиться радостью: я завершил дело, что так долго ставило меня в тупик.

— Дело об исчезнувших головах тромбонистов из Хэмпстеда?

— Да, то самое дело. Мне кажется, Уотсон, что я нашел верный ответ. Он лежит в области криминалистической палеонтологии. Не хотите ли знать, как я подделал челюсть, изъеденную по причине отравления фосфором?

— Избавьте меня, Холмс.

— Как прикажете. Мое расследование, Уотсон, войдет в анналы всех дел, где в качестве орудия убийства использовался динозавр. Ибо за этими деяниями, можете не сомневаться, стоит человек, — из холщовой сумки, лежавшей на полу, он извлек очередной том переплетенных журналов. — Приведу наблюдения мистера Барнума Брауна. Недавно он открыл в дебрях Альберты колоссального орнитопода и назвал его Corythosaurus Casuarius. Череп этого создания, которое относится к семейству гадрозавров или утконосых динозавров, был украшен своеобразным гребнем, то есть полым и пропитанным воздухом костяным наростом. Отдельные палеонтологи ошибочно заключили, что он снабжал животное кислородом, пока динозавр плавал под водой, подобно чешуйчатой субмарине. Но у этой теории есть маленький изъян: гребень не имел внешних отверстий или ноздрей…

— Убийства, Холмс.

— Ах, да… Видите ли, Уотсон, одна из научных школ считает, что костяной нарост служил резонатором и что с помощью его зверь был способен издавать отчетливые мелодичные звуки — схожие, как считается, со звуками тромбона.

— Не вижу причины, Холмс, по какой допотопному животному понадобилось бы гудеть, точно тромбон.

— Эти создания были не слишком разумными, Уотсон. Некоторым из них для координации движений требовался дополнительный мозг в абдоминальном отделе. Верно и то, что существа большого размера не обязательно обладают острыми чувствами; носорог, как всем известно, подслеповат и при появлении охотников полагается на сравнительно хорошо развитый слух.

Представьте себе теперь стадо подобных существ. Как и африканские травоядные, они могут принадлежать к различным видам: ведь часто у одного пруда собираются на водопой разные виды африканских антилоп. Наша антилопа, однако, весит пять тонн и мало отличается умом от болотистой жижи, которую так жадно лакает. Вполне возможно, что эти динозавры пожелали бы спариваться с животными чужеродных видов, не будь у них какого-то постоянного звукового сигнала. И поэтому некоторые виды гадрозавров, можно предположить, трубили в свои черепные наросты, словно бы говоря: «Вот он я! Я — гадрозавр с гребнем-тромбоном, и все прочие гадрозавры с черепами-тромбонами могут преспокойно со мной спариваться». Но этот трубный глас привлекал не только их собратьев. Вероятно, интересовались им и хищники.

— Боже мой, Холмс! — воскликнул я. — Вы хотите сказать, что бедные музыканты погибли, потому что звуки их инструментов пробудили в мегалозавре дремавшие инстинкты, и он вспомнил о своей природной добыче?

— Я в этом твердо убежден, — сказал Холмс, — и намерен самым прямым образом это доказать.

Он достал из сумки тромбон и печатные ноты «Текстед».

— Револьвер вам не понадобится, Уотсон. Против такого существа он бессилен. Попасть ему прямо в мозг — все равно, что выстрелить дробью в быка с сотни ярдов. Подозреваю, что даже пуля калибра 4.55 отскочит от его крепкой чешуи.

Мы шли мимо скованных холодом деревьев, сквозь туман, где могло бы спрятаться, стоя плечом к плечу, целое стадо гадрозавров. В белесоватой мути начали вырисовываться очертания оркестрового павильона. Плакаты извещали о предстоящем концерте в присутствии королевских особ.

— Похоже, Холмс, здесь нет никаких динозавров. Громадное животное, я уверен, чем-нибудь выдало бы себя.

— Хищник никогда не сообщает о своем появлении, — заметил Холмс. Он поднял к губам тромбон и сыграл заключительные ноты «Текстед». Слезы выступили у меня на глазах при мысли о стране, полной нежности и мира.

И тогда волосы у меня на затылке встали дыбом: в тумане раздался отдаленный, грузный топот, словно пьяный извозчик продирался вместе со своим кэбом сквозь густые заросли.

— Хищник вышел на охотничью тропу, — сказал Холмс. — А мы — его дичь.

Он знаком велел мне следовать за ним и бросился в сторону.

— Черт побери, Холмс! Я совсем не ожидал, что ваша треклятая теория окажется правильной!

— Мои теории, Уотсон, всегда правильны. Заявив это, он спрыгнул в ближайшую канаву, полную

невыразимых отходов, и захлюпал по грязи, не торопясь выбраться на противоположный берег.

— В воду, Уотсон. В тумане зверь будет выслеживать нас по запаху.

Не постыжусь признаться, что в воде я очутился быстрее, чем когда-либо, тем более что я расслышал, теперь уже намного ближе, грозный шорох чего-то ужасно, невообразимо тяжелого, бредущего по ковру опавших листьев к месту, где мы только что находились. Существо двигалось медленно и, казалось, подавалось то влево, то вправо, как рыскающая по лесу ищейка.

— Ни звука, Уотсон. От этого зависит ваша жизнь.

По словам Холмса, в ту минуту он все еще ровным счетом ничего не видел — я же и не увидел бы, даже окажись тварь совсем рядом, так как плотно зажмурил глаза. Но внезапно до нас донесся иной звук, глубокий и торжественный: в тумане запела скрипка. Трудно объяснить, как я по одним лишь шорохам догадался, что мезозойский ящер склонил морду к плечу, прислушиваясь, но почему-то я в этом не сомневался — так птица на ветке распознает чириканье товарки, а собака — зов хозяина.

Тварь затопала прочь сквозь туман.

— Как я и предполагал, — сказал Холмс, — существовало два вида гадрозавров.

Мы сидели в уюте «Замка Джека Строу», расположенного у флагштока на северной оконечности Хэмпстед-хит. Теплое пиво согревало наши тела, изгоняя из жил холод.

— Положим, Холмс, что существовало два вида гадро… как их там?…завров. Но какое это имеет значение?