Мэрион Брэдли - Король-олень (Туманы Авалона - 3) Страница 3

- Возможно, когда-нибудь я лучше отправлюсь не ко двору Артура, а на Авалон. Приемная матушка, ведь моя мать живет сейчас на Авалоне?

- Я не знаю.

Моргауза нахмурилась... Опять этот до странности взрослый приемыш заставил ее говорить с собой, как с мужчиной. Ей вдруг подумалось, что теперь, с кончиной Лота, Гвидион был единственным во всем дворце человеком, с которым она хотя бы время от времени говорила, как взрослый со взрослым! О да, ночью, в ее постели, Лохланн вел себя как мужчина, но с ним так же невозможно было поговорить, как с каким-нибудь пастухом или служанкой!

- А теперь иди, Гвидион, иди, милый. Я собираюсь одеваться...

- Почему я должен уходить? - спросил мальчик. - Я все равно еще с пяти лет знаю, как ты выглядишь.

- Но теперь ты стал старше, - ответила Моргауза, внезапно вновь ощутив былую беспомощность. - Тебе уже не подобает оставаться здесь, когда я одеваюсь.

- Неужто тебя так сильно волнует, что подобает делать, а что нет, приемная матушка? - отпарировал Гвидион. Его взгляд остановился на подушке, все еще сохраняющей вмятину, оставленную головой Лохланна. Моргауза ощутила внезапную вспышку раздражения и гнева: он загнал ее в ловушку, словно взрослый мужчина, словно друид!

- Я не обязана перед тобой отчитываться, Гвидион! - отрезала она.

- А разве я сказал, что обязана? - Взгляд мальчишки был исполнен оскорбленной невинности. - Но раз я стал старше, мне нужно будет знать о женщинах больше, чем я знал в детстве, верно? Вот я и хотел остаться и поговорить.

- Ну, оставайся, оставайся, если хочешь, - сказала Моргауза, - только отвернись. Нечего тут на меня глазеть, сэр Бесстыдник!

Гвидион послушно отвернулся, но, когда королева встала и жестом велела одной из дам подать ей платье, он сказал:

- Нет, лучше надень синее платье, матушка, новое, которое только что соткали, и темно-оранжевый плащ.

- Это что же, ты теперь будешь давать советы, как мне следует одеваться? Как это понимать?

- Мне нравится, когда ты одеваешься, как подобает красивой даме и королеве, - настойчиво произнес Гвидион. - И вели им уложить твои волосы в высокую прическу и украсить золотой цепочкой - ладно, матушка? Сделай мне приятное.

- С чего это вдруг тебе захотелось, чтобы я наряжалась, словно в праздник середины лета? Я что, должна сидеть и прясть шерсть в своем лучшем платье? Мои дамы будут смеяться надо мной, дитя!

- Пускай себе смеются, - не унимался Гвидион. - Разве ты не можешь надеть свое лучшее платье, чтоб порадовать меня? И кто знает, что может случиться за день? Может, ты еще будешь рада, что так нарядилась.

Рассмеявшись, Моргауза сдалась.

- Ну, как тебе угодно. Раз тебе хочется, чтобы я разоделась, словно на празднество, то так тому и быть... Тогда мы устроим свой собственный праздник! Думаю, нужно приказать, чтоб на кухне испекли для этого воображаемого празднества медовые пироги...

"В конце концов, это всего лишь ребенок, - подумала Моргауза. - Он надеется таким образом заполучить побольше сладостей. Но, с другой стороны, почему бы и нет ? Он ведь принес мне ягод!"

- Ну, так как, Гвидион, потребовать ли мне на ужин медовый пирог?

Гвидион повернулся. Платье королевы еще не было зашнуровано, и Моргауза заметила, как его взгляд на мгновение прикипел к ее белой груди.

"Впрочем, не такой уж он ребенок".

Но Гвидион произнес лишь:

- Я всегда рад медовому пирогу. Но, может, мы еще сделаем на обед печеную рыбу?

- Чтобы у нас была рыба, - отозвалась Моргауза, - тебе придется снова сменить тунику и наловить ее самому. Все мужчины сейчас заняты севом.

- Я попрошу Лохланна, - быстро отозвался мальчик, - для него это будет настоящий праздник. А он заслужил праздник - ведь, правда, матушка? Ты им довольна?

"Глупость какая! - подумала Моргауза. - Не хватало еще, чтоб мальчишка его возраста вогнал меня в краску!"

- Если ты хочешь отправить Лохланна за рыбой, милый, так отправь. Думаю, сегодня его можно отпустить.

Хотелось бы ей знать, что на самом деле, на уме у Гвидиона. Зачем он нарядился в праздничную тунику и почему убедил ее надеть лучшее платье и позаботиться о хорошем обеде? Моргауза позвала домоправительницу и сказала:

- Юный Гвидион хочет медового пирога. Позаботься.

- Конечно, будет ему пирог, - отозвалась домоправительница, покровительственно глядя на Гвидиона. - Только гляньте на его личико настоящий ангел.

"Вот с кем бы я его никогда не сравнила, так это с ангелом", подумала Моргауза, но все-таки велела служанке уложить ей волосы в высокую прическу. Возможно, она так никогда и не узнает, что же затеял Гвидион.

День тянулся привычным чередом. Время от времени Моргауза задумывалась, не обладает ли Гвидион Зрением; но мальчик никогда не проявлял ни одного из признаков, а когда однажды королева спросила его напрямик, он повел себя так, словно понятия не имел, о чем идет речь. А если бы он обладал Зрением, то непременно бы хоть разок этим похвастался, подумала Моргауза.

А, пустое. По каким-то невразумительным причинам, понятным лишь ребенку, Гвидиону захотелось праздника, и он подбил королеву на это дело. Несомненно, после отъезда Гарета Гвидиону было одиноко - у него имелось мало общего с остальными сыновьями Лота. Насколько знала Моргауза, у него не было ни страсти Гарета к оружию и всяческим рыцарским забавам, ни музыкального дара Моргейны, хотя голос у него был приятным, и иногда, взявшись за свирель наподобие той, на которой играют мальчишки-пастухи, Гвидион извлекал из нее странные, печальные мелодии. Но он не относился к этому с тем пылом, как Моргейна: та охотно просиживала бы за своей арфой целыми днями, будь у нее такая возможность.

Однако у мальчика был живой, цепкий ум. Когда ему сравнялось три года, Лот послал за ученым священником с Ионы; тот поселился у них в доме и научил мальчика читать. Лот велел было священнику поучить и Гарета тоже, но тому книги не давались. Гарет послушно сражался с письменной речью и с латынью, но все эти нацарапанные на бумаге значки и загадочный язык древних римлян держались у него в голове не лучше, чем у Гавейна, - да и не лучше, чем у самой Моргаузы, если уж на то пошло. Агравейн был достаточно смышлен - он ведал всеми счетами и расходами; у него был настоящий дар во всем, что касалось цифр и подсчетов. Но Гвидион, казалось, мгновенно впитывал каждую крупицу знаний. Через год он мог читать не хуже самого священника и говорил на латыни, словно один из императоров древности, и Моргауза впервые задумалась: а может, правду говорят друиды, утверждая, что мы возрождаемся снова и снова и с каждой жизнью узнаем все больше?

"Его отец мог бы гордиться таким сыном, - подумала Моргауза. - А у Артура нет сыновей от его королевы. Настанет день - да, настанет, - когда я раскрою Артуру эту тайну, и тогда король будет у меня в руках".