Урсула Ле Гуин - Инженеры Кольца Страница 3

— Прекрасное празднество, не так ли? — сказал королевский кузен, показывая в улыбке длинные чистые желтые зубы на желтом лице, покрытом густой сеткой мелких морщин, несмотря на то, что он был еще вовсе не стар.

— Хорошее предзнаменование для нового порта, — сказал я, поддерживая начало светской беседы.

— Верно.

Еще одна ослепительная улыбка, еще одна порция зубов.

— Да, да, это действительно так. Эта церемония сохранилась с очень давних времен. Но наверняка князь Эстравен все это вам уже рассказывал.

— Князь Эстравен необыкновенно любезен.

Я старался говорить совершенно бесстрастным тоном, но все, что я говорил Тайбу, приобретало какой-то скрытый смысл.

— О да, несомненно, — сказал Тайб. — Князь Эстравен известен своей любезностью по отношению к чужеземцам. — Он улыбался, и каждый его зуб, казалось, скрывал в себе какой-то смысл — двойной, тройной, многократный; тридцать два комплекта различных смыслов.

— Из всех чужеземцев я самый чужеземный, князь. Поэтому я особенно благодарен за проявленную ко мне любезность.

— Да, несомненно, несомненно. Благодарность — такое благородное и редкое чувство, справедливо воспеваемое поэтами. Особенно редкое здесь, в Эргенранге, очевидно, из-за отсутствия условий для его культивации. Нам выпало жить в тяжелые и неблагодарные времена. Мир уже не таков, каким был при наших дедах, не так ли?

— Мне не так много известно об этом, князь, но подобные жалобы я слыхал и в других мирах.

Тайб всматривался в меня какое-то мгновение, как бы оценивая степень моего безумия, а потом снова обнажил длинные желтые зубы.

— Ах да, конечно, конечно… Я постоянно забываю, что вы прибыли из иного мира. Но вы, разумеется, никогда об этом не забываете. Хотя, несомненно, ваша жизнь здесь, в Эргенранге, была бы значительно более содержательной, более легкой и более безопасной, если бы вы смогли об этом забыть, не так ли? Да, да. Но вот и мой автомобиль, я велел водителю подождать здесь, в боковой улочке. Охотно бы подвез вас к вашему острову[1], но я вынужден отказать себе в этом удовольствии, потому что мне необходимо сейчас явиться к королю, а бедные родственники, как говорит пословица, обязаны быть пунктуальными. Да, да! — сказал кузен короля, усаживаясь в маленький черный электрический автомобиль, еще раз, уже через плечо, показав мне в улыбке длинные желтые зубы и пряча глаза в густой сетке морщин.

Я направился на свой остров. Сейчас, когда сошел последний снег, из-под него показался палисадник, и зимние двери, находящиеся на высоте трех метров от уровня земли, останутся закрыты на протяжении нескольких месяцев, пока осенью не вернутся глубокие снега. Около боковой стены дома, среди грязи, остатков льда и торопливой мягкой и пышной весенней зелени, беседовали двое молодых людей. Они стояли, держась за руки. Находились они в первой фазе кеммера. Большие мягкие хлопья снега кружились вокруг них, а они стояли босиком в ледяной грязи, с крепко сплетенными руками, поглощенные собой. Весна на Зиме.

Я пообедал на своем острове, и, когда гонги на башне Реммы пробили четыре, я уже был во Дворце, вполне готовый поужинать. Кархидцы едят четыре раза в день: завтрак, второй завтрак, обед и ужин, и кроме того, беспрестанно что-нибудь жуют и грызут в перерывах между едой. На Зиме не водятся достаточно крупные животные, которые поставляли бы мясо или молочные продукты.

Продукты, содержащие в большом количестве белки и углеводы, — это всевозможные яйца, рыба, орехи и хай некое зерно. Низкокалорийная диета при очень суровом климате; следовательно, нужно часто пополнять запасы горючего. Я привык уже, что здесь едят постоянно, чуть ли не через каждые несколько минут. Еще до завершения этого года мне предстояло убедиться, что гетенцы довели до совершенства не только технологию набивания желудков, но и технологию длительного существования на грани голодной смерти.

Снег все еще падал. Ласковая снежная метель, гораздо более приятная, чем безжалостные ливни недавней оттепели. Я добрел до Дворца в тихом белом сумраке, всего лишь один раз сбившись с дороги. Дворец в Эргенранге, в сущности, представляет собой внутренний город, город в городе, окруженный стенами; это лабиринт дворцов, садов, башен, внутренних двориков, монастырей, воздушных галерей, подземных ходов и казематов — творение многовековой паранойи, воплощенное с большим размахом. И над всем этим возвышаются красноватые мрачные затейливые стены Королевского Дома. Этот дом всегда обитаем, но живет там один-единственный человек — сам король. Все остальные: челядь, чиновники, конторщики, князья, министры, послы, стража и кто там еще — живут в других дворцах, фортах, крепостях, бараках или домах в пределах дворцовых стен. Дом Эстравена, символ особого королевского расположения и милости, — это Угловой Красный Дом, построенный четыреста сорок лет тому назад для Хармеса, самого любимого коммеринга Эмрана III, чья необычайная красота вошла в легенды и который был похищен, изуродован и доведен до помешательства наемниками Патриотической Партии. Эмран III умер через сорок лет, ни на миг не прекращая вымещать свое горе на своей стране, — Эмран Несчастный. Трагедия эта так стара, что ее ужасные подробности стерлись в памяти кархидцев, оставив лишь определенную атмосферу подозрительности и меланхолии, таящуюся в стенах и сумрачных тенях этого дома. Сад был невелик и окружен стеной. Над небольшим прудом склоняли свои ветви деревья серем. В тусклых снопах света, падающих из окон, я видел хлопья снега и нитевидные мешочки спор этих деревьев, падающие вместе с ним в черную воду. Эстравен ожидал меня на морозе с непокрытой головой и без плаща, с интересом наблюдая тайну ночного вторжения снега и спор. Он негромко приветствовал меня и пригласил войти. Я был единственным гостем.

Меня это несколько удивило, но мы сразу же сели за стол, а за едой не принято разговаривать о делах. Впрочем, мое удивление сразу же переключил на себя стол, который был великолепен. Даже непременные хлебные яблоки подверглись волшебным превращениям в руках повара, искусством которого я не мог нахвалиться. После ужина мы пили у камина подогретое пиво. На планете, где самым необходимым столовым прибором является приспособление для разбивания льда, образующегося на поверхности напитков за время еды, начинаешь по достоинству ценить подогретое пиво.

Эстравен, который за едой вел учтивую беседу, сейчас, сидя напротив меня у окна, умолк. Хотя я и провел на Зиме уже почти два года, я был все еще далек от возможности смотреть на жителей Зимы их собственными глазами. Я пытался это делать, но мои усилия приобретали форму окончательного взгляда на гетенца вначале как на мужчину, а потом — как на женщину, чем втискивал его в рамки, совершенно несущественные для его природы, но такие существенные для меня. Поэтому, потягивая дымящееся, изысканное на вкус пиво, я думал о том, что манера держаться за столом у Эстравена была явно женской, — это обаяние, такт и непринужденность, проворство и обольстительность. Может быть, именно эта мягкая, податливая женственность вызывала во мне антипатию и подозрительность к нему? Ведь совершенно невозможно было воспринимать как женщину это темное, ироническое, излучающее силу существо, сидящее рядом со мной в полумраке, слегка рассеиваемом огнем; и в то же время, сколько бы раз я ни подумал о нем как о мужчине, всякий раз чувствовал в этом какую-то фальшь, — в нем, а может, в моем отношении к нему? Голос у него был мягкий, довольно звучный, но не глубокий; это не был мужской голос, но не был это и женский голос… Но что же он говорил?