Генри Олди - Герой вашего времени Страница 3

- Здорово, Манюнчиков! Чаи гоняешь? - в дверях оазиса возник верблюжий профиль Сашки Лихтенштейна из соседнего отдела, скалящийся всеми своими золотыми россыпями. Собственно, хам Сашка исказил, как всегда, родовую фамилию Павла Лаврентьевича, меняя в ней первые буквы по своему усмотрению, но результат получая одинаково неприличный и чувствительно задевавший гордого Манюнчикова.

Подождав реакции на любимую шутку, Сашка шагнул в кабинет и явил себя миру целиком, обнаружив неожиданное сходство с небезызвестным Лаокооном, борющимся с древнегреческими змеями. От небритой шеи до предполагаемой талии на нем был намотан грязный лапшеобразный провод, конец которого исчезал в глубинах Сашкиного организма.

- Директор послал, - трепался Лихтенштейн, приседая на корточки и выдергивая из розетки штепсель многострадального чайника, - сделай, говорит, проводку скрытую, а то скрытности у нас маловато, и про водку слышать тошно, это каламбур такой тонкий, Манюнчиков, про водку-то, только темный ты у нас, и с чувством юмора у тебя, как у директора, даже хуже...

И уснул бы, наверное, Павел Лаврентьевич, уснул в тепле и уюте под болтовню нудную, волнообразную - когда б не пауза длительная, трепачу Сашке не присущая, и не вопль дикий несуразный, взорвавший Манюнчикову нирвану.

Всклокоченный Лихтенштейн стоял на коленях у стенки и совал отверткой в раскуроченную розетку. - Ты глянь, нет, ты глянь, Манюнчиков, нет, ты глянь... - бормотал он, тупо моргая рыжими ресницами. Павел Лаврентьевич склонился над розеткой, последил с минуту за бессмысленными Сашкиными манипуляциями и осведомился об оказании первой помощи человеку, Богом обиженному и током ударенному.

Дальнейшая информация, скрытая в монологе неудачливого электрика под шелухой оскорбительных выпадов в адрес Манюнчикова, в очищенном виде сообщала, что к данной розетке никаких проводов не подведено и подведено никогда не было, и если бы не Сашка, то электричество бы здесь и не ночевало, ныне, и присно, и во веки веков, аминь.

Надоело Павлу Лаврентьевичу сопереживать речи страстной и неуравновешенной, взял он кроссворд недорешенный и вышел вон. А спускаясь по лестнице, вспомнил он чайничек свой верный, к неработающей розетке подключенный, тепло бока его округлого вспомнил - и остолбенел, истину уяснив. И обратно кинувшись через препятствия многообразные, застал Манюнчиков Сашку над чайником склоняющимся и ноздри носа своего породистого, с горбинкой, раздувающим.

- Слышь, Паша, - в дрожащем голосе Лихтенштейна вибрировало неподдельное уважение, - ты гений, тебе Нобелевскую надо, я тару сейчас организую, и мы немного вздрогнем...

На столе обнаружились две синенькие чашки, чайник завис в воздухе, и густо-коричневая струя полилась вниз, наполняя комнату отменным коньячным ароматом, вызывающим светлые воспоминания о белоглавых горах Армении. Манюнчиков медленно приблизился к столу, поглядел на таинственную розетку, на пятизвездную жидкость в чашках...

- Саша, - необычайно торжественно произнес Павел Лаврентьевич, Саша, я себя уважаю. А ты?

За пьянство в рабочее время Манюнчиков с Лихтенштейном получили по выговору. Тщетно взывали они к научному мышлению случайно вошедшего начальства, тщетно будили дух просвещенья в темных административных умах, тщетно ткнул Павел Лаврентьевич отверткой в предательскую псевдорозетку. Тем более, что пока Манюнчиков размышлял на лестнице, постигая тайны природы, подлец Сашка успел-таки подключить розетку к щитку распределительному - забыв в эйфории поставить в известность соавтора!

Всю последующую неделю ударенный Манюнчиков с Сашкой не здоровался. Здоровью это, правда, особенно не помогало. А в среде институтских уборщиц да сторожей слухи поползли, один другого ужаснее. И передавали тети Маши дядям Васям, что призрак бродит по институту, вздыхает тяжко по ночам и провода у всех розеток на пути своем режет. Кто шаги слыхал, кто проводку потом чинил, а кто и спину привидения, нетвердо прочь шагавшего, видеть сподобился. И в руках порождения адова, краем савана прикрытый, чайничек покачивался, старый, электрический. И нетопыри кружили над гладким черным хвостом с помятым штепселем на конце...

СИНДРОМ КАССАНДРЫ

"...Если бы вы ведали то, что

ведаю я, то перестали бы смеяться,

и много бы плакали..."

Коран, сура 16, аят 3

Мироздание относилось к Павлу Лаврентьевичу приблизительно так же, как и его жена Люська. Обычно, когда Манюнчиков стоял уже в дверях, за пивом собравшись, то немедленно требовалось выносить мусор и выбивать ковер; а когда в жизни Павла Лаврентьевича наклевывалась рыбалка, опять же с перспективами крупного возлияния - то гримасы мироздания неизменно выражались в осадках, командировках и прочих несуразностях.

Видимо, из-за непокладистого мироздания и упрямой спутницы жизни и стал мутировать гомо сапиенс Манюнчиков, подтверждая догадки сэра Чарльза Дарвина и неприятно удивляя друзей и знакомых. А удивляться было чему, ибо проявился в Павле Лаврентьевиче некий дар, людям вообще-то мало свойственный и к последствиям разнообразным приводящий.

Начало событиям положил черный кот Вячеслав Николаевич, обитавший на помойке и нагло перебежавший дорогу спешащему Манюнчикову. Остановился Павел Лаврентьевич, на проходимца лишайного глянул - и вдруг понял, что не жилец кот на белом свете, ну не жилец - и все тут!.. Да и Вячеслав Николаевич занервничал, хвост грибом ядерным распушил и чесанул от пешехода подозрительного через дорогу, а на дороге-то грузовик, а за рулем-то веселый парень Владик, размечтавшийся с устатку о подружке вчерашней, с вот такими...

Вот этот-то визг тормозов, оборвавший антиобщественное бытие черного короля помоек, определявшее его же антиобщественное сознание - он и ознаменовал в жизни Павла Лаврентьевича новую прелюбопытнейшую веху.

Пришел Манюнчиков на работу, а там у шефа в кабинете встреча деловая, и сам шеф сияет, как свежепокрашенный, втирая очки наивным импортным бизнесменам на предмет купли некоего аппарата, лично шефом сконструированного и любые реки на чистую воду выводящего.

Глянул Павел Лаврентьевич на кивающего азиата в пиджаке от Кардена и с телевизором на запястье, глянул - и понял, что не возьмет раскосый шефово детище, ну ни за какие коврижки отечественного производства.

Отвел Манюнчиков начальство в сторонку, мнение свое изложил, ответное мнение выслушал, подавился инициативой и дверь за собой тихо прикрыл. А назавтра выговор схлопотал, с занесением и устным приложением, за срыв договора важнейшего и пророчества вредные, работающие врагам нашим на руку, кольцами да часами увешанную.