Михаил Грешнов - Эхо (Сборник фантастических рассказов) Страница 3

Но вот Баир-хан умирает. Убивают на похоронах кобылиц, жен хана. По закону надо убить его красавицу дочь. Но стражники хана, проводившие кровавую тризну, едва приблизившись к девушке, бросали мечи — не поднималась рука на человеческую, на девичью красоту.

Тогда старейшины, советники умершего Баира, стали думать, как быть. Наверно, они придумали бы смерть для ханской дочки, но тут воспротивились солнце, ветер и сама степь. Загудела вдруг, заколебалась земля, выросла посреди степи гора, раскрылась и на глазах у людей поглотила девушку.

Никто, говорит легенда, не горевал и не плакал — усмотрели в том волю плодоносящей степи. А скалу, камень, поглотивший ханскую дочь, стали считать живым и подносили ему в дар цветы и яркие лоскуты тканей — одежду для девушки.

Проходило время, проходили по степи племена и народы, было забыто место погребения Баир-хана. А легенда жила, и каждому народу хотелось, чтобы каменьпамятник принадлежал ему. Так появилось много камней, которые стали считать живыми. Им поклонялись, их украшали, и постепенно это стало обычаем.

— Теперь обычай забыт, — окончила Тамала рассказ. — А тебе смешно или не смешно, я считаю камни живыми. Может, ханская дочь в одном из этих камней, среди которых мы ходим и разговариваем. Поэтому мне боязно.

— Это уж слишком… — заметил Владимир.

Но слова прозвучали неуверенно. Кажется, подобное было с ним вчера, когда отложил инструмент после того, как не вышла коленная чашечка. Бросить работу, подумал. Не бросил. Но ему, Владимиру, возле камня было не по себе..

— Поверье о живом камне есть и в нашей степи, — заговорила Тамала. — Но хватит об этом! — тут же засмеялась она. — Как по-хакасски золотой вечер? — Учила Владимира местному языку, и Владимир, к ее удовлетворению, был способным учеником. — Как будет река, звезда?..

Болтая, они вернулись домой.

О неудаче с коленной чашечкой статуи Владимир Тамале не рассказал. Почему — сам себе не ответил бы.

На следующий день Тамала уехала.

А чашечка и на втором колене, как ни старался Владимир, получилась опять не такая.

Прошелся по коридору, посмотрел на статую издали. Были намечены плечи, ноги. Голова еще в камне. И вдруг Владимир почувствовал робость: чья это голова? Нелепый вопрос. Но, возникнув, он уже не уходил: чья?..

— Тамала! — позвал Владимир — непроизвольно, имя выплыло из подсознания. Но обращено было к статуе. Владимир не мог сказать, почему — может, в смятении, которое охватило его. — Тамала!.. — повторил он и тут же пришел в себя: что со мной?.. Вспомнил разговор на реке: профессор прислушивался к камню… На миг его потянуло — прижаться, послушать. Встряхнул головой: что это я?

Поднял резец, молоток.

— Выправлю! — нагнулся к коленной чашечке, ударил сильнее.

Сколок отслоился, но не упал — шелохнулся на чем-то упругом. Владимир поддел его ногтем, как яичную скорлупу, потянул к себе. Обнажилась человеческая живая кожа.

Секунду Владимир глядел на смуглое пятнышко, перевел взгляд на голову статуи. Ему захотелось встать и уйти из галереи.

Он не ушел. Все последующие дни он удар за ударом снимал камень с чего-то непостижимого, но живого.

А когда закончил работу — оставалось только открепить ступни статуи от каменного подстава, — перед ним оказалась девушка: прекрасная, холодная, но живая.

Все в ней было прекрасным: руки, плечи, шея, одеяние из упругого шелка. Веки, казалось, случайно закрытые, — теплые, вот-вот раскроются, и это больше всего поразило Владимира. Тело холодное, твердое, не чувствовалось дыхания, биения сердца, но веки — теплее, вот-вот раскроются. Может быть, у нее глубокий сон? Разбудить ее?..

— Кто ты? — спросил негромко Владимир.

В ответ — молчание.

— Отзовись!

Наверно, спрашивать было не время.

Жил Владимир здесь же, в стеклянной клетке: стол, два табурета, кровать в углу. Обедал в другой половине дома с молчаливой хозяйкой, матерью Тамалы. Других знакомств у него в поселке не было. Вересный не отлучался из городка — до затмения оставались считанные часы. Тамала приедет после затмения, ей интересно взглянуть на солнце через астрономическую трубу. В последний приезд она предлагала Владимиру ехать с ней: «Поглядим — вместе». Владимир отказался из-за работы над статуей. Тамала закоптила ему стекло и уехала. Владимиру не с кем было поговорить. Даже если бы он захотел поговорить — никто из астрономов не оторвался бы от работы, момента, которого ученые ждут годами.

Владимир был предоставлен себе.

Статуя лицом стояла к двери. Дверь Владимир не закрывал ни днем ни ночью. Четыре ступени из галереи вели в сад. Ступени были пологими, Владимир перешагивал их через одну.

Девушка спала. Камень, от которого ее освободил Владимир, не вынесен из галереи — Владимир собрал его у ног статуи в груду. Камень надо будет исследовать. Не это, однако, заботит его сейчас. Владимир полон тревоги и ожидания. Статуя проснется. Не будет же она вечно спящей!

Но день проходит. Прошел. Село солнце. Владимир прилег на кровать. Не спит — прислушивается. Поселок замер, смолкли собаки. Где-то поухал филин и улетел, кажется, за реку.

Часы на столе, но Владимир не решается подойти к ним, посмотреть время. Он ждет. Как это будет, когда статуя оживет? И что потом — завтра?..

За стеклами в саду ветер. Шумит листва. Время тянется, тянется. Подкрался сон.

Был он недолгим. Разбудил Владимира звук шагов, скрип половицы. Владимир поднял голову. Статуя шла к двери. Подошла к порогу. Четыре шага по ступенькам — и дальше она в саду. Владимир поднялся и пошел вслед.

Девушка стояла среди кустов смородины. Владимир подошел к ней.

— Почему все не так? — спросила она.

— Что не так? — отозвался Владимир.

— Нет костров. Только звезды.

— Звезды были всегда, — ответил Владимир.

— А где кочевье, стан?

— Этого уже нет, — сказал Владимир.

— Куда все делось?..

— Ушло, — ответил Владимир. — Все уходит.

Девушка повернулась к нему. Глаза ее были глубокими, темными. Владимир ничего не рассмотрел в них. Может, не понял. Потом она обернулась к степи:

— Хочу туда.

Восток посветлел. Поднялся золотой горб, и, словно вытолкнутая кем-то сильным, нетерпеливым, над горизонтом взмыла луна. Обозначились горы — далекие, смутные, как облака.

— Наши горы! — воскликнула девушка. — Но где люди?

Владимир молчал.

— Боюсь… — говорит она и, не оглядываясь, уходит в дом.

Владимир делает шаг за ней, останавливается. Тоже чувствует страх. И ту же раздвоенность: что происходит? Странный, невероятный сон?..