Ходжиакбар Шайхов - Песни Дархана Страница 3

Пришельцы обменялись сигналами - шлемообразные, закрученные их наросты пожелтели, стали темными, потом снова приобрели первоначальный цвет. Затем все трое, нажав кнопки на поясе и разом оторвавшись от земли, полетели вниз, не меняя своего положения. Достигнув подножия гор, летевший впереди космонавт заметил мальчика, упорно карабкающегося по направлению к кораблю. Он дал сигнал своим спутникам, затем направил в сторону мальчика тонкий, как игла, фосфорический луч.

- Он хочет познакомиться с нами, - передал он результат своего исследования. - Лучше, если мы пошлем к нему Аэрти.

Второй космонавт ответил согласием. Конус у него над скафандром снова пожелтел, стал синим и опять принял первоначальную окраску, после чего младший космонавт, нажав одну из кнопок, опустился вниз, к Санджару, который, не подозревая, что делается над его головой, все еще спешил вперед - потный, взъерошенный и все же, как всегда, упрямый.

* * *

А внизу страсти разгорались все жарче, круг всадников клокотал, словно казан с кипящим пловом.

Тешабай-ата, Кадыр-бахши и около десятка авторитетных людей кишлака, вошедших в состав жюри (Ислам-кари тоже был приглашен в их число), расположились полукругом на большом арабском ковре, разостланном на лужайке. Соревнование подходило к финишу: один из водителей-механиков хлопкоуборочного комбайна, Музаффар-полвон, на полном скаку врезался в небольшую группу всадников, далеко опередивших остальных и завладевших улаком, и, ухватив добычу, резко рванул тушу козла к себе, да так, что ни один из тех четверых, что сражались из-за добычи, не успел ему помешать. Пока противники опомнились, Музаффар, молниеносно зажав козла коленом, ринулся вперед. Но подскакавшие всадники окружили его, загораживая путь, и тогда, изо всех сил хлестнув коня плетью, он чудом прорвался сквозь живую ограду. Правда, чья-то плеть задела его, до крови ожгла подбородок, но разъяренный карабаир, пулей устремясь вперед, понес хозяина так, словно у него выросли крылья и он впрямь стал одним из сказочных коней, прозванных араванскими - небесными. Обогнав соперников, Музаффар бросил улак наземь, возле судей. Зрители встретили его, крича от восторга. Главный церемониймейстер поднял улак с земли и, зажимая его коленом, протянул победителю руку.

А парни уже вели приз - большого упитанного барана, который крутил головой и ошалело смотрел вокруг. Затем председатель вручил Музаффару конверт с деньгами и, еще раз поздравив его, сказал:

- Удачи вам, дорогой, и в труде, и в спорте!

Площадка вновь огласилась криками. Все хорошо знали Музаффара. Трудолюбивый, застенчивый, он всегда готов был помочь товарищу, близким. Полвоном - богатырем - прозвали его недаром; кто еще мог, с утра до вечера проработав на комбайне, проскакать за ночь туда и обратно около двухсот верст, чтобы проводить друга, а потом как ни в чем не бывало снова работать на поле да еще перевыполнять норму? Кто не раз одолевал самых сильных парней соседнего кишлака? И наконец, разве не за него согласилась выйти красавица Ойгуль, хотя родители, как известно, хотели выдать ее за городского парня, у которого был большой дом и хорошая должность.

Один из стариков, обращаясь к бахши, попросил:

- Не споете ли нам в честь полвона одну из своих песен, уважаемый Кадырбай?

Пожелание старшего - закон. Но и сам Кадыр-бахши смотрел на молодого победителя с отеческой лаской и нежностью, словно видел он перед собой собственную свою молодость - горячую, отважную, красивую... Он с улыбкой взял домбру, начал ее настраивать. Все сидящие поблизости с интересом смотрели на него.

- Спою вам отрывок из дастана "Алпамыш", - настроив инструмент, негромко объявил Кадыр-бахши и, немного подождав, сосредоточившись, с силой ударил по струнам своей домбры.

* * *

Космонавты тем временем медленно опустились на площадку позади зрителей. Тонкие фосфорические лучи быстро пробежали по рядам людей - туда и обратно, а затем устремились к Кадыр-бахши, словно спеша вслед за тем, что так сильно и горячо интересовало всех собравшихся.

Наездники, готовые ко второму заезду, медленно приблизились к певцу и стали неподалеку в ожидании. На некоторых лицах выражалась досада: разгоряченное самолюбие толкало их на дальнейшую борьбу, они тяжело дышали. Зрители поспешно пересаживались поближе.

Впрочем, это было напрасно: сильный, звучный голос Кадыр-бахши был слышен далеко, и казалось, что на возглас, которым он начал знаменитую песнь об Алпамыше - герое-богатыре узбекского народа, откликнулись и холмы вокруг, и горы, и само солнце: так всколыхнулись ряды слушателей. Сказание это, близкое и дорогое собравшимся, было хорошо знакомо людям вокруг. С детства слышали они то отрывки из дастана, исполнявшиеся певцами, то стихи, то былины о храбром Алпамыше, а так как ни одна свадьба, ни один той не обходится без песни, то, впитанная чуть ли не с молоком матери, героическая эта сага Востока быстро захватила в плен слушателей. Все постепенно замерло вокруг: и сидящие на ковре белобородые старцы, и остальные члены жюри, и джигиты, мускулистые и крепкие, подставляющие из широко распахнутых рубах смуглые тела навстречу первым горячим лучам. Казалось, даже лошади, на чьих мордах еще не высохла пена и чьи бока не успокоились после сумасшедшего бега, и те готовы слушать песню, так присмирели они возле притихших своих владельцев...

Голос Кадыр-бахши набирал силу, протяжные, звучные аккорды вторили ему. Чудо-домбра то рокотала, наливаясь гневом, то стонала, передавая тончайшие переливы настроения, повествуя о страшной битве между узбекским и калмыцким богатырями:

Силы не жалеет Алпамыш своей,

Кокальдаш в борьбе становится все злей,

Но ни Алпамыш не победил пока,

Ни калмык его не одолел пока.

Гнут хребты друг другу или мнут бока

Хватка у того и этого крепка!

Он калмыка жмет - калмык едва стоит,

Он калмыка гнет - хребет его трещит;

От земли его он отрывает вдруг,

В небо высоко его швыряет вдруг!

Видя это чудо, весь народ шумит,

Головы закинув, в небеса глядит,

Как батыр огромный с неба вниз летит...*

_______________

* Перевод Л. Пеньковского.

Космонавты, расположившись сзади зрителей, внимательно слушали дастан и следили за поведением и настроением зрителей. Эмоциональный фон, сопровождающий информацию о подвигах, заинтересовал их в особенности. Еще более странным было для них созвучие между Кадыр-бахши и сидящими вокруг него людьми, как будто все они дышали и думали в унисон.

Отчего плачет вон тот худой старик в тюбетейке и темном халате, утирая щеки концами широкого пояса? А джигит на коне нахмурился, словно он вместе с Алпамышем сидит сейчас в темнице и стонет о родной земле, оставленной вдалеке?