Филип Фармер - ФАТА-МОРГАНА 3 (фантастические рассказы и повести) Страница 3

Он прослушал сказанное. Текст звучал довольно сухо, но этого ему и хотелось. Будь он слишком цветистым или напористым, это вызвало бы ее подозрения, а так он дважды подчеркнул ее красоту, но без экзальтации, а кроме того, сыграл на профессиональном тщеславии, что не могло оставить ее равнодушной. Никто не знал этого лучше Тома.

Направляясь к сомнамбулатору, он тихо насвистывал, а оказавшись внутри, нажал кнопку и взглянул на часы. Без пяти двенадцать. Через десять минут новая смена служащих покинет свои сомнамбулаторы в здании районного участка и примется за дело.

Между окончанием службы полицией одного дня и началом ее полицией следующего имелся перерыв в десять минут. За эти несколько минут могло произойти Бог знает что — и часто происходило. Но в конце концов требовалось платить за поддержание неприкосновенности границ времени.

Том открыл глаза, колени его подогнулись, голова опустилась вниз. Пробуждение наступило на миллион микросекунд раньше и почти немедленно перешло на тело и кровь, так что сердце почти не почувствовало, что останавливалось на такой большой промежуток времени. И все-таки мышцы среагировали с опозданием.

Он нажал кнопку, открыл дверь, и ему показалось, что это нажатие разбудило день. Мабель сделала вечером макияж и выглядела свежей, как утро. Том сделал ей комплимент, и она счастливо улыбнулась. Крикнув ей, что они встретятся за завтраком, он начал было подниматься, но на середине лестницы остановился, подождал, пока женщина скроется, и украдкой вернулся в сомнамбулярий. Там включил магнитофон.

Слегка хрипловатый, но мелодичный голос сказал:

«Дорогой мистер Пим, я получила несколько писем из других дней. Надеюсь, вы простите мне некоторую претенциозность, если я скажу, что разговор через делящую два мира пропасть доставил мне удовольствие. Но когда мы привыкнем, он потеряет всякий смысл. Интерес к кому-то из другого мира — причина неудовлетворенности, ведь этот кто-то может быть для нас лишь голосом с ленты или восковым лицом в металлическом гробу. Впрочем, я впадаю в лирику. Прошу прощения. А если этот кто-то не вызывает интереса, зачем с ним переписываться? Так или иначе, это не имеет смысла. Может, я и красива — во всяком случае спасибо за комплимент, — но при этом еще и разумна.

Мне вообще не следует отвечать, но я не хочу быть невежливой и оскорблять ваши чувства. Поэтому прошу больше со мной не говорить».

Воцарилась тишина, но Том ждал — может, это лишь пауза для лучшего эффекта? Наверняка сейчас послышится хохот или низкий чувственный смех и Дженни скажет: «Ну ладно, я не хочу разочаровывать своих поклонников. Пленки у вас в комнате».

Однако тишина затягивалась. Он выключил магнитофон и пошел в столовую на завтрак.

Перерыв для сиесты во время работы приходился между 14 и 14.45. Лежа на диване, Том нажал кнопку и в течение минуты погрузился в сон. На этот раз Дженни приснилась ему. Она была белой мерцающей фигурой, вынырнувшей из темноты, и приближалась к нему. Она показалась ему еще красивее, чем в сомнамбулаторе.

В тот день работа затянулась до позднего полудня, так что домой он явился только к ужину. Даже студия не могла задержать никого дольше, тем более что кормили там только в обед.

У него еще хватило времени посмотреть на Дженни, прежде чем в радиотелефоне заскрипел голос миссис Кутмар. Шагая через холл, Том думал: я теряю из-за нее голову. Это смешно, ведь я взрослый человек. Может, стоит сходить к психиатру?

Вот именно — сделать заявку и ждать, пока психиатр его примет. Если повезет, может, уже через триста дней он отыщет для тебя время. А если этот психиатр тебе не поможет, делай заявку на следующего и жди шестьсот дней.

Заявка… Том замедлил шаги. Заявка. А если вместо нее попросить перемещения? Почему бы и нет? Что ему терять? Скорее всего он получит отказ, но можно хотя бы попытаться.

Даже получение бланка для такого случая оказалось делом непростым. Два свободных дня он провел в очереди в Центральной Городской конторе, прежде чем получил нужные бумаги. В первый раз ему дали не тот бланк, и пришлось начинать все сначала. Отдельной очереди для тех, кто хотел сменить день, не существовало, поскольку их было слишком мало, и пришлось стоять в Секцию Разных Вопросов Отдела Движения Населения в Департаменте Принципиальных Перемен Конторы Перемещений и Переселений. А ни одна из этих организаций не имела ничего общего с эмиграцией в другие дни.

Когда он наконец получил бланк вторично, то не сдвинулся с места, пока не проверил его номер и попросил служащую сделать это еще дважды, не обращая при этом внимания на протесты стоящих сзади. Потом встал в очередь к перфораторам и, прождав два часа, сел за небольшое устройство, напоминавшее секретер, над которым находился большой экран. Вставив бланк в отверстие и глядя на его изображение на экране, Том принялся нажимать кнопки, отмеряя нужное расстояние против каждого вопроса. После этого оставалось только надеяться, что формуляр не затеряется.

В тот вечер он прижал голову к твердому металлу и прошептал, обращаясь к застывшему лицу:

— Должно быть, я тебя действительно люблю, раз прошел через все это. А ты даже этого не знаешь или знаешь, но тебе все равно.

Чтобы убедить самого себя, что с головой у него все в порядке, он пошел вечером вместе с Мабель на прием к режиссеру Солу Воремвольфу. Тот как раз сдал госэкзамен и получил категорию А-13, так что через некоторое время при определенном везении мог стать вицепредседателем студии.

Прием удался. Том и Мабель вернулись за полчаса до начала сомнамбуляции. Том соблюдал меру в употреблении алкоголя и наркотиков, но знал, что все равно проснется как пьяный и придется принимать возбуждающее. На работе он будет выглядеть и чувствовать себя ужасно, поскольку лишился необходимых часов сна.

Под каким-то предлогом он попрощался с Мабель и пошел в сомнамбулярий раньше всех, хотя не мог ничего сделать, даже если бы захотел — «гробы» действовали в строго определенных границах времени.

Прижавшись к сомнамбулатору Дженни, он постучал в дверь:

— Весь вечер я старался не думать о тебе: это нечестно — ходить с Мабель, а думать о тебе.

Он записал для нее очередное письмо, но потом стер. Это ничего не даст. Кроме того, он понимал, что язык его заплетается, а ему хотелось предстать перед ней с лучшей стороны.

Только зачем? Для чего он ей?

Это она требовалась ему, и никакие законы логики не могли ничего изменить. Он любил эту запрещенную, такую-далекую-и-такую-близкую женщину.

Бесшумно подошла Мабель.