Танит Ли - После гильотины Страница 3

- Пей быстрее, красавчик, скоро мы снова окажемся там.

- В огне? - спросил Герое. Качели на мгновение задержались, а затем понеслись назад.

- О, да, в огне. Какая боль! Какой ужас! - воскликнула девушка.

- Но ведь это продлится лишь мгновение, - сказала ее подруга. Привыкнешь.

Они выпили за помин монархии и обнялись. Качели были очень широки и удобны.., почти для всего.

Через несколько в высшей степени приятных минут спутницы вцепились в Героса с испуганными криками, и их окутало бурлящее красное пламя. Они корчились и выли от боли, а потом качели понеслись назад, и мучения оборвались. Ни ожога на коже, ни даже подпалинки на одежде. Шампанское сохранило освежающую прохладу, ни капли не испарилось. Герое обмяк между живыми и ласковыми подушками. Три секунды муки против нескольких минут блаженства - такой расклад как раз по нему. Конечно, он должен страдать. Так положено. Но едва ли можно обвинить его судей и палачей в варварской свирепости.

Следующий раз они влетели в огонь, дружно горланя неприличную республиканскую песенку. Покорчились, повыли совсем чуть-чуть, и снова - смех, шампанское, упоительный полет...

***

Люсьен тоже мучился совсем чуть-чуть. Испытал боль, когда гильотина вонзилась в его шею. Молниеносный укол, вроде осиного жала. Вполне, надо сказать, терпимый. А затем - ощущение самого себя. Все крепнущее. Себя - но не в растущей боли, а в отчаянной борьбе. Гильотина лишила его зрения, слуха и речи, но остались другие чувства. Целую призрачную вечность лежал он, бесформенный и бесплотный, пытался вздохнуть, сглотнуть. Когда все это прошло, он попытался определить, где находится. Где-то да находится - это казалось самоочевидным. Он был слеп, глух и нем, однако убедил себя, что дышит. Дышит? Значит, случилось чудо, он спасен. Наверное, толпа ринулась ему на выручку, вынесла из-под кровавого ножа в самый последний миг.

Но вокруг, конечно, не было никого и ничего. Он поводил руками и обнаружил только пустоту. Да и рук, собственно, не было. Значит, это случилось. Он лишился тела. Осталось только его "я". Даже в этом он не был уверен на протяжении ужасной секунды. Решительно держался за свое "я", за все, что удавалось вспомнить. Снова он боролся, и в этой борьбе ему удалось открыть глаза. Вернее будет сказать так: он прозрел.

И увиденное нисколько не ободрило. Открылась сцена абсолютной пустоты. Ни земли, ни неба - пустыня, целиком сотканная из отсутствия вещества. И все же она казалась материальной. К примеру, если долго всматриваться, появляется иллюзорный дымный силуэт. Правда, смотреть с самого начала было не на что. Открылись иные чувства: подавленность, страх, беспомощность. Даже в самые трудные дни при жизни эти чувства не вырастали до такой степени. А хуже всего было одиночество.

Значит, ему как-то удалось пережить смерть. Удалось ли? Очень уж слабо все это походило на жизнь. Но тут пришло на ум слово "чистилище". А есть ли он, ум?

Люсьен поймал себя на том, что непрестанно озирается, но всюду видит одно и то же. Он искал спасительную лазейку. Бежать! Вернуться! Нет ничего дороже жизни. Возвратить ее любой ценой! Как хочется назад! Должен же быть выход...

И когда страстное желание стало почти нестерпимым, пустыня начала заполняться толпами, красками и шумом, порожденными смятением его души. Он продвигался верхом в кавалькаде, а еще - смотрел на нее с обочины дороги. Он слышал пушечные раскаты над Парижем в день падения Бастилии. Он слышал... Но все это были лишь сны наяву. Каждая греза рассеивалась, стоило лишь напрячься. Нет, так ему не найти спасительную дверку.

Он то рылся в пустоте, то шарил, то носился по ней. Когда же прекратил эти занятия, мысли совершенно успокоились и потекли прочь. Он боялся их потерять. Боялся потерять себя. И этот страх был страшнее всех других, страшнее даже страха смерти.

А еще была злость. Ничего подобного Люсьен не ожидал увидеть "за чертой". Все говорило о том, что к Богу взывать не имеет смысла. Но он тем не менее попытался - разумеется, без успеха. Бог либо не существовал, либо не снисходил до него. Несколько раз возникало странное ощущение, что не Бог, а сам Люсьен обладает ключом ко всем этим загадкам. Неужели такое возможно?

Он нахохлился посреди небытия, закутался в воспоминания, призвал на помощь образ прелестной Люсетты и всплакнул, или ему казалось, что всплакнул, по своему ребенку. Одиночество давило гробовой крышкой. И хотя казалось, что он способен различать в бесцветной пустоте человеческие силуэты, лица жены и друзей, было ясно: все это лишь игра воображения. Глупая и никчемная.

Неужели все, что он сейчас испытывает, дано в наказание? Его душа попала не в смехотворный католический ад, а в настоящий чертог ужаса, где ему суждено блуждать веки вечные под гнетом отчаяния и одиночества, пока они не сточат без остатка его "я", как время стачивает горы. О, Люсетта...

***

Душа Люсетты, так алкавшая свободы, покинула тело едва ли не прежде, чем упало лезвие. Она слышала и ощущала удар, но - как бы с некоторого отдаления. А затем все кругом - кровавая гильотина, Париж, весь мир - метнулись вниз. Она поднялась в почти безоблачное, ярко-синее небо. Легкая, как мотылек, красивая, смеющаяся, впорхнула она в райские кущи. У нее снова были длинные волосы, а подвенечное платье не запятнано кровью.

Кругом царила несравненная красота. Точь-в-точь как в детских грезах. На перистых облаках пролегли золотые улицы, высились ослепительные жемчужные дворцы, прогуливались статные, улыбчивые, смелые люди, всевозможные зверушки безбоязненно сновали по ступенькам и карнизам, витали птицы и добрые ангелы. Крича от восторга, она бежала по улицам и на каждом перекрестке была готова увидеть Люсьена. Наверняка он пишет статью, да так увлекся, что вряд ли заметит ее появление.

Но она его не нашла.

Когда бесконечный день увенчался золотым закатом, Люсетта остановилась. По бульвару шагала высокая, стройная женщина в белом наряде, и Люсетта приблизилась к ней.

- Извините, мадам. Позвольте спросить у вас совета.

Женщина посмотрела на нее и ласково улыбнулась.

- Я ищу мужа. Он умер несколько дней назад и; думаю, попал сюда раньше меня. Женщина молчала, улыбалась.

- Мадам, мне его никак не найти.

- Вероятно, потому, что его здесь нет.

- Но ему больше негде быть, - уверенно возразила Люсетта.

- О, милочка, местам, где он может быть, не счесть числа.

Люсетта нахмурилась, сверкнула прекрасными глазами. Неужели эта особа посмела предположить...

- Где же он, по-вашему? - с вызовом спросила она. Нельзя, живя с таким пылким борцом, как Люсьен, не перенять некоторые черты его характера.

- Ищите и обрящете, - уклончиво ответила женщина и пошла дальше.