Игорь Пидоренко - Украсть у времени Страница 3

Финансовое положение нашей семьи катастрофически пошатнулось, и отец понял, что дальше так продолжаться не может. В один прекрасный день он сжег рукопись злосчастного сборника, решительно поклялся мне в том, что стихи писать больше не будет, и устроился на работу ночным сторожем. Сделал он это с видимым облегчением, и, как сам уверял неоднократно, его больше не тянуло к бумаге и перу.

Прожил отец недолго. Спустя какое-то время у него обнаружилась злокачественная опухоль, и через полгода его не стало.

Даже в последние свои дни он ни словом не вспомнил о Брисе и о своей неудачной попытке прославиться. Но если бы вы видели, какая боль отразилась на его лице, когда я сам случайно заговорил об этом! В тот день я дал себе клятву. Я поклялся прославить имя отца, сделать его бессмертным. Решение вызревало давно, я не мог успокоиться, пока не придумал План. Клятва была только приказом к действию.

Господи, каким дураком я был! Ведь стоило только задуматься над причиной неудачи отца, понять, почему так произошло! Но я был как упрямый слепец, который чувствует, что дорога под ногами идет в гору, знает, что гора эта может оборваться пропастью, но не поворачивает назад, а только ускоряет шаг.

Отец умер весной, когда до моих выпускных экзаменов в школе оставалось чуть больше месяца. Одноклассники строили планы на будущее, выбирали профессии. Меня это не волновало нисколько. Я твердо знал, что буду делать. И за все последующие годы ни разу ни на шаг не отступил от задуманного.

Я поступил в политехнический, на факультет электроники, и могу без ложной скромности сказать, что за всю историю факультета не было на нем более прилежного студента, чем я. Я не вылезал из читальных залов библиотек, ночами корпел над учебниками, на долгие часы засиживался в учебных лабораториях и мастерских. Стипендии не хватало, но я не шел по примеру однокурсников разгружать вагоны по ночам. Это отнимало время и лишало, сил. А я должен был приходить на занятия со свежей головой, чтобы ни одна крупица знаний не ускользнула.

Могу сказать больше: я не любил того, чем занимался. Нелюбимое дело тяжелее вдвойне. Но План стоил любых трудов!

Я задумал сделать ядвер! Да-да, починить машину Бриса! Но это не было самоцелью. Машина требовалась мне лишь как средство для исполнения плана.

Я сразу понял, что всех моих способностей, всего моего старания не хватит для того, чтобы понять принцип перемещения во времени. Постичь два века развития науки и техники один человек не может, даже потратив на это всю свою жизнь. Но в одном-то паршивом ядвере я должен был разобраться?! И я разобрался в нем…

Институт был благополучно закончен, я работал к тому времени в конструкторском бюро. И настал день, когда сделанный мной ядвер маленькая серебристая трубка, набитая электроникой — встал в свое гнездо в машине времени. Я вытащил машину из домика, устроился в седле и повернул переключатель.

Не буду описывать мир, в который я попал. Слишком он был странен, необычен для меня. Могу только сказать, что будущее выглядело совсем не таким, каким представляется нам с нашей низкой, обшарпанной и загаженной колокольни.

Мне не нужен был этот странный, прекрасный, но не построенный моими руками мир. Я хотел от него только одного — книг Марата Булыгина.

На мое счастье через двести лет книги еще не исчезли совсем. Я добыл все три небольших томика стихов Булыгина. Я попросту их украл. Не думайте, что меня мучила совесть и я стыдился своего поступка. Отнюдь! Я сделал это ради великой цели. Я крал у времени для того, чтобы дать отцу то, что ему причиталось, ту славу, которую он так и не мог получить при жизни.

Вернувшись домой, я засел за пишущую машинку и перепечатал весь первый том. Только фамилию я поставил отца: Пялин, а не Булыгин! Для меня, технаря, это был адский труд — сидеть за машинкой и час за часом стукать по клавишам двумя пальцами. Но я не чувствовал усталости.

Стихи Булыгина действительно были гениальны. Какой-то странный рваный ритм, не всегда четкие рифмы. Но как далеко было гладким, прилизанным, серым стихам отца до этого чуда. И теперь, медленно отстукивая на машинке строку за строкой, я уже не чувствовал восторга от того, что сделал, я сомневался в своем праве на ложь.

Но я все-таки сделал это. Перепечатав стихи, я отнес их в издательство, объяснив, что нашел рукопись в бумагах отца. И стихи приняли. И включили в план выпуска, и отослали в набор.

На этом все и кончилось. Абсолютно все. Я потерпел еще более сокрушительное поражение, чем отец. Произошел какой-то взрыв фатальных совпадений. Буквально в течение нескольких дней. Рухнуло здание типографии, где набирался сборник отца, и произошло два пожара: один в редакции издательства и другой в моей мастерской, где стояла машина Бриса и где я перепечатывал стихи Булыгина. От книг не осталось и следа, а машина, когда я выкопал ее из-под обломков, выглядела скрученным, оплавленным куском металла. Не понимаю, что в мастерской могло так гореть?

И только теперь, сопоставив то, что произошло со мной и то, что случилось с отцом, я начал понимать, какими мы были дураками. Еще никому и никогда не удавалось перехитрить природу. Пытаясь обмануть ее, человек всякий раз обманывает себя. А чем было наше воровство, как не попыткой обмануть саму основу природы — Время? Только обманули мы себя, мы оба: и отец, не сумевший оправиться после крушения надежд, и я, убивший годы на нелюбимое дело. Ради чего все это?

Может быть, конечно, в будущем существует какая-нибудь служба безопасности, которая пресекает попытки идиотов вроде меня повлиять на время, и рухнувшая типография и пожары ее дело. Только вряд ли. Зачем стараться, если время само может постоять за себя?