Тед Чан - Понимание Страница 3

Следующий вопрос: это конечная стадия или дополнительные дозы гормона вызовут дальнейший рост? Ответ на него я узнаю раньше, чем доктора.

Я не нервничаю; в сущности, я совершенно спокоен. Я просто лежу на животе, дышу очень медленно. Спина онемела; мне сделали местную анестезию, а потом ввели гормон К в спинномозговой канал. Внутривенная инъекция не годится - гормону не преодолеть гематоэнцефалический барьер [7]. Это первый из уколов, который я помню, хотя, говорят, до него мне сделали еще два таких же: один, когда я еще был в коме, и второй, когда пришел в сознание, но еще ничего не соображал.

Снова кошмары. Не все они жестоки, но это такие неестественные, психоделические сны, каких я никогда раньше не видел, зачастую я не узнаю в них ничего. Кручусь в постели и то и дело просыпаюсь с криком на скомканных простынях. Но на этот раз я знаю, что все пройдет.

Теперь в клинике меня изучают несколько психологов. Интересно наблюдать, как они исследуют мой интеллект. Один врач все детализирует, описывая мои навыки в следующих терминах: приобретение знаний, способность запоминать, применение выученного и перенос его в другую область. Другой рассматривает меня с точек зрения математики и логического мышления, лингвистики и пространственной визуализации.

Вспоминаю колледж, специалистов тех дней - каждый носился со своей взлелеянной теорией и искажал очевидное, подгоняя его под свои измышления. Сейчас доктора меня убеждают даже меньше, чем тогда преподаватели; им по-прежнему нечему меня научить. Ни одна из их классификаций не годится для анализа моих действий, поскольку - нет смысла отрицать это - я одинаково хорош во всем.

Я могу изучать новый класс уравнений, или грамматику иностранного языка, или работу двигателя; в любом случае все сходится, все элементы великолепно притираются друг к другу. Мне не требуется специально, сознательно запоминать правила, а потом механически применять их. Я просто постигаю, как ведет себя система в целом. Конечно, я осознаю все шаги и детали, но это практически не требует сосредоточения, так что данный процесс можно назвать почти интуитивным.

Взломать систему компьютерной безопасности так просто, что даже скучно; я понимаю, как это может привлекать тех, кто не выносит вызова их уму, но никакой интеллектуальной эстетики тут нет. Все равно что дергать подряд все ручки дверей запертого дома, пока не обнаружишь сломанный замок. Деятельность полезная, но едва ли интересная.

Залезть в закрытую базу данных FDA легче легкого. Я поиграл с одним из терминалов клиники, запуская программу информации для посетителей, которая содержит планы больничных зданий и списки персонала. Из нее пробрался на системный уровень и написал программу-ловушку, имитирующую открытое окно регистрации. А потом просто отошел; как я и ожидал, вскоре одна из моих врачей явилась просмотреть свои файлы. Обманка отвергла ее пароль и вернула настоящий экран. Доктор попыталась войти снова, на этот раз успешно, но ее пароль остался в моем капкане.

Воспользовавшись чужим доступом, я получил допуск к базе данных пациентов FDA. В испытаниях первой фазы [8], на здоровых волонтерах, гормон сеоя никак не проявил. Ье-дущаяся сейчас вторая фаза клинических опытов представила дело совсем в другом свете. В базе нашлись еженедельные отчеты о восьмидесяти двух пациентах, каждому из которых был присвоен свой личный кодовый номер; все получали гормон К, большинство являлись жертвами инсульта или болезни Альцгеймера, мне встретились также несколько случаев комы. Последние отчеты подтвердили мое предположение: те, у кого мозг был поврежден сильнее, демонстрировали большее увеличение интеллекта. ПЭТ [9] выявила усиление мозгового метаболизма.

Почему же первоначальные опыты на животных не создали подобного прецедента? Я думаю, здесь уместна аналогия с критической массой. У животных число синапсов ниже нужного; их мозг поддерживает лишь минимальный уровень абстракции и ничего не выигрывает от дополнительных связей. А люди критической массы достигли. Их мозг полностью осознает себя и, как ясно показывают эти записи, использует любой новый компонент для своего всестороннего развития.

Самые интересные данные касаются недавно начавшихся исследований на пациентах-добровольцах. Дополнительные инъекции гормона увеличивают их интеллект, но опять же в зависимости от степени первоначальной травмы. Больные с микроинсультом не достигли даже уровня гениальности. Те, чей мозг был поврежден сильнее, ушли дальше.

Из тех же, кто находился в глубокой коме, я единственный, получивший третий укол. Я обрел куда больше синапсов, чем любой из тех, кого исследовали до меня; насколько повысится мой интеллект - вопрос пока открытый. Сердце мое неистово колотится, когда я думаю об этом.

Недели идут, и игры с докторами становятся все более нудными. Они обращаются со мной как с дефективным, проявляющим некоторые незаурядные способности: пациент, демонстрирующий признаки высокого интеллекта, все равно только пациент. Для неврологов я всего лишь источник ПЭТ-снимков и иногда - сосуд спинномозговой жидкости. Психологи имеют возможность что-то понять о процессах моего мышления из бесед со мной, но не могут избавиться от предвзятого отношения ко мне как к обычному человеку, награжденному дарами, которые он не в состоянии оценить и в которых не в силах разобраться.

Однако все как раз наоборот: именно врачи не разбираются в том, что происходит. Они убеждены, что достижения человека в реальном мире нельзя улучшить лекарствами и что мои способности существуют лишь в соответствии с липовой линейкой тестов на проверку интеллекта, так что они тратят свое время лишь на возню с ними. Но линейка эта не только воображаема - она еще и слишком коротка: мои неизменно отличные баллы не говорят им ничего, потому что у них нет основы для сравнения - я слишком далеко продвинулся по кривой нормального распределения.

Конечно, результаты тестов - всего лишь слабая тень происходящих перемен. Если бы только доктора могли увидеть, что творится в моей голове: сколько я познал того, что упускал прежде, и сколько способов применения этой информации я вижу. Я не лабораторный феномен, мой интеллект практичен, эффективен и действен. С моей почти совершенной памятью и способностью к сопоставлению я могу мгновенно вникнуть в ситуацию и выбрать наилучший для моих целей способ действий; я никогда не колеблюсь. Лишь теоретические вопросы еще бросают мне вызов.

Не важно, что именно я изучаю - я вижу систему целиком. Я вижу гештальт [10], мелодию внутри нот, везде: в математике и естественных науках, в живописи и музыке, в психологии и социологии. Когда я читаю тексты, я думаю лишь о том, как корпели над своими трудами авторы, перебираясь от точки к точке, нащупывая связи, которых не видели. Они похожи на толпу, неспособную читать ноты, глазеющую на партитуру сонаты Баха, пытаясь объяснить, почему одна нота следует за другой.