Александр Казанцев - Посадка Страница 3

"Придется высоту набирать".

"Я рад, что вы согласились".

"А как же пассажиры?" - спросила Лада, восхищенно глядя на смельчака.

Тот подмигнул, как заговорщик.

"Пассажирам объявите, что нашелся среди них доброволец, взявшийся в воздухе устранить повреждение. После чего будет произведена нормальная посадка", - сухо сказал командир.

Когда Лада сообщила пассажирам слова командира, все как-то притихли, сникли. Эдуард Ромуальдович задумчиво развернул "памятную" конфетку и засунул ее в рот, потом с обиженным видом уселся поглубже в кресле.

Василий Васильевич Сходов властно приказал:

"Всем сидеть на местах! От вашего спокойствия зависит успех операции. За действиями смельчака наблюдают только те, у кого места рядом с окнами".

Учительница Таня испуганно прижала к себе дочурку. Ну, а остальные моряки, горняки, геологи и строители - были люди бывалые. Василия Васильевича поняли с полуслова.

А вот Зинаида Григорьевна словно языка лишилась. Позеленела вся, хуже, чем моя Лада от болтанки. Сидит, не шевелится в своем кресле и глотательные движения делает, словно невидимую воду пьет.

Словом, паники не было.

Логов получил парашют, приладил его у всех на глазах, набил карманы инструментами и пошел выбираться на крыло.

Лада прильнула к иллюминатору, смотрит. Видела, как человек на крыле распластался, лежит, за веревку держится. Она знала, что он должен через кожух мотора перелезть и под крыло нырнуть, чтобы под шасси на веревке повиснуть. Створки снизу крыла раздвинулись, и он мог бы попасть через них к шасси. Она очень удивилась, что он даже не попытался все это сделать. Неужели растерялся? Или из-за ветра от пропеллера не может продвинуться?

Потом она заметила, как руки Логова разжались, он выпустил веревку и стал сползать с крыла, расставив руки и ноги. Его действительно неодолимо сдувало ветром.

Так и не сделав попытки выбраться под крыло, почему-то не закрепив себя на веревке по-альпинистски, он сполз с крыла и сорвался вниз.

Самолет предварительно набрал достаточную высоту, и парашютист уже был в полной безопасности. Лада видела внизу белое пятно. Отстав от самолета, оно приближалось к посадочным знакам аэродрома.

Зинаида Григорьевна оглянулась на Ладу, чтобы по цвету ее лица прочесть, чем закончилась операция. Сама она не видела.

От стыда и гнева Лада моя была пунцовой. О всякой болтанке забыла. Сходив к командиру, она объявила от его имени:

"Сейчас самолет освободится от остатков горючего. В момент посадки всем оставаться на местах. Командир надеется, что все вы будете спокойны и окажетесь на высоте".

Мы с Куценко к тому времени снова выскочили на поле, следя за парашютом в небе и кружащим самолетом. И сразу же ринулись к бензовозу.

"Никак дождить стало", - бросил на бегу Куценко, вытирая рукавом лицо.

"Дождь-то "горючий", Александр Федорович", - отозвался Ваня Доронин, наш шофер.

"Горючее слить! Зараз! - спохватился начальник аэродрома. - Как бы взрыва не было".

"Да что вы, Александр Федорович! Я и так сумею", - запротестовал Доронин, перепрыгивая через ухаб.

"А ну! Без пререканий! Связь возлагаю на Зосиму Петровича! командовал Куценко. - Во всем подчиняться его указаниям". - Он тяжело дышал от непривычного бега, былой борец.

Я тащил на себе походную рацию и немного отстал.

Куценко сел рядом с шофером в бензовоз. Ваня открыл сливной кран. Я примостился между цистерной и кабиной водителя. Мы помчались по ухабам травянистого поля, оставляя едко пахнущий след.

Доехали до ангаров. Там нас ждали рабочие с чехлами и брезентами. Мы набросали их на цистерну, соорудив нечто вроде подушки, Куценко остался у ангара. Я связался по радио с самолетом и приказал Ване: "Гони!"

И мы помчались по ухабам. Нужно было выехать к самому началу посадочной полосы, чтобы оказаться там одновременно с самолетом.

Мы опоздали. ИЛ-14 с ревом пронесся над нами, когда бензовоз не набрал еще достаточной скорости и безнадежно отстал от него. Мы видели, как самолет снова стал набирать высоту и делать круг для нового захода.

Тут уж и мы приобрели некоторый опыт. Помчались обратно по бетону и остановились на некотором расстоянии от края поля. Я смотрел в небо, задрав голову, и переговаривался с пилотом. Хрипловатый голос Сушкова был совершенно спокоен, хотя он и вел самолет на диковинную посадку.

Доронин высунулся из кабины и посмотрел на меня:

"В самый раз, Зосима Петрович".

И бензовоз рванул на траву, делая круг, чтобы снова оказаться на бетонной полосе уже при полном разгоне, Доронин был лихач, это несомненно. Сейчас он проявлял эти качества в полной мере. Он гнал машину перпендикулярно посадочной полосе с бешеной скоростью. Казалось, повернуть и выйти на бетон невозможно. Завизжали по бетону покрышки. Бензовоз накренился! Какое-то время мы мчались только на левых колесах - уподобились мотоциклу. Зато в самом начале полосы скорость бензовоза была достаточной.

Нам удалось точно рассчитать заход, и самолет снижался как раз над нами. Я отчетливо видел приоткрытые створки внизу крыла и заклинившееся там шасси. Оно приближалось ко мне.

Мы должны были заменить его своим бензовозом.

Доронин вел машину по краю дорожки. Я командами подправлял его, прикидывая, когда крыло самолета коснется мягких чехлов, укутавших цистерну.

Все обошлось. Крыло нежно легло на самодельную подушку. Теперь началось совместное торможение. Тут уж я не руководил. Ваня сам чувствовал Сушкова, скрытого для него в кабине пилотов. Они удивительным "спевшимся дуэтом" тормозили две машины, словно были, пилот и шофер, одним существом. Остановились оба еще далеко от края бетонной полосы.

Ваня выскочил из кабины прямо ко мне в объятия.

"Ну, - говорю, - молодец! Слово тебе даю: на шоссе попадешься как нарушитель, один раз прощу. Конечно, если без аварии".

Он смеется и тоже меня обнимает.

Тут и Куценко подоспел. А за ним и самоходный трап как ни в чем не бывало, солидно так едет, словно посадка самая обыкновенная произошла.

"Горючее зря только вылили", - сокрушался Доронин.

По трапу спускались пассажиры: геологи, горняки, моряки, строители. Все они на высоте оказались. В числе прочих и Сходов, как всегда спокойный, сдержанный. За ним Эдуард Ромуальдович, уже балагурить готов, но сам бледный, как шкурка песца. Учительница Таня счастьем так и светится, а ее Танечка ручонками к аэродромной траве тянется. За ней - обмякшая, позеленевшая Зинаида Григорьевна. А потом показалась и моя Лада. Едва дождалась, пока пассажиры выйдут, бросилась ко мне на шею и ревет. Я слезы ей вытер и к Ване Доронину подвел. Познакомил.