Айзек Азимов - Последнее новшество Страница 3

— Дезинтеграция и воссоздание материи, — сказал папа, беря меня за руку. — Прости, Моди, я не должен был заставлять тебя работать, но уже сегодня вечером ты увидишь результаты этого самопожертвования…

Папины глаза засверкали, он энергично развел руки в стороны, смахнув при этом с буфета светло-синий кофейник. Тот грохнулся на пол, но папа ничего не заметил.

— …Сегодня вечером я представлю вам великого Леонардо во плоти!

Папа поднялся и величественно, словно был по меньшей мере лорд-мэром, отправился к себе наверх. Мы с мамой последовали за ним. Когда он закрылся в комнате на втором этаже, мы уселись перед дверью и принялись тихонько переговариваться. Мама рассказала уже известную мне историю о том, как перед войной папа работал уборщиком в инженерной лаборатории, как по ночам он бродил вокруг здания университета, как занимался на подготовительных курсах и еще во время войны брал уроки итальянского. (Даже близнецам было известно, что папа давно таскал домой обрывки проводов, осколки стекла и всякие железки, но никто из нас — даже мама — не знал, что происходило в комнате на втором этаже. Пока не было оснований думать, что нынче вечером что-то наконец прояснится.)

Мы слышали, как папа разговаривал сам с собой за дверью. Через некоторое время оттуда донеслись шипение и грохот, потом на полчаса все стихло. Когда я уже засыпал, за дверью послышались голоса. Один из них, несомненно, принадлежал отцу. Он громко и возбужденно говорил что-то на незнакомом мне языке. Они болтали без умолку, так что только около пяти утра мы с мамой наконец спустились по скрипучей лестнице и легли спать.

Утром папа сошел вниз и, прихватив из кухни какую-то еду, накрытую тарелкой, отнес ее в свою комнату. Потом снова спустился и сел завтракать вместе с нами. При этом он так много говорил и так быстро работал челюстями, что трудно было разобрать, ест он или говорит.

— Лилиан, это изумительный человек… он не простой смертный… Он вовсе не удивился, очутившись в моей комнате, увидев машину. Его не смутило то, что он перенесся сюда через столетия, за тысячи миль… А самое главное — мы без труда смогли беседовать друг с другом. Конечно, с того времени, когда он жил, язык немного изменился, но уже несколько минут спустя мы с ним болтали, словно закадычные друзья. Ему хочется со всеми здесь познакомиться, поглядеть на все своими глазами.

Мама положила папе на тарелку еще кусочек омлета и поинтересовалась:

— Радость моя, как долго он у нас пробудет? Я должна знать, когда мне отправляться за продуктами к бакалейщику.

— Лилиан, неужели ты не понимаешь, насколько все это важно? — многозначительно произнес папа. — И пяти минут не прошло, а он уже успел порассказать много интересного, сделал несколько набросков, заговорил о будущих экспериментах… Разве не ясно, как много все это для меня значит?

Мама спросила:

— Когда ты позволишь ему спуститься вниз?

Папа нетороплива дожевывал омлет. Наконец on сказал:

— Мне кажется, на втором этаже ему будет уютнее Он согласился, что пока ему лучше не показываться на людях. Сначала его следует подстричь по-современному, а также подобрать ему приличествующую одежду. Вы бы видели его бороду!

Сейчас мне представляется, что папа хотел использовать синьора да Винчи исключительно в личных целях Он без устали записывал все, что говорил гость, так что вскоре в нашей столовой всюду лежали исписанные листки бумаги. Папа даже сказался на работе больным лишь бы все время неотступно находиться при синьоре да Винчи. Насколько мне известно, он никогда не давал гостю никаких технических справочников, которые тот просил. Действительно, у нас в Штатах раздобыть такие книги на итальянском языке трудновато. Кроме того, у бедного синьора да Винчи не было ни металла, ни красок, ни других материалов. В конце концов мы с близнецами начали украдкой таскать в дом разные вещи, нужные в работе.

Если бы все произошло так, как было задумано, папа осуществил бы свой план и отправил синьора да Винчи обратно в Клу, во Францию, в его могилу, так никому его и не показав. Первые несколько недель мы знали о синьоре да Винчи только то, что рассказывал нам папа. Мы слышали, как по ночам гость пел очень грустные песни. Один из близнецов ухитрился передать ему в комнату маленькую гавайскую гитару, спрятав ее под подносом, и с тех пор да Винчи аккомпанировал себе во время пения.

Синьор да Винчи тем временем не сидел без дела: из простыни он соорудил небольшую ловушку, и когда однажды близнецы играли под его окном, они увидели, что простыня опустилась на землю. К ее уголкам были привязаны прочные веревочки. Братья видели, как в ловушку попал воробей, которого соблазнили хлебные крошки, насыпанные внутри. Вдруг кто-то дернул за веревочки, они затянули простыню, и синьор да Винчи — не сомневаюсь, что это было его изобретение, — начал быстро поднимать ловушку. После этого близнецы принялись ловить жуков, светлячков, бабочек и отправлять наверх синьору да Винчи в его ловушки. Однажды, когда он спустил простыню вниз, внутри оказался изумительно красивый рисунок с изображением цветка. На близнецов рисунок не произвел особого впечатления, а я приклеил его к задней обложке учебника истории, с которым ходил в вечернюю школу.

Тем временем папа по-прежнему проводил с да Винчи каждую свободную минуту. Ночи напролет он рассказывал, спрашивал, советовался. Потом спускался вниз, в столовую, и записывал, дополнял, исправлял. Однажды я заглянул в его тетрадь и прочел там:

ДОПОЛНЕНИЯ

К БИОГРАФИИ ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ,

СОСТАВЛЕННЫЕ

УИНСТОНОМ К. САНДЕРСОНОМ,

ДОКТОРОМ ФИЛОСОФИИ.

При виде такого заголовка, да еще с такой ученой степенью, мне стало не по себе, тем более что наш папа никогда в колледжах не учился и даже близко к ним не подходил, разве что ночью.

После того как синьор да Винчи прожил в комнате наверху около двух недель, папа, спустившись однажды к ужину, сказал маме:

— Ну вот, теперь я собрал все необходимые материалы. Сегодня вечером отправляю его восвояси.

— Ты же хотел познакомить его с нашей современной жизнью!.. — вырвалось у меня.

— Не лезь не в свое дело, Моди, — был ответ.

— Ты хотел показать ему все чудеса современности! Надо, чтобы с ним встретился кто-нибудь из ученых…

— И прославился за мой счет? Украл замысел моей книги?

Такого выражения лица у папы я никогда прежде не видел.

— Идея книги моя, с начала до конца! — с ударением изрек мой родитель.

— Папа… — начал было я, но тут вмешалась мама.

— Я рада, что наконец пришло время расстаться с нашим гостем, — сказала она. — Мне надоело его пение, оно мешает спать… Кроме того, я не знаю, что еще можно ему приготовить из овощей…