Андрей Столяров - Нон-стоп Страница 3

– Неужели забыл? Ну как же?.. Каждые выходные заскакивала хоть на минуточку? То из магазина прихватит продукты какие-нибудь, то посидит с Валей, пока я мотаюсь на свою вечернюю группу. Помнишь, я целый год ездила – два раза в неделю?..

– Из педагогического, говоришь?.. Людмила?..

Нет-нет, ничего такого у него даже не брезжит. Какая еще Людмила. Из какого Педагогического? Гораздо больше его беспокоит, что света по-прежнему не дают. Митяю он ведь так и не позвонил. И если Митяй теперь что-нибудь напортачит, вина будет на нем.

Впрочем, время еще имеется. Пока он ест – фактически, первый раз за весь день. Утром только кофе глотнул – сразу же помчался доделывать экспозицию, а когда с открытием выставки включился конвейер переговоров и встреч, было уже, конечно, ни до чего. Сжевал кусок пиццы, похожий на разбухший картон, запил чаем, пахнущим вываренными опилками. А как иначе? Волка что кормит? Зато стопка визиток, испещренных пометками, приятно оттопыривает карман. Свидетельствует: не зря провел время. Завтра, когда выставочная суматоха закончится, он их рассортирует по категориям, внесет в общий реестр, а затем начнется самое главное. Они запрутся с Забрудером у него в кабинете и, не торопясь, тщательно, взвешивая каждую мелочь, распределят данный реестр по приоритетам. Потом уж Забрудер сам, никому этого не доверяя, начнет связывать перспективные направления. Тут у него – талант. Если есть хоть что-нибудь стоящее, обязательно выловит.

Обо всем этом он рассказывает Марите. А заодно, чтобы снять напряженность, все-таки вызываемую темнотой, вспоминает про уникальный случай, который произошел у них на открытии. Это когда Рукаев, председатель соответствующего комитета, выступая, начал высказываться о том, что теперь мы можем наглядно представить себе имеющийся потенциал. Дескать, вот он – перед глазами. И в это самое время павильон «Ориона» у него за спиной, так это – пронзительно заскрипел и лег на бок. Все там, у них, сразу осыпалось. Представляешь?.. Главное, когда стенка зала открылась, обнаружилось, что на ней процарапано неприличное слово. Ну, не буду тебе говорить какое. Так это – достаточно внятно. Прочесть можно было с любого места. Жаль, что телевидение не явилось. А ведь сколько «Орион» бился, чтобы получить именно этот бокс. Куцаренко Гриша, главный у них, вьюном вился еще месяца за три до открытия. Кажется, по всем нужным кабинетам прошел. И вот результат: кронштейны, внешний крепеж, именно здесь не держат. Оказывается, недавно там протечка была, штукатурка, снаружи не видно, отстала от пола до потолка. В общем, теперь конец «Ориону». Рукаев им не простит…

Марита слушает его с удовольствием. А в ответ рассказывает душераздирающую историю о том, как некая Ленка Ермак, ну ты помнишь, наверное, я вас знакомила, совершая элементарный обмен, при котором, естественно, никаких подвохов не ждешь, неожиданно оказалась включенной в чужую цепочку. Представляешь? Картина какая? Клиенты уже оформлены, готовы переезжать, вдруг оказывается, что квартира занята другими людьми. Как? Откуда? Главное, что прежнюю площадь уже успели продать. Ленка – в истерике. Ей теперь придется выдирать это звено: обрубать концы, заделывать брешь. Своих денег вложить, наверное, тысяч сорок. Вчера весь день ее утешала.

Он немного не понимает сути. И Марита объясняет ему, что включиться в чужую цепочку – значит, фактически, проплатить постороннюю операцию. Цепочки знаешь какие бывают? По семь – по восемь позиций, сходу не отследить. А если еще с «карманами» попадется, вообще – безнадежно. Тут нужен особый нюх – учуять «карман». На этом многие залетают…

– А какое ты имеешь к этому отношение?

– Здра-а-асьте, – отвечает Марита. – А где я, по-твоему, припухаю? Уже два года в этом кручусь. Ты что? Я тебе чуть ли не каждый день рассказываю…

Выясняется, что, действительно, она уже года три, как ушла из своего института, устроилась агентом-риэлтером в «Игилайн». Фирма, конечно, не самая крупная, но и не самая мелкая… Ну?.. Мы это сто раз обсуждали.

Обсуждали? Он что-то такое припоминает. Впрочем, поручиться, конечно, нельзя. Когда усвистываешь из дома в семь, а приплюхиваешь обратно не ранее десяти, уже нет сил что-либо по-настоящему воспринимать. Голос не пробивается сквозь сутолоку дневной работы. Такой комариный писк, который немедленно испаряется. Тем более, если возвращаешься откуда-нибудь из Воронежа, из Красноярска. Четыре часа в самолете – все, ничего больше не соображаешь. В голове – только гул.

Марита, кстати, тоже удивлена. Причем тут Воронеж, причем тут Рига или Красноярск? Не понимаю, не понимаю. Откуда у сотрудника обычного исследовательского института такое количество командировок? Или в этом теперь заключается научный процесс? Ты ж – не звезда эстрады, чтобы ездить с концертами?

Он смотрит на нее в некоторой растерянности. А потом кладет вилку, коей вяло тыкал в салат, и, отделяя каждое слово, внушительно объясняет, что уже три года как перешел из своего института в фирму, занимающуюся организацией выставок. Современное научное оборудование, все такое. Возим достижения медицинской техники по городам и весям. Иногда выступаем как дилеры. Иногда просто сводим партнеров и получаем с контракта соответствующие проценты.

– Ты мне ничего подобного не говорил…

Глаза у Мариты – круглые. Он начинает злиться и повышает голос больше, чем требуется. У него проскакивает раздражение. Что с ней сегодня? Не помнит элементарных вещей.

– Ну, в самом деле… Я тебе чуть ли не каждый вечер об этом рассказываю…

Теперь они оба взирают друг на друга с недоумением. В квартире – необыкновенная тишина. Точно все провалилось в потусторонний мир. Пламя свечи потрескивает, и тени, продлевающие предметы, дергаются, как живые.

Продолжается это секунды две-три.

И потом Марита вдруг всплескивает руками и начинает смеяться. И смеется она так естественно, так легко, так откидывается к стене и судорожно машет ладонями, так пытается что-то выговорить и не может, что он тоже начинает хохотать, как безумный. Ведь действительно – ужасно смешно. Живут бок о бок, трутся, ничего друг о друге не знают. Смешно от того, что глупо. Глупо от того, что смешно.

– Так ты… риэлтер… оказывается?..

– А ты… значит… ты… выставки организовываешь?..

Марита уже совсем расползлась. Она смахивает с глаз слезы и в изнеможении, точно ослепшая, трясет пальцами. Отворачивается к окну и, видимо, чтоб успокоиться, несколько раз сильно, закидывая лицо, вздыхает.

Смех ее теперь похож на икоту. Впрочем, и смеха особого нет, скорее – подергивание, конвульсии, странные всхлипы, придавленные ладонью. С ней вообще что-то не то. Она тычет пальцем в стекло, указывая наружу – смотри, смотри…