Ларри Нивен - Раммер Страница 3

— Пилот космического корабля.

Корбетт с изумлением уставился на контролера. — Вы шутите?

— Нет. За работу. — Он включил экран и вышел.

Да, «раммер» на языке 22-го века означало пилот звездолета.

Эти корабли были оснащены прямоточными воздушно-реактивными двигателями, которые изобрел Буссар, использовав принцип улавливания межзвездного водорода электромагнитными силовыми полями с последующей компрессией и использованием его в качестве топлива для создания тяги.

Потенциально буссаровские двигатели не имели ограничения скорости. Они были очень дороги, исключительно мощны и безмерно сложны.

Корбетту не верилось, что государство может поручить одному человеку такую колоссальную ценность, — человеку, который умер двести лет назад? И почему его, архитектора, избрали для этой цели, а не какого-нибудь космонавта?

Он с удивлением узнал, что Буссар разработал свою концепцию еще в середине 20-го века. Корбетт, конечно, наблюдал за полетами «Аполона XI» и «Аполона XIII» по телевизору, но этим и ограничивался его интерес к космонавтике.

Отныне его жизнь зависит от того, сумеет ли он освоить профессию раммера или нет. В этом не приходилось сомневаться. Вот почему в первый день он просидел перед экраном четырнадцать часов кряду.

Многое из увиденного было непонятно, но никто ни о чем не спрашивал.

На второй день он заинтересовался. На третий уже не мог оторваться от экрана. То, что раньше было совершенно недоступно — теория относительности и магнитная теория, а также абстрактная математика, — теперь схватывалось моментально и интуитивно. Это было похоже на чудо.

Джером Корбетт перестал размышлять о том, почему государство выбрало именно его. Значит, так надо, решил он.

Полезная нагрузка корабля оказалась незначительной, а его ресурс немного превышал продолжительность жизни человека.

Вполне логичная система жизнеобеспечения для одного человека занимала непропорционально большую часть всего корабля. Остальное пространство предназначалось для биологических зондов.

Зачем отправлять на край света отдельного гражданина, лояльного члена государства, рассуждал Корбетт, если Земля изменится до неузнаваемости к тому времени, когда он вернется.

Государство может прекратить свое существование, и вернувшемуся раммеру придется приспосабливаться к новой культуре, и еще неизвестно, что из этого выйдет.

С другой стороны, почему не взять того, который уже приспособился к ней? Отобрать того, кто отстал в своем развитии на двести лет. Того, кто обязан своей жизнью государству.

РНК-метод действовал весьма эффективно. Вскоре Корбетт перестал удивляться бесстрастному отношению Пирса и почти смирился с тем, что к нему относятся как к вещи.

Обучение велось стремительно. Он на лету усваивал тексты микрофильмов.

Вскоре Корбетт убедился, что он может собрать и разобрать двигатель с закрытыми глазами. Всю жизнь он любил что-то считать, но абстрактная математика была выше его понимания, … до сих пор. Теперь он неплохо знал теорию поля, уравнения несимметричного поля и проектирование схем. Четко разбирался в том, где можно обнаружить присутствие гравитационного точечного источника и как использовать его.

Кресло для обучения стало центром его жизни. Все остальное — физические занятия, обед, сон — казалось чем-то второстепенным, не представляющим интереса.

Он и еще двадцать человек занимались физической подготовкой в тесном помещении. Как и Корбетт, все это были худые и крепкие люди в отличие от упитанных охранников. Под присмотром охранников они бегали на месте, прыгали, приседали и отжимались от пола.

После четырнадцати часов, проведенных у экрана, Корбетт с удовольствием выполнял команды охранника, не сводя глаз с его кобуры, из которой торчал цилиндрический предмет, похожий на дубинку полицейского, с отверстием на конце.

Иногда в гимнастическом зале появлялся Пирс. Пирс и люди, которые наблюдали за ним, когда он сидел перед экраном, относились к третьему типу: крепкие, здоровые, но начинающие полнеть. Их можно было бы принять за первых поселенцев.

От Пирса он узнал, что перед оживленными и перепрограммированными открыт ограниченный выбор профессий: быть поденщиком на полевых работах, податься в слуги или заняться кустарным трудом — несложное монотонное занятие по десять часов в сутки с ночлегом в переполненном общежитии.

Отныне жизнь Корбетта потекла в строгом режиме: четырнадцать часов занятий в кресле, час изнурительных тренировок в зале, час на еду и восемь часов на сон в бараке с бесконечными рядами коек.

— Работа… сон… еда… Все расписано но минутам. За что же так? — однажды возмутился Корбетт. — Что за жизнь!

— Надо как можно скорее расплатиться с государством. Подумай сам, Корбетт. Чем еще заняться тому, кого оживили? Он оторван от нашего общества, ему надо многому научиться, прежде чем стать гражданином. Мы предлагаем выбор.

— Ну да, держите перед носом приманку. Так не учат. Мне кажется, на это уйдут десятилетия.

— Тридцать лет напряженного труда — и получай свидетельство о рождении. Затем право на работу, что дает гарантированный минимальный доход, на который можно приобрести кассеты с образовательными программами. Учти, наша медицина достигла впечатляющих результатов. Мы живем намного дольше, чем жили вы, Корбетт.

— Все же это рабский труд. Мне не подходит…

— Ты не прав, Корбетт. Это не рабский труд. Раб привязан к работе, а ты всегда можешь сменить ее. У нас полная свобода выбора.

Корбетт непроизвольно вздрогнул. — Любой раб может полезть в петлю.

— Самоубийство, о Боже! — воскликнул контролер. Если он и имел акцент, то он выражался в четкости произношения. — Джером Корбетт мертв. Я могу на память подарить тебе его скелет в целости и сохранности.

— Не сомневаюсь. — Корбетт представил как с любовью поглаживает свои собственные белые кости.

— Так вот, Корбетт, ты — преступник, у которого стерли память. И правильно сделали, добавил бы я. Преступление стоило тебе гражданства, однако ты вправе сменить профессию. Только скажи, что хочешь иметь другую индивидуальность. Разве такое могло присниться рабу?

— Это равнозначно смерти.

— Ерунда. Ты заснешь, и все. Проснешься, и у тебя совершенно другой комплекс воспоминаний.

Тема была неприятна Корбетту, и больше он старался не заводить разговор об этом. Но совсем не говорить с контролером он не мог. Пирс был единственным человеком в мире, с которым он общался, и в те дни, когда тот не показывался, он начинал сердиться и нервничать.