Алан Кубатиев - Аренда Страница 3

2

Сидеть за столом Руслан умел, и все равно за ним было нужно следить. До срока оставалось полчаса, а его надо было накормить, одеть и посадить в их проклятый автобус.

Лена проследила, чтобы он допил какао. Потом позвала:

— Русланчик! Надень курточку и возьми ранец, а я пока выведу Арника!

Руслан молча и сосредоточенно отхлебывал какао. Потом со стуком опустил кружку на стол, повернулся и, как деревянный, зашагал к вешалке.

Трехлетний черный ризеншнауцер, прозванный за масть и мощь Шварценеггером, звавшийся в собачьем паспорте, соответственно, Арнольдом, ну а по-домашнему Арником, радостно подскакивал и басовито бухал, норовя облизнуть все лицо сразу, но Лена уворачивалась и пристегивала к ошейнику поводок. Раньше процесс был вдвое длиннее, потому что надо было еще застегнуть намордник, чего пес терпеть не мог и яростно сопротивлялся, а за выгул без намордника некоторые соседи загрызли бы насмерть и пса, и ее, и Руслана. Пес ненавидел пьяных и наркотов и еще почему-то безошибочно выбирал членов Содружества Социально Не-Защищенных (именно так писалось на их листовках), то есть организованных бомжей и полубомжей, и гнал их со своей, как он считал, территории, так что после каждого подвига их юристы являлись и закатывали длинные угрожающие разговоры о предполагаемых процессах. Избавиться от пса было бы самой черной неблагодарностью: он дважды спасал ей сына.

Теперь все изменилось. Ненавидели их соседи по-прежнему, но теперь они боялись ее настолько, что при встречах заискивающе улыбались и расхваливали Арника за красоту и ум. ССНЗовцы вообще перестали появляться даже в соседних дворах. Участковый мрачно козырял при встрече. Впрочем, мрачно козырять он стал еще после того, как откровенно предложил ей переспать в обмен на заминку очередного скандала, а она с отчаяния позвонила школьной подруге, чей отец получил какой-то важный пост в Арендном Комитете. А потом Русланчика взяли в Аренду… И все пошло как у десятков тысяч других семей на этой забытой богом планете. Можно было кинуть опостылевшую работу, платить любые деньги выученным в «Save the Children» няне и педагогу, да они вскоре и перестанут быть нужны. Одно было плохо: Руслана увозили через каждые сутки, и возвращался он вымотанным, спящим на ходу, а свозить его отдохнуть было нельзя. По контракту они должны были находиться не дальше пятидесяти километров от Базы, а ближе парка имени Панфилова на таком расстоянии ничего не имелось.

— Ну-ка, ну-ка! — прикрикнула она. Пес, опроставшись, явно нацелился погулять в свое удовольствие и радостно волок ее к хилому карагачевому скверику. — Фу! Домой! Нет времени!

Утащив опечаленного кобеля домой, Лена отдышалась, торопливо запихала обувь в шкафчик (Арник давно остепенился, но привычка убирать все доступное разгрызанию держалась) и повернулась к сыну. Он стоял уже в курточке и с ранцем на плечах, монотонно раскачиваясь и что-то бормоча едва слышно. Как всегда, сердце мгновенно стиснуло, но теперь боль проходила быстрее — надежда хорошо заменяет валидол.

Заперев дверь, она взяла сына за руку и шагнула на лестницу. Пальцы у Руслана были холодные и чуть липкие, и она, раскаянно припомнив, что забыла помыть ему руки после какао — он всегда чуть-чуть проливает на пальцы, — принялась на ходу тереть носовым платком маленькие безвольные кисти.

Как всегда, на перекресток они вышли в тот самый момент, когда с Донецкой на Пудовкина выкатывал серый автобус — громадный, в темных непрозрачных стеклах, но жуткий в своей бесшумности и поворотливости. По борту медленно извивалась лилово-оранжевая эмблема, знак, похожий на перекрученную кирилличную «А», и все, кто видел его, ни секунды не сомневались, что это сокращенное «АРЕНДА». На самом деле, как ей говорил Петр Кириллович, отец Анжелки, никому не известно, что это за эмблема на самом деле, и эмблема ли. Арендаторов никто никогда не видел, а Посредники только сообщали, не объясняя ничего. Иногда ей казалось, что автобус дожидается только их, стоя всю ночь где-то в ближнем переулке, и трогается в тот самый миг, когда они с Русланчиком выходят из подъезда. Пару раз она с Арником наполовину всерьез обошла ночью все закоулки микрорайона. Однажды привиделось во сне, как автобус медленно вырастает из какого-то жуткого ничто, какой-то клубящейся пузырчатой мерзости… Ей никогда не удавалось различить, сидит ли в автобусе кто-нибудь еще — даже водителя не было видно.

Дверь поднялась вверх, как нож гильотины, пахнуло теплом, каким-то дезодорантом, и одновременно черным языком под самые ноги выехал ребристый трап.

— Доброе утро, Елена Евгеньевна, — сказал бесплотный и бесполый голос откуда-то изнутри. — Здравствуй, Руслан. Мы радостно ожидаем тебя.

Мальчик привычно выпустил ее руку, сосредоточенно, словно отмеряя расстояние, шагнул вперед, на трап, и вдруг, повернувшись на уже почти втянувшемся трапе, взглянул ей в лицо, помахал рукой и хмуро улыбнулся.

— У меня сегодня много работы, — хрипловато сообщил он. Помолчал и добавил: — Мам.

Когда Лена поняла, что бежит за автобусом, серая громадина уже поворачивала к центру города, набирая скорость и исчезая в направлении проспекта Ахунбаева. Остановившись, задыхаясь и глотая слезы, она шептала: «Господи!.. Господи!..», пытаясь не поверить тому, что увидела, и уже рыдала в голос, чувствуя, что не поверить нельзя.

3

Здоровенный, обтянутый настоящей, вытертой местами добела кожей, чемодан миллион лет назад был сделан в Народном Китае и куплен дедушкой Чипы для гастрольных поездок. Прожив долгую бурную жизнь, утратив ремень, замок, пару заклепок и еще что-то, чемоданище был безжалостно заменен роскошным «Самсонайт Краш Пруф» и сослан в чулан для хранения всякой дряни. Но для сегодняшних нужд он подходил как нельзя лучше — Дарума просто заурчал от удовольствия, когда Чипа с Морганом выволокли антиквариат на свет и протерли куском старых джинсов. Обвязать его куском репшнура и отрегулировать беседочный узел, чтобы развязался от легкого потягивания кончика, было делом четверти часа.

Яблоки Нурик уже купил, привез и теперь вовсю хрустел самым красным; а еще три здоровых мешка стояли в тени, распространяя густой аромат. Выбрать их было не так просто, потому что при любой проверке слишком хорошие могли вызвать у патруля желание как следует черпануть и, соответственно, обнажить груз; слишком плохие могли вызвать неудовольствие или подозрение и, как следствие, более серьезный шмон… Желтоватая некрупная грушовка, запашистая, ровная и чуть надбитая, выглядела как надо.