Анри Бертьен - No Fate Страница 3

* * *

Only for you, Nathalie... 'Пролог', или просто... буквально несколько слов о том, как я узнал об этой истории... ...Было прекрасное субботнее утро. Я собирался с девочками на пляж, причём - как минимум - на целый день, а если повезёт - то и на два... У нас это неплохо получалось в последнее время - собираемся где-то этак в 5-10 пар, находим уединённое местечко и - культурно отдыхаем. Честно говоря, когда проводишь целый день в компании 'прекрасных дам' - начинаешь чувствовать себя 'почти падишахом' (а я бы не сказал, что это так уж неприятно...). Ну, а наши 'девочки', находясь целый день в обществе десятка 'мальчиков', тоже, видимо, немало тешат своё женское самолюбие... Может, я и не прав в трактовке этих событий, но отличное настроение и прекрасные отношения во всех парах, установившиеся с начала этого лета, заставляют нас в конце каждой трудовой недели собираться той же компанией, чтобы получить 'запас эмоций' на следующую... Понятно, что мысли мои были заняты только предстоящим днём; 'подруга дней моих' уже упорхнула, чтобы не опоздать 'к началу' и улечься загорать до прихода первого мужчины; мне же предстояло разместить в рюкзаке разумную часть огромной горы в большинстве своём совершенно ненужных вещей, любовно отобранных Nathalie для нашего 'романтического путешествия'... Если бы кто-то сказал мне сейчас, что на пляж я не пойду - причём, в общем-то, по своей воле, и - ни сегодня, ни завтра; что девочки на меня серьёзно обидятся, а моя милая Nathalie вообще перестанет со мной разговаривать (и продержится целых два дня) - но всё это не будет меня сколько-нибудь серьёзно занимать - я бы посмотрел на этого 'прорицателя', как на умалишённого, а через минуту уже забыл бы о его существовании... Но - судьбе было угодно распорядиться именно так... Когда рюкзак был примерно наполовину заполнен, а остальные вещи были заботливо водворены мной, как мне казалось, на места, обычно ими в квартире занимаемые, раздался звонок в дверь. Нельзя сказать, чтобы я придал этому какое-либо серьёзное значение - может, 'подруга дней моих' почему-то вернулась; а может - соседка снова решила оставить у нас ключи... Нет - я, в общем-то, понимаю, что оставлять у соседей единственный в семье комплект ключей - может быть, и проще, чем изготовить каждому из членов семьи свой, собственный; но я совершенно не понимаю, почему для этой их простоты кто-то из нас должен постоянно сидеть дома; а посему я собирался просто повесить эти ключи 'на гвоздик' в прихожей и совершенно спокойно исчезнуть на день (или на два - это уж как получится)... Каково же было моё изумление, когда, открыв дверь, я увидел Гарика Ованесяна - очень неглупого, достаточно прямого и приятного парня, моего давнего хорошего знакомого; человека, для которого прийти в гости без предварительной договорённости было совершенно немыслимо, даже если речь шла о родителях или ближайших друзьях... Сам факт его появления предполагал, следовательно, известную неординарность ситуации, а безутешно-потерянное выражение его лица заранее подтверждало мои самые худшие опасения... Картину дополнял пакет с кассетами, общими тетрадями и ещё какой-то чепухой, который навёл меня на мысль, что Гарик сбежал из дому, прихватив с собой всё самое ценное - или же ему помогли покинуть обычно оккупируемую им территорию, скажем... резко изменившиеся взгляды любимой женщины. Понятно, что любая неординарность происшедшего, толкнувшего Гарика на такой немыслимый, с его точки зрения, поступок, вовсе не извиняла его 'некорректности' в его собственных глазах, а посему он с минуту стоял в дверях, пытаясь как-то лихорадочно оправдать своё поведение - если не в моих глазах, то, хотя бы, в своих собственных; но, поскольку никаких членораздельных звуков он выдавить из себя не мог, а потуги его выражались в основном сменой красных и белых пятен на лице да чередованием выражения скорби, потерянности и виноватости - я счёл целесообразным просто 'вдвинуть' его в дверной проём, отобрать пакет - что было весьма сложно, поскольку он вцепился в него мёртвой хваткой, протолкнуть его в комнату и усадить на диван. Некоторая бесцеремонность обращения и чашка горячего чая несколько вернули его к жизни: он уже не смотрел на себя, как на 'наглого и беспардонного нарушителя правил приличия', а где-то минут через пять к нему вернулась даже способность говорить...

* * *

...То, что поведал Гарик, наводило меня на самые грустные мысли: либо следовало предположить, что он просто свихнулся, либо - запросто можно было свихнуться самому. Ну, что я мог подумать, если он заявил: - Сегодня я потерял одну весьма уважаемую и любимую мной женщину. Навсегда... - Карину?- Участливо предположил я, ибо не мог представить себе иной любимой Гариком женщины, кроме его законной супруги. - Нет. Лин. ...Признаться, это меня весьма озадачило: допустить, что Гарик имел любовницу - само по себе безрассудство; а, учитывая его честность и открытость - абсолютно невероятным следует считать, что он вообще способен что-либо скрывать, особенно - от жены... Оправившись от 'первой ошарашенности', я нашёл уместным поинтересоваться: - Кто она?- Рассчитывая услышать хоть что-то, способное внести какую-либо ясность в происходящее. Ответ Гарика окончательно убедил меня в том, что один из нас определённо свихнулся: - Инопланетянка...- одними губами прошептал он. ...Не знаю, насколько читателя может интересовать дальнейшее развитие событий, равно как и объяснение того, в каких муках являлась на свет эта книга и какие - реальные или выдуманные - события в ней описаны: всякий, кого интересует только сюжет, может не читать эти строки; я же считаю необходимым всё же рассказать - буквально в двух словах - тем, кому это интересно - о том, что заставило меня - человека, не сочинившего в своей жизни ни одного опуса - скрипеть перьями и мозгами несколько лет и в результате представить на ваш суд творение, которое мне, по сути, не принадлежит: практически всё, что вы здесь прочтёте, есть изложение магнитофонных и 'ручных' записей, сделанных Гариком в разное время и в разных местах примерно в течение года. ...На всякий случай перед тем, как вызвать 'скорую' к больному с предположительным диагнозом 'шизофрения', я решил выудить из Гарика всю информацию, какую только удастся: отчасти - просто из любопытства, отчасти - для того, чтобы всё-таки определиться, кто из нас больше претендует на роль пациента известной в городе больницы за высоким каменным забором... То, что я в этот день услышал, действительно походило на бред сумасшедшего - однако бред этот в моей голове постепенно складывался во вполне связный рассказ... Думаю, что не стоит его здесь приводить - по сути дела, это был бы просто краткий пересказ самой книги; замечу лишь, что не верил ни одному слову честнейшего из своих знакомых ни в тот день, когда он уговаривал меня перечитать его дневники и прослушать записи, умоляя начать работу над книгой; ни - когда, уже начав работу, 'перелопатил весь полученный материал'; пожалуй, не могу поверить до конца и сейчас. Впрочем, если быть до конца логичным, то придётся признать, что у меня нет другого выхода, кроме как всё же поверить - ибо, во-первых, ни разу в жизни ни мне, ни кому-либо из известных мне людей не приходилось уличать Гарика во лжи, а во-вторых - извините, зачем ему всё это надо? От своей доли гонорара он заранее отказался, заявив, что для него несоизмеримо важнее, чтобы с этой историей ознакомилось как можно больше людей; меня же слёзно умолял заняться этой работой, заявляя, что 'выход в свет этой книги' считает теперь делом всей своей жизни... На мои робкие попытки отбрыкаться от его проблем, аргументируя это тем, что я ведь в жизни ещё вообще никогда ничего не писал, он заявил, что мне, дескать, недаром выдали в школе похвальный лист по русскому языку и литературе он-де читал мои сочинения и восхищался ими... Я пытался убедить его, что 'читабельная' книга - это не школьное сочинение, и нет никакой гарантии, что результат моих ночных бдений вообще сможет кого-либо заинтересовать... Он не слышал моих возражений, повторяя, как в бреду: - Кроме тебя, Анри, никто этого не сделает... Ты один способен понять всё это и показать людям... - Послушай, Гарик, а ты не пробовал подсунуть это кому-нибудь из маститых писателей, имеющих имя - чтобы их книги покупали, опыт - чтобы эти книги возможно было прочесть, время - чтобы всё это,- я показал на его пакет,изучить и связи - чтобы суметь это издать? - Послушай, Анри,- вдруг парировал он, и мне показалось, что в его словах впервые за сегодняшний день появился здравый смысл,- теперь ты знаешь всё, так скажи: есть ли в мире такой человек, который, приди я сейчас к нему с таким рассказом, сочтёт меня нормальным? - Не думаю,- вынужден был согласиться я. - Так ты что - хочешь упрятать меня в психушку?- Подвёл черту Гарик, и, поскольку на этот его последний аргумент мне уже нечем было возразить, я вынужден был согласиться. Признаться, в тот момент я не думал, что действительно буду этим заниматься - мне просто хотелось как-то закончить затянувшийся почти до вечера разговор. Я уже представлял, как буду выкручиваться, глядя в честные глаза Гарика, и придумывать причины, почему я опять не занимался книгой... Собственно, окончательно сломала моё сопротивление Nathalie: после того, как истекло два дня после описываемого события и она перестала дуться, решив, что я уже достаточно наказан, ей пришла в голову мысль поинтересоваться: что же, собственно, заставило Гарика 'нарушить правила хорошего тона', а меня - оставить без внимания (подумать только - на целый день!) стайку хорошеньких девушек, среди которых она сама занимала отнюдь не последнее место... Примерно через неделю, которую она провела то в наушниках, то - листая страницы Гариковых рукописей, она вдруг подошла ко мне вплотную и, глядя прямо в глаза - в упор - твёрдо произнесла: - Эврика! - Что - 'Эврика'?- Поинтересовался я; на что она, не отводя глаз и не меняя уверенно-торжественного выражения лица, заявила: - Я поняла, почему пришёл Гарик. - И? - И почему ты с ним просидел целый день. - Ну и? - Ты должен это сделать, Анри... ...И я сдался! Прости меня, читатель, что выношу на суд твой своё несовершенное творенье - к этому меня вынудили стенания старого друга и глаза любимой женщины... Оставь меня в покое, маститый критик - ибо я открыто признаю, что не умею писать и не знаю 'законов жанра'; но ведь я и не собираюсь впредь отбирать хлеб у твоих постоянных клиентов, которые обеспечивают тебя работой... Не суди меня строго, издатель, что я не могу даже толком определить жанр этого произведения, ибо - как я могу сделать то, что, быть может, затрудняешься сделать ты сам? И да простит меня всевышний, если я сделал что не так - ибо знает он, что я того не хотел... Я просто написал изложение, как делал это в четвёртом классе средней школы; только 'первоисточником' послужили не строки, написанные классиком, а разрознённые записки и записи, произведённые на свет Божий моим другом Гариком, которые я больше года пытался собрать и систематизировать, а потом соединить в едином повествовании - стараясь, с одной стороны, не исказить смысл услышанного и прочитанного, а с другой - привести его к виду, в котором хотя бы сам мог бы без особого напряжения всё это прочесть... Некоторые эпизоды были описаны ясно и подробно - их изложение не составляло труда; иные же были описаны так, что приходилось часами копаться с Гариком в остатках его воспоминаний, чтобы добиться сколько-нибудь последовательного изложения событий... Немало было и вещей, которые он рассказывал просто по памяти, а я, записав его отрывистое бормотание на магнитофон, пытался бессонными ночами приводить услышанное в удобоваримый вид... Чтобы не утруждать читателя бесконечными 'Гарик сказал...' или 'Гарик подумал, что...', я счёл возможным изложить всё 'от первого лица' - так, как были написаны эти дневники и заметки; так что теперь, устроившись поудобнее вечерком у камина, Вы можете представить, что слышите эту историю от самого Гарика, заглянувшего к Вам 'на огонёк'... Собственно, я сказал всё, что хотел, и готов приступить к изложению 'невероятной истории, случившейся с моим другом Гариком'. Итак, теперь прямо со следующей страницы - начинается Глава 1, в которой и повествуется о том, как всё это началось... Глава 1: Клира. Однажды, ясным январским утром, я в приподнятом настроении двигался по скрипучему снегу в лаборатории Алекса - судя по его утреннему звонку, он, наконец, напоролся на то, что мы упорно искали ещё с прошлой весны. Тема там была такая... экзотическая: чтобы что-то найти, надо просто тупо всё перепробовать... Ну, мы и поделили эту дурную работу на двоих, чтобы ускорить процесс. В этой ситуации найдёт тот, кому просто повезёт. А если перепробуем всё и не найдём - тогда каждый начнёт перепроверять действия другого. Может, такой способ и не слишком тешит самолюбие участников, но зато дурной работы поубавилось вдвое. И вот - сегодня Алекс звонит мне домой и заговорщицким шёпотом предлагает зайти. Похоже, что он 'взял лису за хвост', а вот 'вытащить из норы' не получается. 'Ничего,- думал я,вдвоём как-нибудь вытянем...'. Всё-таки почти год впустую - слишком сложно: уже и энтузиазм начал иссякать... А без этого самого энтузиазма в нашем деле... Да что там - в любом, почитай, деле... М-да... Алекса на месте не оказалось. Девочки сказали, что будет часа через два. Поскольку ничего вразумительного они мне сообщить не могли, мне ничего не оставалось, как ждать. Сидеть на месте не хотелось. Прислушиваться к разговорам о том, кто кому чего не так сказал или где какое нижнее бельё продают - скучно... Я вышел на улицу. Градусов десять. Снег искрится на солнце. Ветра нет. Скованная льдом река блестит, как наряд Снегурочки. Я невольно удивился сравнению: почему именно 'наряд Снегурочки'? А Бог его знает... Надо где-то протянуть эти два часа. На морозе? Я поёжился... Кстати подвернулся кинотеатр. Я посмотрел на часы: только что начался сеанс. В полупустом зале вполне можно было подремать и подумать о своём. Так мне казалось... - ...Здесь погребён Фаэтон - колесницы отцовской возница. Пусть он её не сдержал, но, дерзнув на великое, пал!...- Услышал я, входя в зал. 'Идёт журнал',- соображаю. Странно - практически никогда не смотрю журналов, а тут... С первых слов мне стало как-то не по себе... Дремота прошла. - ...Много веков с надеждой и страхом обращал человек свой взор к небу: дождь и солнце, пронизывающий холод и ласковое тепло, голод или урожай нет предела могуществу неба... А по ночам из чёрной бездны сверкающими глазами-звёздами смотрело небо на человека. И казалось человеку, что где-то именно там, в глубинах неба, как раз и хранятся 'главные тайны'...'страшным голосом' вещал диктор.- Великие тайны хранит Вселенная... Как стало известно ещё в семнадцатом веке, любая планетная система существует по законам, не нами придуманным.- Уже более спокойным голосом продолжал он.- И один из этих законов гласит, что не может планета находиться на произвольно выдуманной орбите - расстояние от неё до её звезды четко регламентировано... Никто, пожалуй, пока толком не знает, почему именно это так, но все девять известных нам планет этому закону строго подчиняются. Есть тут, правда, одна проблема... Дело в том, что Закон этот гласит, что должна быть в нашем планетном семействе ещё одна планета где-то между Марсом и Юпитером. Как раз в том месте, где сейчас находится широкоизвестный 'пояс астероидов'... Конечно, можно предположить, что эти астероиды и есть осколки 'недостающей' планеты. Но... если планета действительно существовала, то какая же сила её уничтожила? И - была ли на этой планете жизнь, был ли разум? Кто знает... Астрономы назвали между собой планету-загадку Фаэтоном: так звали сына обычной Земной женщины и Гелиоса - бога Солнца. Миф о Фаэтоне, который был хорошо известен ещё древним египтянам и античным грекам, повествует, похоже, о страшной космической катастрофе... Я встрепенулся: тема обещала быть не слишком скучной. В голове уже вертелись разные 'космические сюжеты', варианты развития событий. Наконец, встряхнув головой, как бы пытаясь избавиться от наваждений, я 'превратился во внимание'. - Лишь раз был нарушен заведённый в мире порядок и не выезжал бог Солнца Гелиос, чтобы светить людям.- Продолжал тем временем вещать диктор.- А случилось это так... Сказали однажды Фаэтону злые люди, что не сын он Гелиосу. Бросился оскорблённый Фаэтон к богу Солнца и взмолился: - О свет всего мира, всемогущий Гелиос! Уничтожь моё сомнение, дай доказательство того, что ты мой отец! - Проси у меня, что хочешь, о сын мой Фаэтон. Клянусь, я исполню твою просьбу!- Отвечал бессмертный Гелиос. - Дай мне хоть раз проехать по небу в твоей солнечной колеснице и самому светить людям. - Безумный!- Воскликнул Гелиос.- Тебя же ждёт неминуемая гибель! - Но отец... Ты дал мне клятву! ...И не посмел лучезарный Гелиос нарушить клятву бессмертных. Скрепя сердце повелел он открыть врата Солнца, и выехал Фаэтон на огненной колеснице... - Сын мой! Помни последние наставления!- Напутствовал Фаэтона Гелиос.- Не гони коней, не съезжай с дороги. Ты сам увидишь её - она идёт через всё небо... ...Но не слушал его Фаэтон. Бешено колотилось его ликующее сердце, стремясь вырваться из груди на свободу... ...Огнедышащие кони подхватили золотую колесницу. Вот уже мчится она по небу. Ликует Фаэтон. Но нет в колеснице великого бога Гелиоса. Непривычно легка колесница. Волнуются огненные кони. Не чуют они твёрдой руки бросаются из стороны в сторону, как будто и не правит ими никто. И не заметил Фаэтон, как свернули кони с небесной колеи. Взглянул Фаэтон с вершины неба на Землю - и ужас сковал его: под ним - бездонная пропасть... Посмотрел он вверх - а там, среди звёзд, раскинулся чудовищный Скорпион с ядовитым жалом... Несут Фаэтона кони прямо к Скорпиону. С трудом натянул Фаэтон непослушные вожжи и отвернул колесницу от смертельной опасности. А навстречу - уже новая угроза: огромный Бык, сверкающий звёздами, нацелил свои рога на колесницу. В ужасе взвились на дыбы кони и помчались вверх, к самым звёздам... Выпустил в страхе Фаэтон вожжи. Раскалилось от близкого жара небо, пылают и падают звёзды... А обезумевшие кони уже несутся вниз, к Земле. Тщётно пытается Фаэтон поймать потерянные вожжи. В страхе юноша: ведь он не бог, он смертен и давно жалеет, что упросил отца дать ему Солнечную Колесницу. Мчится навстречу Земля. Тают от жара облака. Вспыхивают горы, покрытые лесом. Нестерпимым становится жар. Пламя от низко летящей колесницы охватывает всю Землю. Кипят моря и реки. Вздымаются клокочущие волны и затопляют горящую Землю. Гибнут богатые города и целые народы. Неумолимо приближается к Земле пылающая колесница. Вспыхивают кудри на голове Фаэтона... И вскричала тогда великая Гея-Земля: - О, величайший из богов, Зевс-громовержец! Не дай мне погибнуть, спаси от огня! Услышал Великий Зевс мольбу Геи-Земли и метнул свою молнию в колесницу. Разбежались кони... Разбросаны среди звёзд осколки колесницы. А горящий Фаэтон пронёсся по небу подобно падающей звезде... Так заканчивается этот удивительный миф. Сегодняшний день позволяет по-новому взглянуть на эту историю, задуматься над возможной связью событий земных и космических. Миф о Фаэтоне - что это? Память о космической катастрофе? Связана ли эта катастрофа с предполагаемой гибелью планеты? Кто знает, удастся ли людям узнать об этом хоть что-нибудь... Но, если Фаэтон существовал - на нём могла быть высокоразвитая цивилизация! Возможно, жители Фаэтона могли летать на другие планеты. Могли они прилетать и на нашу древнюю Землю. Тогда становятся понятными и остатки огромных 'аэродромов' в Южной Америке, и изображения людей в скафандрах на древних скалах, и многие сооружения древних цивилизаций, об истинном назначении которых мы начинаем догадываться только сегодня, и многое, многое другое... Пошли титры. А я задумался. Согласитесь, было о чём: совершенно невероятная история, но - в то же время - в ней совершенно не видно противоречий... Всё, что я знал раньше, очень легко вписывалось в сюжет, дополняя его... Я вышел на набережную. Фильм меня как-то не интересовал, а дремать расхотелось. Задумчивым этаким, затуманенным взором огляделся я вокруг... Улыбнулся: парочка лошадей - по крайней мере, так мне тогда издали показалась - затеяла игры прямо на улице... Кобыла, похоже, ещё не уверена была, что ей это надо - встревоженная такая, неуверенная... Пытается не то убежать, не то - завлечь... Сама, похоже, ещё не определившись, решится она окончательно или нет... Он же - массивный, красивый, сильный жеребец - уже начал сходить с ума... 'Как бы не пришиб кого'- подумал я. Вспомнилось, как могут вести себя жеребцы во время гона... Попадись сейчас ему кто-то на пути - сомнёт и не заметит... - Иво! Иво!- Раздался какой-то сиплый не то хрип, не то крик: мужичонка, по виду - точно научный работник какого-то зоопарка, задыхаясь и прихрамывая, пытался бежать, сорванным голосом подзывая жеребца... На того, естественно, эти призывы не произвели ни малейшего впечатления: он стоял, расставив пошире передние ноги, пригнув и наклонив немного вбок голову, тяжело дышал... всей позой своей, обращённой к избраннице, как бы спрашивая: 'Ну, как - долго мы ещё будем играть в эти игры?'. Той отступать было уже некуда: сзади - заборчик на высоком берегу замёрзшей реки, с одной стороны - здание лодочной станции, с другой - ограждение моста... Самец стал медленно подходить, время от времени взрывая тяжёлыми копытами снег и грозно всхрапывая... Спешить ему было уже некуда: он, похоже, прекрасно понимал, что загнал свою непокорную подругу, что называется, 'в угол'... 'Красивая парочка',- подумал я. Обе особи были похожи на тяжеловесов - мощные, красивые... но - не грузные: в каждом, кроме силы, просматривалась красота и даже какое-то изящество, что ли... Шерсть была чуток подлиннее, чем у лошадей, а на морде почему-то удлинялась ещё более, напоминая такую изящную, короткую бородку, двумя кистями - правой и левой - свисавшую вниз. 'Почти совсем, как у хозяина'ухмыльнулся я. Хозяин напомнил мне почему-то шотландца - не знаю, почему именно шотландца - он был в чёрных брезентовых брюках и в охотничьих сапогах... Бородка, наверное, как у шотландского шкипера... И стрижка такая же - очень похож... А сапоги - как ботфорты кота из мультфильма 'Кот в сапогах'... Борода его была в инее, изо рта валил пар, шапку он где-то потерял - но ему явно было не до того: сбежавшая парочка, по-видимому, была вершиной его научной деятельности, и сейчас бедняга боялся их потерять... - Иво! Иво!- Снова раздался совершенно осипший умоляющий голос. Иво продолжал надвигаться на подругу - неуклонно и неотвратимо, как девятый вал... Та дрожала мелкой дрожью, прижавшись к парапету набережной... Снова шаг, ещё один... 'Подруга' заметалась по берегу, ища выхода, которого не было... По-видимому, спаривание этой парочки совсем не входило в планы 'шотландца': то ли кобылка молода, то ли какие иные причины заставляли его вмешиваться в этот процесс, но, увидев положение, в которое попала его любимица, он собрал в груди остатки воздуха и просипел: - Клира! Ап!- Или не 'Ап' - может, там было какое-то иное короткое и похожее слово - я толком не понял, но кобылица - та поняла его прекрасно, мгновенно собралась, и - как сорвавшаяся пружина, молнией взлетела через оградку... Лёд затрещал под тяжестью массивного тела, опустившегося с двухметровой высоты - кобылица, не останавливаясь, отбежала дальше - почти на середину реки и помчалась вдоль русла. Жеребец сначала опешил от неожиданности - по-видимому, ему совсем не приходил в голову такой способ бегства, затем обиженно заржал и помчался вдоль берега. Ржание его было, по-видимому, воспринято, как призывное - кобылица остановилась. Тяжело дыша и дрожа всем телом, бедняга тревожно оглядывалась по сторонам, ища не то преследователя, не то - спасителя... Может, и сама не знала, кого бы ей хотелось больше... 'Шотландец' устало опустился возле парапета, держась рукой за сердце и тяжело дыша. 'Интересно, кто больше устал - он или они?',- подумал я. Кобылица остановилась совсем недалеко от моста. Берег здесь поднимался где-то до трёх, а сам мост - до четырёх метров надо льдом. Добежав до своей избранницы, Иво остановился. Он тяжело и грозно дышал, борода была совершенно мокрой и вся морда - в клочьях пены. 'Долго же ты, дружище, бегал...'- подумал я. Слегка отдышавшись, Иво начал соображать, как бы ему спуститься на лёд. Нетерпение его росло: он даже попробовал передними ногами встать на парапет, готовясь к прыжку... - Иво!- Снова выдохнул 'шотландец', встал и поковылял за ним, продолжая держаться за сердце. По-видимому - сообразил, что, если Иво, весивший, похоже, раза в полтора-два больше своей подруги, сиганёт вниз здесь - с трёх-четырёхметровой высоты - то треском льда дело не закончится... Иво не прыгнул. Нельзя сказать, чтобы он как-то отреагировал на призывы 'шотландца' - скорее, просто инстинкт самосохранения заставил его задуматься. Жеребец начал прохаживаться вдоль берега, по-прежнему периодически всхрапывая и поглядывая на подругу. Сначала он верно прикинул, что спуститься на лёд проще там, где прыгнула она - ниже всё-таки. Но - там был 'шотландец', встреча с которым, по-видимому, никак не входила в планы Иво. И, кроме того - возвращаясь туда, он удалялся от подруги, что ему тоже не очень-то нравилось... Не говоря уже о том, что своим возвращением он как бы признавал перед всеми присутствующими свою опрометчивость во время своей последней погони вдоль берега... А это для всякого жеребца - тяжкая задача... В результате он, не сделав и десяти шагов, оглянулся на подругу, требовательно заржал (от чего она задрожала ещё сильнее) и повернул обратно к мосту. Мне стало не по себе: согласитесь, страшновато оказаться на пути такого самца, когда он одержим идеей добраться, наконец, до столь уже близкой и столь очаровательной самочки... Иво остановился буквально в двух шагах от меня. Замерев, я рассматривал его. Страх проходил, и мне понемногу становилось его жаль: ведь столько усилий - и даром... Жеребец хрипел, закатывая глаза, задние ноги его дрожали. Я подумал даже, что он не решился прыгнуть, может, просто из-за смертельной усталости... - Иво!- Вдруг тихонько как-то - не призывно, а просто и приветливо, позвал я. Почему - сам не знаю... Может, просто жаль стало 'шотландца'... Иво повернул голову. Мне показалось... Не знаю, может ли такое быть, но мне показалось, что глаза его искали сочувствия... Или даже - молили о сочувствии. - Иво...- позвал я снова и протянул руку. Страшно было, не скрою - я прекрасно понимал, что любое, совершенно не относящееся к делу событие может 'вдруг', совершенно неожиданно и непредсказуемо изменить поведение 'неудавшегося любовника'. Понимал, что агрессию жеребца удержать невероятно трудно даже очень опытному ковбою - обо мне же, совершенно заурядном городском жителе, даже говорить смешно... Понимал это, по-видимому, и 'профессор': попытавшись выдавить из себя крик типа 'что Вы делаете!' и потерпев неудачу, он махнул рукой и буквально 'пополз' к нам. Жеребец тем временем настороженно приближался... Его мокрая морда коснулась моей руки. Я, как мог, осторожно, провёл пальцами по его физиономии, лихорадочно соображая, нет ли у этих тварей чего-то подобного 'центру подчинения', имеющемуся у волчьих, и, если есть - имею ли я право к нему прикоснуться: если 'да' - можно сказать, дело в шляпе... А вот если 'нет'... тут мне не позавидуешь: весь свой гнев на сегодняшние неудачи он тут же выместит на мне... Я с содроганием поглядывал на массивные копыта, каждое из которых 'в одно касание' могло запросто снести половину моей головы... Иво, подрагивая, приближался. Я заглянул в его глаза: 'Несчастное животное...',- мелькнула мысль. - Бедняга,- произнёс я вслух. Иво насторожился: незнакомый голос, незнакомое слово... Я продолжал гладить рукой его мокрую морду, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, прижался к ней щекой... 'Бедняга,- думал я.- Как я тебя понимаю...'. ...'Профессор', шатаясь, подошёл к нему сзади, с удивлением поглядывая на нашу идиллию: жеребец присмирел, всхрапывал всё реже, взгромоздил голову мне на плечо и искал сочувствия... Похоже было, что эпопея с погоней длилась уже настолько долго, что он просто не мог стоять на ногах... - Что ж - не всем везёт,- успокаивая его, иронизировал я,- но ты не волнуйся: может, другой раз более сговорчивая попадётся... Или бежать ей будет некуда...- Я нёс любую околесицу, лишь бы спокойным голосом 'убаюкать' эту громаду, одно движение которой может превратить человека в груду мяса и костей... Иво дрожал и - не поверите - но, если это можно применить к лошади - плакал... Я сказал 'к лошади'? Нет, ребята, это была не лошадь. Это была совсем не лошадь. Я даже до сих пор и понятия не имею, что это было... Понимаете, когда я осмелился подобраться повыше, чтобы 'почесать его за ухом', я обнаружил промеж ушей... очаровательные рожки. Маленькие такие, как у шестимесячного бычка... и - склонённые назад, как у косули. Вообще, рожки были... ну, прямо как у косули, только - очень короткие... И коренастые такие... А так - форма, положение - ну, совсем косуличьи... 'Ничего себе - косулёнок!'- подумал я. 'Экий трактор!'... А 'трактор', успокаиваясь и буквально рыдая, тёрся мордой о моё плечо, как преданная собака... 'Довольно неожиданное поведение для копытных,подумал я.- Может, и правда - нашёл нужное сочувствие...'. 'Профессор' наконец подобрался сзади и попробовал схватить своё чадо за холку. Эта попытка едва не стоила мне увечья - Иво рванулся, с негодованием собираясь затоптать 'нападавшего', а заодно, быть может, и меня - но, увидев 'шотландца', передумал и сделал последнюю нерешительную попытку убежать. Тот начал было хватать его за хвост, но, вовремя сообразив, чем это может кончиться, передумал. Иво стоял, тревожно оглядываясь и всхрапывая - похоже, из последних сил. Тут 'шотландец' изловчился и, с воистину 'непрофессорским' проворством, ухватил жеребца за холку и вспрыгнул ему на спину. Тот хотел было, похоже, встать на дыбы но задние ноги задрожали, как-то странно - слева направо, и он счёл благоразумным смириться. 'Профессор', держась руками за рожки и наклонившись к уху, стал что-то убеждённо ему нашёптывать. Иво, казалось, согласно кивал. Наконец, медленно и неохотно перебирая ногами, он побрёл вперёд. 'Домой',- подумал я. ...Минут через десять 'профессор' вернулся - уже заметно более приободрённый, и занялся Клирой. На противоположном берегу совсем недалеко была каменная лестница - лодочный спуск, так что спуститься на лёд не составило особого труда. Клира с радостью подбежала к 'шотландцу' и ткнулась ему мордой в плечо - казалось, просто рада была, что всё это, наконец, хоть как-то закончилось. Накинув уздечку - на сей раз он был уже 'во всеоружии' - 'профессор' повёл кобылку домой. Проходя по мосту, он остановился возле меня, посмотрел заинтересовано в глаза, потом подошёл и обнял. Отстранился, - снова взглянул, кивнул - дескать, спасибо, дружище... Потом вздохнул, взял свою красавицу под уздцы и пошёл дальше. Сходя с моста, оглянулся, поднял руку, и, устало махнув, пошёл восвояси. Я стоял, весь мокрый - но было мне... как-то приятно и тепло, что ли... Жаль было, что вряд ли я увижу ещё Иво... Жаль, что так и не рассмотрел как следует Клиру - её очаровательные рожки были чуть тоньше и длиннее - вот и всё, что я успел заметить... Жаль было, что даже не спросил у 'профессора', что это за чудеса такие, которым я и названия-то не знал... И ещё - я не знал, да и не мог знать тогда, каким удивительным событиям в моей жизни предшествовал этот случай... Глава 2: 'Всё в порядке...' ...С тех пор прошло года полтора, наверно - точно не помню. Стоял я как-то вечерком у каменного парапета в одном приморском городке. Парапет отделял крутой, обрывистый спуск к морю от небольшого и почти цивилизованного скверика, уставленного столиками и зонтами с типично курортной надписью "Кафе 'Магнолия'"... Стоял я этак и думал, что хорошо бы сейчас вот так просто, не разбирая дороги, спуститься по этому склону - бегом, с максимально возможной скоростью, да, не останавливаясь, с разбега - в воду... Мечтал, то есть. Понятно, что по такому склону вниз не то что сбежать - спуститься осторожненько - и то не у всякого духу-то хватит: неровен час, осыпь какая али камушок не под ту ногу подвернётся... Но вот помечтать, когда делать больше нечего - это у нашего брата неплохо выходит... Обломовщина, как национальная черта, бессмертна... Стою я этак, скучаю... Потихоньку вечереет... Народа в скверике становится всё меньше... И вдруг... Нет, поймите меня правильно - я совсем не бабник... Ну - не без того, конечно, чтоб восхититься, ежели девушка красивая мимо пройдёт: не умер ведь ещё... Но - чтоб заигрывать или, тем паче, волочиться за ней - для меня это как-то не характерно... Может потому, что жена такая попалась, что грех жаловаться, а 'от добра - добра не ищут'; может - потому, что не хочется мне её чем-то обижать, а ей ведь вряд ли понравится, ежели у благоверного окажется ветер в голове... А может - это просто натуре моей не свойственно - кто знает; да только до сих пор со мной такого не бывало, чтоб, едва увидев существо противоположного пола, я испытывал нечто подобное... Сверху, от поворота серпантина, спускалась девушка... Да нет, 'спускалась' - это не совсем так... она - летела, она... плыла, она... парила - или как вам будет угодно, всё равно словами это явление не описать... Как-то этак - знаете, когда 'идёт, земли едва касаясь' - без какого-то видимого напряжения; не то - летит, не то - плывёт над самой землёй, как-то неповторимо легко... Может, так бывает, когда влюбляешься - но я был почему-то уверен, что не влюблён... И, тем не менее, совершенно потерял способность что-либо видеть, кроме неё, 'бегущей по волнам'... На ней было... я не знаю, что это было: платье - не платье, туника - не туника, хитон - не хитон, но что-то в этом роде... Не слишком непрозрачное, но и не совсем призрачное - как раз достаточно, чтобы понять, что на ней больше ничего нет... Коротенькое такое - едва ниже бёдер... А ноги - нет, это что-то умопомрачительное - такое словами передать просто невозможно... Это надо было только видеть... Господи, да Терпсихора - просто девчонка в сравнении с ней... Но - в совершенно неописуемое состояние привели меня её глаза... глубокие такие - не бездонные, как говорят, нет - просто есть какое-то непередаваемое ощущение чистоты, глубины и красоты... и красоты души, которую будто бы в этих самых глазах обнажённой видишь... Девушка прошла мимо. Ещё какое-то время я стоял в том же оцепенении, потом ко мне постепенно вернулась способность соображать. Понятно, первым моим сознательным действием было - догадаться несложно - повернуть голову в ту сторону, куда она ушла. Её уже не было видно. Странно, но я даже не расстроился: она, как... память, как... ангел, как... какой-то светлый и неповторимый образ - продолжала жить во мне, забыв постучаться, чтобы войти и не сочтя нужным спросить разрешения остаться... Какая-то особая, доброжелательная и совершенно обворожительная улыбка, свойственная из всех встречавшихся мне доселе людей только ей одной, казалось, излучала абсолютную любовь ко всему, что её окружает... Я не могу этого передать просто ничего подобного я никогда в жизни не видел, и - даже не слышал, что такое бывает... Это было, как сон - но это было на самом деле... В какой-то миг мне стало совершенно безразлично всё, что происходило вокруг - существовала только одна она и этот её 'полёт'... ...'Всё хорошее когда-нибудь кончается' - постепенно я тоже начал приходить в себя. Народу в скверике почти совсем не осталось - "кафе 'Магнолия'" потихоньку собирало свои зонтики и столики, компания подвыпивших местных 'крутых', демонстрируя, казалось, самой природе свою неукротимую наглость, медленно и с соответствующими воплями удалялась; солнце уже коснулось горизонта... И вдруг я снова увидел её: как-то просто и легко перепрыгивая с камня на камень, она спускалась к морю - ну, не совсем там и не совсем так, как я только что мечтал - но, извините, и там тоже голову свернуть было несложно... Первым моим порывом было крикнуть, предостеречь, но - язык прилип к горлу, дыхание перехватило... Потом подумал, что криком здесь не поможешь - только отвлечёт, если услышит... Пока я этак предавался размышлениям - девчонка, совершенно не испытывая каких-либо затруднений, добралась до воды; на ходу оглянулась и, по-видимому, никого кругом не увидев, сбросила - не останавливаясь, буквально одним движением - своё 'платье-хитон', как я его уже окрестил, и, оставшись совершенно нагой, 'вошла' в воду... Вошла как-то тихо, без брызг, вроде как 'ласточкой', но - аккуратнее, что ли... Вынырнула метрах в пятидесяти от берега и поплыла... как-то - по-рыбьи будто бы совершенно незнакомо, почти не показываясь из воды, но быстро и красиво... Как это всё смотрелось сверху - можете себ