Андрей Столяров - Горгона Страница 3

Вике нравилось наблюдать за ним. Как он отставляет чашку и, подсмеиваясь сам над собой, говорит матери: Данке шен… – как он, усаживаясь на стул, аккуратно, чтоб не помялись, подергивает стрелочки брюк на коленях, как он вытягивает из кармашка часы, похожие на головку лука, отщелкивает с мелодичным звоном крышечку, украшенную монограммой, и, задрав как бы в удивлении брови, долго смотрит на циферблат. Она любила слушать его споры с отцом, когда дядя Мартин, нависнув над шахматными фигурами, негромко ронял что-нибудь вроде: В действительности все не так, как на самом деле. – И отец немедленно спрашивал: А что такое «действительность»? – «Действительность» – это то, что мы хотим видеть, незамедлительно отвечал дядя Мартин. А «на самом деле» – это то, что останется, если сдернуть фату успокоительного воображения. – Но может быть, это просто другое воображение? – спрашивал тогда отец. – Может быть, но неприятность открывающейся картины – критерий истинности. Истина, увы, всегда неприятна… – Тогда отец замечал: Схоластика – самая точная из наук… – И они оба начинали смеяться, подмигивая друг другу. Вика слушая их, свернувшись калачиком в кресле. Было очень спокойно, и хотелось дремать под шорох сталкивающихся на клеточном поле воинств.

Она и в шахматы научилась играть исключительно ради дяди Мартина. Чтобы выпив на кухне чая и поговорив с родителями о неинтересных взрослых делах (куда-то ввели войска; что они там, все с ума посходили?!) он бы обыденно прошел в комнату, взял с полки складную доску, погромыхивающую внутри фигурками, подмигнул бы Вике, уже ожидающей этой минуты, и спросил бы с легкой иронией:

– Ну что, сыграем, утенок? Чему ты еще за это время научилась?..

Впрочем, ирония у него довольно быстро выветрилась. Выяснилось, что Вика прекрасно чувствует искусственную шахматную стихию: видит варианты, разворачивающиеся из каждого хода, ощущает фигуры не просто как они называются, а по их скрытой силе. Ведь даже ферзь иногда может быть слабее пешки. Позиция представлялась ей натяжением связанных друг с другом невидимых нитей. Если, например, отдать выдвинутую пешку «эф» на королевском фланге, то пока дядя Мартин с азартом эту пешку отыгрывает, вскроется линия «цэ», уже на фланге ферзя, нити, тянущиеся оттуда, будут таким образом перерезаны, и все прочные, на первый взгляд, несокрушимые ряды черных начнут необратимо заваливаться. И она отдавала пешку, и безбоязненно продвигала по линии «цэ» ладью, и действительно, ферзевый фланг черных начинал сыпаться, будто карточный домик, бастионы, поспешно воздвигаемые в месте прорыва, тоже рушились, дядя Мартин с досадой крякал, брал себя ладонью за подбородок, а потом говорил: Смотри, Василий, как она меня тут уделала… – Вика краснела от похвалы и зажимала руки коленями. Ей хотелось, чтобы у нее был такой муж: иронический, добродушный, с достоинством принимающий даже неприятное поражение. Мать как-то в шутку сказала: По-моему, ты в него влюблена. – Вика тогда недоуменно пожала плечами. Что за дикая чушь! Как она может быть влюблена в человека такого возраста? Сорок семь лет – это уже полный старик. Тем не менее, она стала поглядывать на дядю Мартина с еще большим вниманием. В конце концов, даже если и влюблена, что здесь плохого? Да и не влюблена она вовсе, просто – такой удивительный человек.

Загадка же дяди Мартина заключалась еще и в том, что, уже давно окончив Университет по специальности «математика» и не просто окончив, а опубликовав сразу же после этого несколько превосходных статей (блистательное начало, сказал как-то отец, пророчили нашему Мартыну большое будущее), работал он, тем не менее, не в математическом институте, как следовало ожидать, и даже не в закрытой военной конторе, которые под незаметными вывесками заполоняли собой весь город, а в обычной проектно-конструкторской организации, занимающейся гидростроительством, то есть тоже в конторе, конечно, и тоже, разумеется, засекреченной (что у нас не засекречено? – возмущался отец, дворники и те скоро будут иметь допуск), и при этом даже не в каком-нибудь проектном подразделении, а – всего лишь заведующим крохотной технической библиотекой. (Похоронил себя человек, что тут сделаешь?).

Это и в самом деле была загадка. По рассказам отца Вика знала, что дяде Мартину много раз предлагали взять самостоятельную конструкторскую разработку, занять, например, должность старшего инженера и даже, представьте, заведующего отдельным сектором, – это при том, что кандидатскую диссертацию он так и не защитил, – и каждый раз дядя Мартин вежливо, но бесповоротно отказывался. Объяснял, что не чувствует в себе склонности к работе проектировщика. Лучше уж я тут, извините, тихо, в библиотеке. Не хочется выглядеть, извините, самонадеянным идиотом. С другой стороны, опять же по рассказам отца, конструкторы их КБ, особенно молодые и нетерпеливые, напоровшись при проектировании на какую-нибудь неразрешимую трудность, обращались со своими проблемами именно к Мартыну Ивановичу (Мартину Иоганновичу, если уж быть точным, замечал ядовито отец. Вике иногда казалось, что он чуть-чуть ревновал), и дядя Мартин обычно, глянув на принесенные чертежи, отвечал, что ничего трудного на самом деле здесь нет, это вы сами справитесь (молодой конструктор уходил опечаленный), или скоренько подчеркивал карандашом две-три малозаметных ошибки (внимательнее надо быть, молодой человек), но иногда, рассказывали, случались и такие моменты, когда глаза его неожиданно и заинтересованно вспыхивали, он брал трубку, откидывался на спинку вертящегося стула, согласно легендам, две-три минуты молча смотрел в потолок – прерывать его в это время считалось невежливым – а потом быстро и как-то легко набрасывал техническое решение. Причем, часто такое, которое можно было немедленно оформлять в виде изобретения. Проситель уходил потрясенный. Светлая голова, вздыхал отец в таких случаях. Многого мог бы добиться, если бы не его загибы…

В чем состояли эти загибы, Вика не совсем понимала. Однажды она прямо спросила дядю Мартина, почему он отказывается от всяких заманчивых предложений. Неужели ему действительно нравится дышать пылью в библиотеке? И дядя Мартин, печально на нее посмотрев, объяснил, что ему требуются не столько должность или самостоятельная разработка, сколько свободное время. Время, утенок, это самое ценное, что у человека есть. Когда-нибудь ты это поймешь.

– И чем ты занимаешься в свое свободное время? – спросила Вика.

– Я ищу одну вещь, – сказал дядя Мартин.

– Какую?

– Нечто вроде философского камня. Ты слышала о философском камне, утенок?

– Он превращает металл в золото, – подумав, сказала Вика.