Павел Кузьменко - Мундиаль Страница 3

Да, те двое что висели, были не просто случайные гости на временном празднике жизни до жизни вечной, они были у праздника сивухой и похмельем, они были виноваты от рождения, они кажется, были какой-то не той национальности. Я протянул к ним руки, надеясь остановить эти качели убийства.

- Сгинь, нечестивец! - прокляла меня толпа как коллектив единомышленников.

И мне в ладонь хлынула кровь из горла уже покойника. А с ладони... Артоболевский глубоко вздохнул, сдерживая икоту, и сразу почувствовал мизер с двумя дырками.

В. Лобов "Океан без границ" С ладони Адриатики в небо хлынула кровавая блямба солнца. Все было ясно.

Кому как не нам, поднаторевшим в судьбе профессионалам, было очевидно наше собственное будущее. Прихотливый неумолимый полет чаек над прибоем вещал - преступление. Убегающая пена в пивной кружке вещала - кровь. Урчание в кишках непорочной девицы в ночь летнего солнцестояния вещало - убийство. Зловещий расклад цифр в номере партийного билета члена Гвельфской Социал-фриули-Венеция-Джулия демократической партии Джованни Филимони деи Сан-Эпифанио вещал - ад.

Но нам с ней не нужны были слова, чтобы сбившись случайно в потаенном углу шептать: "Ты представляешь, какой ужас?!" Нам было достаточно видеть визави види вици мори...

У нее был запретный взор цвета греховной хоругви. Моей хоругви серо-зеленого цвета неутоленной печали.

Так, боже, боже, виноват я был, так достоин суровейшего наказания, когда бросил свой недостроенный, несовершенный мир, когда позабыл о своем назойливом человечестве, когда ощутил себя Одним и больше никем, когда мой озабоченный экспресс, моя судьба, моя мысль на полустанке Чивита-Банфи вдруг ни с того ни с сего встретился с ее экспрессом, с ее мыслью с ее судьбой и нас понесло, поперло в сторону, в пропасть.

- Дон Паоло Малатеста, - высокомерно и возмущенно произнесла она - так вы настаиваете, что мой метод прогнозирования по вываренной в солидоле печени черной супоросой свиньи, зарезанной в третий вторник после Троицы неправомерен?

- Прекрасная донна Франческа да Римини, ваш метод просто чушь собачья.

Она уничтожила меня своим животворящим взором и, честное слово, только формальные рамки кодекса средневековой благовоспитанности нам помешали сразу же кинуться друг другу в объятия и не размыкать их, пока не кончится XIII век. Несчастливое число века. Почти всем и мне тоже тогда казалось, что XIII век-последний.

А посреди залы, стены которой расписывали лучшие мастера школы Джотто, на гладком паркете босиком, потрясая власяницей, пророчествовал знаменитый прогностик из Патмоса.

- И восплачут и возрывают с ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее...

Все внимали, затаив дыхание. А ты оглянулась на меня. А я протянул тебе тайно теплую подрагивающую руку.

- Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его, - говорил Иозин из Патмоса.

Я ощутил щекою дуновение ее волос. "Это к нам не относится?" "Это к нам не относится, Франческа, девочка моя, так бывает, мне это тоже очень удивительно, когда ничто к нам не относится, когда никого, кроме нас нет".

Не относится, нет, не относится.

Далеко отсюда, за высокими домами, за широкими скверами, там, где город наконец кончается, я видел, свидетельствую - небо возлегло на землю. И некому было составить протокол, уличающий их в преступлении. Земля стонала, трясясь, изливаясь лавою страсти. Ветер вздымал складки пыли, шепча неизреченную ласку. Горячий дождь орошал благословенное лоно красавицы.

Я сказал, что это хорошо. И я же потом приказал изранить землю взрывами, приказал изранить небо ракетами. Я же понаставил крыши, разделяющие их.

Темен мой разум. Таинственен и двузначен смысл моих слов. Непонятен мне этот сотворенный многотысячелетний город.

По Першпективе Истикляль предназначение вынесло меня ко Дворцу Правосудия, где две сотни климактерирующих стариков и старух принимали Закон о молодежи. Почтенный барбос с отвисшими щеками в греховодной сетке мелких кровоизлияний встал и сказал.

- Совершенно необходимо усилить работу в области нравственного просвещения молодежи в районе бинарных отношений юношей и девушек...

И умер.

- Ты не знаешь, что такое "бинарные отношения"? - раздался громкий вопрос на галерке.

- Не-а.

На трибуну вынесли парализованную сводную старуху.

- Перед обществом стоит острая нужда в ужесточении мер против нерегулируемости копулятивных процессов, - сказала она и умерла.

- А что такое "копулятивные процессы"?

- А хрен их знает.

На бархатный парапет галерки грудью наваливалась простая девушка из публики и большею частию была поглощена собой. Сзади ее прижимал весь полноценный юноша из той же публики и кроме того еще услаждал свой взор, следя, как из-под задранных кружев и юбок подруги мелькают, пышно подрагивают и трясутся две румяные булочки ее задницы под его целенаправленными движениями.

- И пресловутую "Сказку о бочке" растлителя молодежи Бокаччо безусловно запретить! - неслось снизу.

- Стыд бы поимели, - проинформировал я здоровую часть публики.

- Ты не знаешь что такое "стыд"? - обернулась она к партнеру.

- Не-а.

И я еще не знал - мне надлежало идти дальше, мой рок преследовал меня что девушка предварительно взяла с юноши три полновесных монеты за удовольствие, сунув их за щеку. Юноша же после, целуя девушку особенно горячо и нежно, незаметно выцеловал эти монеты себе обратно.

Дальше куда? Кроссворд улиц сонного сумеречного города. И ведь куда-то прет меня, несет. Остановиться бы, вздохнуть. Но нет, только мелькают вывески названий квартала - улица Героев, бульвар Новаторов, проспект Ветеранов, переулок Первопроходцев, тупик Новорожденных, снова улица Героев, стрит Непокоренных, снова, черт, улица Героев.

- Прохожий человек, где это я?

- А вот по Героев направо Победителей, потом второй налево Отменных, а там увидишь.

Я так и проделал, и что же это, разве это моя стезя? "Улица Счастливая", на ней шестнадцать пивных ларьков кряду и все закрыты.

Нищая чернокожая старушка, шаркая пяточными костьми, согбенно тащила на плече двухметровый отрезок рельса Я, воспалясь сердцем, кинулся к ней помочь, но она, жалобно взглянув катарактами, из последних сил огрела меня стокилограммовым концом рельса по голове. Если бы мне что-то могло еще повредить, этот отрезок путей обозначил мою могилу. Но не суждено. Потирая разбитый лоб, я только спросил старушку с земли:

- Бог помощь, бабушка. Как называется этот квapтaл?

- Какой квартал, сынок, что ты, у нас не квартал, а планета.

- Как называется, простите, ваша планета?