Александр Тесленко - Испытание добром (сборник) Страница 3

— Ты и вправду сможешь поехать?

— Да-а… — сказал он не очень уверенно, стараясь убедить самого себя в необходимости отправиться именно сегодня.

Путь был недальний, но не из легких — две пересадки, а в воскресные дни транспорт переполнен.

— Так я одеваю Андрея… Да?

— Одевай.

— Для него это такая радость. Помнишь, он с полгода про утят вспоминал.

Словно невидимая жестокая рука опять сжала сердце.

— Нужно отдохнуть, развеяться. Заодно помогу Марусе. Крышу подправлю. Устал я… Восемь часов не отходил от операционного стола, да и аппаратура барахлила у анестезиологов… Мальчонке одиннадцать лет, чуть старше нашего Андрея…

— Не говори мне… Больные дети, операции… Ужасно… Я ни за что не смогла бы работать хирургом…

В комнату вбежала пятилетняя Ксения в голубой ночной рубашечке:

— Ма! Па! Андрей меня ущипнул!

Из детской комнаты сквозь громкую музыку донесся голос сына:

— Ябеда! Ябеда! Я только шутя…

— Значит, я собираю Андрюшу… Как хорошо, что ты решил поехать. Я все хотела тебя попросить или сама… Давно нужно было кому-нибудь из нас выбраться к ней. Маруся такая добрая и… такая несчастная… Может, ты и Ксеню возьмешь?

— Машенька, две пересадки.

— Да-да… прости, я не подумала. Тебе тяжело.

«Может, позвонить в клинику? Как там мальчик? Но ведь я сделал все, что мог. Не нужно сейчас думать о работе. Классическая коарктация аорты. Все прошло нормально. Скоро отпуск. Поедем к морю, а там, глядишь, и в горы махнем. Нужно бросить курить!»

— Ну вот, с самого утра, натощак… — укоризненно сказала жена и отобрала сигарету.

…Воробей сидел на проводе у верхушки старого почерневшего, слегка покосившегося столба и внимательно слушал бодрые мелодии, исторгаемые мощным динамиком.

Эта картина бросилась в глаза Василию Серпану, когда они с Андрейкой сошли на своей остановке.

Автобус фыркнул два раза и двинулся в центр села, к своей конечной остановке. Ехал медленно, важно покачиваясь на ухабах. Улица была безлюдной. Глубокие колеи, выбитые колесами машин посреди дороги, делали горбатый вираж вокруг клуба.

— А у тети Маруси еще есть утята? — спросил сын, очевидно, вспомнив, что в прошлый приезд — это было три года назад — много играл с ними. Он даже хотел взять их с собою в Киев, со слезами на глазах уговаривал отца: «У Славика попугайчики живут в клетке, а у нас будут жить утятки…»

— Не знаю, сынок, но, думаю, и сейчас у нее водятся.

— Но уже не те, а другие. Правда?

— Правда.

Андрюша тогда знакомился с хозяйством тети Маруси с трепетным удивлением, будто неожиданно попал в настоящий зоопарк — куры с цыплятами, утки с утятами, собака, поросенок, индюк, большой полосатый кот…

«А слона у тебя нет?»

«Слона вот нет», — смеялась Маруся.

«А жалко», — серьезно огорчился Андрюшка…

Серпаны пошли напрямик, мимо клуба. Накануне ночью был дождь, под ногами чавкала грязь, на солнце блестели лужи.

Сердце никак не отпускало. «Да что ж это? Неужели всерьез? Нет, нет! Просто пора отдохнуть. Спокойнее! Глубже дышать! Какой вкусный здесь воздух…»

— Па, а почему тут мало людей?

— Это тебе не Крещатик. Здесь по улицам не гуляют. Узнаешь хату тети Маруси?

— Вон она…

— Правильно, сынок. Ты, оказывается, все помнишь.

Музыка за спиной резко оборвалась, и стало тихо- тихо, как-то нереально тихо. Где-то вдали лениво залаяла собака. И снова все замерло. Василий остановился и, понизив голос, предложил Андрюше «послушать тишину».

«Как на другой планете. Нет ни грохота машин, ни гомона людских голосов, тишь… и легкий, почти неощутимый ветерок… И все вокруг будто нарисованное… Но все же зря не позвонил я в клинику. Что это со мной?! Ведь всегда звоню, всегда узнаю, как там после операции… А сейчас — боялся, что не все в порядке? Да, именно так, и нечего лицемерить… Как болит сердце…»

Двор Маруси отгорожен от улицы кустами сирени и желтой акации, а от соседей — ничем, если не считать жиденького рядочка небольших камушков, выложенных по краю огорода.

Они вошли во двор, и старый Барсик, выскочив из своей стоящей у сарая будки, нехотя залаял. Цепь не пускала, и он достать Василия не мог, впрочем, старый пес не очень-то этого и хотел, а рычал и лаял просто так, для порядка.

— Ты что, не узнаешь меня, Барсик?

Пес вильнул хвостом, но лаять продолжал, пока Серпан не подошел совсем близко к нему и не погладил.

Барсик сразу умолк и вроде бы даже попытался улыбнуться, вежливо полуоскалив зубы.

Василий с Андрюшей направились к старой-престарой (никто в деревне уже не помнил, когда она построена) хате. Серпан нажал на щеколду…

В сенях темно, под ногами упругость глиняного пола, в воздухе — ни с чем не сравнимый запах старой хаты-мазанки. На ощупь нашли дверь в комнату. Темно.

— Маруся!

Тишина.

В комнате никого. Маленькие окошки за пожелтевшими гардинами, стол, на нем телевизор. Две кровати — одна под окном, а другая у глухой стены. На кровати, что у окна, — черная коробочка динамика, и из него льется тихая песня «Тишина вокруг. Сады не заснут. И любви заря — твоя и моя…». На стенах развешаны рамки с семейными фотографиями, в углу повыше — икона. Настоящая большая сельская печь.

Серпан снял рюкзак (в нем — большая банка селедок пряного посола, Маруся любит такую рыбу, напомнила перед отъездом жена, а в село ее не завозят; батон копченой колбасы, три пустых трехлитровых банки для консервирования). Разделся сам, снял джинсовую курточку с Андрюши. Сели на кровать. «Тишина вокруг. Сады не заснут. И любви заря — твоя и моя…»

Скрипнула дверь в сенях. На пороге — Маруся:

— Ой!.. Это ты, Вася?! Андрюша-то как вырос… Слышу, Барсик заливается. Кто бы это мог быть, думаю? Я на огороде сейчас возилась.

Маруся села к столу и с умилением смотрела на них,

— Я и сама недавно домой пришла. С утра в школе… — Маруся работала там уборщицей. — Ну как в городе? Письмо мое получили?

Не ожидая ответа, встала, засуетилась. На столе появились яйца, сало, огурцы, бутылка домашнего вина.

— Садитесь к столу.

— Ты написала, что крыша прохудилась. Сегодня пособлю…

— Не надо, Вася. Я и сама могу. Да она уже не протекает. Тебе-то в понедельник на работу? Значит, завтра поедете… Ты наливай, наливай. Отдыхайте. Спасибо, что приехали.

Андрей подошел к динамику на кровати. «Красные маки, огни и вокзалы…» Сделал музыку чуть громче, потом взял черную коробочку в руки, и песня сразу оборвалась.

— Ну-у, он только на мягком играет, — степенно пояснила Маруся. — С полгода так. Только на кровати или на теплой печке. Старенький он у меня. Еще мама покупала…