Роберт Силверберг - Раз солдат, два солдат... Страница 3

Разумеется, для этого требовалась мощная компьютерная техника. Но разве это проблема в мире, где стопятидесятигигафлопсовые сети входили в стандартное оборудование лабораторий и десятилетней давности переносные компьютеры размером с ручку обладали возможностями неизмеримо большими, чем их громоздкие прапрапрагцуры. Нет, не было таких проблем, из-за которых французский проект мог бы провалиться. Как только лионцы разработали основную саморазвивающуюся программу, оставалось написать дополнения — и все должно было пройти без сучка и задоринки.

Проект потерпел неудачу по двум причинам. Во-первых, из-за непомерного честолюбия первых программистов — может быть, таковы были особенности французского национального характера. А во-вторых, из-за неумения принимать поражения и делать из них выводы, что вообще было присуще всем великим нациям середины XXII века, французам в том числе.

Первым ударом стала губительное изменение направленности проекта уже в самой начальной стадии. В Париж с официальным визитом прибыл король Испании, и программисты решили по такому случаю создать Дон Кихота — он стал бы первой моделью. Хотя саморазвивающаяся программа была задумана для моделирования только реально существовавших личностей, никто не видел причины, по которой нельзя создать настолько тщательно выписанного персонажа, как Дон Кихот. Ведь был же толстенный роман Сервантеса, были точные сведения о среде, в которой «жил» персонаж, и великое множество литературы, посвященной роману и яркой, незаурядной личности Дон Кихота. Так почему возрождение Дон Кихота должно отличаться от моделирования, например, Людовика XIV, Мольера или кардинала Ришелье? Конечно, все они когда-то на самом деле жили, а рыцарь из Ла-Манчи — просто вымысел. Но разве Сервантес не рассказал о внутреннем мире Дон Кихота гораздо больше, чем известно о Ришелье, Мольере или Людовике XIV?

Конечно рассказал. Дон Кихот, подобно Эдипу, Одиссею, Отелло, Дэвиду Копперфильду, гораздо более реален, чем большинство действительно живших в те времена людей. Подобные персонажи уже не воспринимаются как литературные герои. И все-таки они не настолько реальны, чтобы компьютер мог создать по-настоящему убедительные модели. Он сотворил лишь подобие Дон Кихота — голографического костлявого чудака с безукоризненными манерами, фигуру, которая вела длинные витиеватые речи, поминая и Дульсинею, и Росинанта, и шлем Мамбрина.

Испанского короля модель впечатлила и позабавила. Но для французов это был крах. Они создали Дон Кихота, безнадежно застрявшего в Испании конца шестнадцатого века и в книге Сервантеса. Он не мог самостоятельно жить и мыслить, познавать новый мир, породивший его, не мог судить об этом мире или стать его частью. В модели не было ничего нового и интересного. С таким же успехом любой актер мог облачиться в латы, приклеить жидкую бородку и декламировать отрывки из Сервантеса. То, что смог сделать компьютер за три года, оказалось всего лишь предсказуемой обработкой введенной в него информации, обработкой сухой и банальной.

Это и заставило Мировой центр программирования сделать еще один пагубный шаг: от проекта попросту отказались. Р-раз — и проект закрыли и больше не делали попыток его продолжать. Никаких новых Пикассо, никаких Наполеонов и Жанн д’Арк. После провала с Дон Кихотом все как-то скисли и не решались работать дальше. Проект оказался неудачным, а Франции, так же как и Германии, и Австралии, и Коммерческой сфере Хань, и Бразилии, как и любому динамично развивающемуся региону современного мира, неудачи были ни к чему. Неудачи — удел отсталых или умирающих стран, таких как Исламский Социалистический Союз, СССР или этот сонный гигант — Соединенные Штаты Америки. Так что проекту пришел конец.

Собственно говоря, французы не особо печалились и, после того как программа пролежала без дела несколько лет, продали ее группе американцев. Те что-то слышали о проекте и решили, что с этим было бы интересно повозиться.

— На этот раз у тебя получилось, — сказал Таннер.

— Да. Думаю, вышло. После стольких неудач.

Таннер кивнул. Сколько раз он приходил в эту комнату, полный надежд, а видел только ерунду, безделицу, очередной тягостный промах! У Ричардсона всегда было наготове объяснение. Шерлок Холмс не удался, потому что он слишком книжный, просто необходимая перепроверка французского Дон Кихота. Она доказала, что литературные герои не обладают должной реальностью, чтобы их можно было использовать в программе. В них недостаточно глубины, не хватает противоречий, присущих человеческой натуре. Король Артур провалился по той же причине. Юлий Цезарь? Пожалуй, слишком давнее прошлое — недостоверные данные, граничащие с литературным вымыслом. Моисей? Ditto[3]. Эйнштейн? Может, слишком сложная натура для данной стадии проекта — сначала нужно набраться опыта. Королева Елизавета Первая? Джордж Вашингтон? Моцарт?

«Каждый раз мы узнаем что-то новое, — упорно повторял Ричардсон после каждого провала. — Мы же все-таки не черной магией занимаемся. Мы не некроманты, а программисты, и нам нужно понять, как ввести в программу необходимые данные».

И вот Писарро…

— Почему ты хочешь работать над ним? — спросил Таннер полгода назад. — Жестокий средневековый испанский империалист, это я помню со школьных лет. Кровожадный разрушитель великой цивилизации. Человек без принципов, чести, веры…

— Может, ты к нему несправедлив, — возразил Ричардсон, — Многие столетия о нем говорят только дурное. Но в нем есть черты, которые меня восхищают.

— Например?

— Напористость. Смелость. Абсолютная уверенность в себе. Обратная сторона жестокости, ее хорошая сторона — это полнейшая преданность своему делу, неприятие любых преград. Можно не одобрять то, что он совершил, но как не восхищаться человеком, который…

— Ладно. — Таннер внезапно почувствовал, что устал от этого проекта. — Делай Писарро. Делай вообще кого хочешь.

Прошли месяцы. Ричардсон в весьма расплывчатых фразах извещал его о том, что дело движется, но особой надежды эти слова не вызывали. И вот сейчас Таннер взирал на самоуверенного Писарро в голокамере и все больше убеждался в том, что Ричардсон добился наконец от программы желаемого результата.

— Выходит, ты его заново создал? Человека, жившего пятьсот лет назад?

— Он умер в тысяча пятьсот сорок первом, — заметил Ричардсон.

— Значит, почти шестьсот.

— Он не похож на предыдущих — это не просто копия известной исторической личности, способная общаться с другими только в пределах того, что предусмотрено программой. Если я не ошибаюсь, то перед нами искусственный интеллект, способный мыслить вполне самостоятельно. Иными словами, он знает больше, чем мы в него вложили. Это весомое достижение! Это качественный скачок, на который мы и нацеливались, когда приступали к делу. Использование одной программы для создания новых, способных на действительно самостоятельные рассуждения. Получилась программа, мыслящая, как Писарро, а не на основе знаний Лy Ричардсона о каком-нибудь историке, который поведал о возможных мыслях, Писарро.