Наталья Дмитриева - Бесконечные поиски «я» Страница 3

— Не ищите… — повторил он. Собака радостно взвизгнула и стала показывать дальше:

— Не ищите… девушки… нет… здесь… Нет здесь… — читал он. Стены дрогнули и сложились домиком, пол рванулся из-под ног куда-то в сторону.

— Не ищите, — повторил он и потерял сознание.

Собака вылизала ему лицо и привела в чувства. Он поднялся, дрожа, во рту пересохло, он то и дело облизывал шершавым языком потрескавшиеся губы. В висках оглушительно стучало. Ксюха вертелась рядом и все показывала и показывала слова на газетном обрывке.

«Нет здесь».

— Нет здесь… А где? Где ты?! — крикнул он, сам не понимал, к кому обращается.

«Нет здесь».

— Здесь! — кричал он. — Здесь! Здесь!

«Нет здесь».

— Здесь! — он схватился за голову и забормотал, как сумасшедший. — Да, да, здесь, здесь… Здесь нет… А где есть? Не здесь… Не здесь, а там… Там, где нас нет! Ксанки нет! Она умерла! Это здесь тебя нет, Ксаночка, деточка, солнышко! Здесь!

Мысли бешено крутились в голове, кровь кипела, но сам себе он казался спокойным и разумнм, как никогда. Она умерла? Отлично. Отлично! Значит, она уже там. Там, не здесь, там до нее гораздо легче добраться. В конце концов, все мы там будем, одни раньше, другие позже… Это очень хорошо, что она там, там все потерянные сразу находятся, все, кто здесь расстался навсегда, там обязательно встречаются. Молодец Ксюха, умная собака, все расставила по местам…

Он перестал видеть, слышать и вообще что-либо чувствовать. Он не осознавал, что животное вцепилось зубами ему в ногу и пытается его остановить. Он уже ничего не понимал. Когда-то давно (или недавно) он купил с рук пистолет, чтобы убить ее, если все-таки найдет. Но раз она уже там, этот пистолет, холодный, тяжелый, черный, послужит ему самому…

Он очнулся в кромешной тьме. Душная бархатная чернота облепляла его с ног до головы, в ней кружились звуки — тихие шелесты, неясные вздохи, шепоты — скорее ощутимые, чем слышные, словно ночной ветер блуждал среди кладбищенских плит и надгробий. Стараясь отогнать подступающий страх, он завертел головой, закашлял, крикнул: «Эй!». В ответ в темноте кто-то всхлипнул. Задрожали туго натянутые струны, невидимый музыкант рванул их, и они заплакали, как потерявшиеся дети. Безумная флейта стала подпевать им вкривь и вкось, а потом вступили виолончели, наполняя тьму тягучими, тоскливыми звуками. И вдруг все эти скрипки, альты, флейты, фаготы, кларнеты, валторны, трубы, дудки, литавры, барабаны, триангули, рожки и ксилофоны заиграли разом. Обрушивая на него какофонию фальшивых мелодий, они старались перекричать друг друга, и последним, сотрясая Вселенную, торжествующе взревел орган.

— Ксанка! Ксанка! — заорал он, сам себя не слыша. — Где ты? Пожалуйста, ответь! Я же пришел! Я пришел за тобой! Где ты?!

— Где? Где? Где? — вторили ему тысячи, миллионы, миллиарды голосов, мужских и женских, хриплых и звонких, задыхающихся от ярости и страха, кричащих, визжащих, вопящих, стонущих, шепчущих. — Где? Где? Где?

В грохочущей тьме замелькали огни. Они приближались, кривляясь и подмигивая, и каждый огонек был кровавым отблеском на остром, как бритва, стальном лезвии гигантской фрезы. Задыхаясь от ужаса, он видел, как, вращаясь, приближалась фреза, как лезвия-бритвы в бешенном ритме перемалывали темноту со всеми голосами, с хрустом перемалывали кости, с натужным скрипом мололи плоть, легко, играючи расправлялись с мозгом. Он пытался убежать от них и не мог сдвинуться с места. Он взывал к кому-то, молился, плакал, проклинал все и вся, и наконец фреза настигла его и перемолола вместе с остальными. И вместе с другими он стал бесформенной кровавой кашей, и его голос, жалкий, дрожащий, наполненный невыносимой болью, слился с миллионом таких же голосов, и общее страдание проникло в него и завладело им. А кто-то смеялся над ним и над всеми остальными.

— Дур-рак! — говорил ему этот смех. — Ты разве не понял, кем была твоя собака? Ведь это ее ты искал два года, а на самом деле всю жизнь! Она была рядом, а ты и не заметил!

— Нет! Нет! — кричал он, и все кричало вместе с ним. — Это неправда! Это ужасная ошибка! Еще можно все исправить! Это не конец! Это не может быть концом!

— Нет! Нет! — стонала тьма, а смех звенел, захлебываясь собою.

— Ксана!!! — крикнул он и проснулся.

Сквозь задернутые занавески в комнату просачивался серый утренний свет. Он лежал на диване, укрытый пледом до самых глаз, еще не очнувшийся от кошмара, и по его лицу тек холодный пот.

— Ксана, — хрипло позвал он.

За дверью послышались быстрые шаги, и в комнату с встревоженным лицом вбежала она.

— Что? Что такое? — она торопливо наклонилась и чуть не упала прямо на него. — Это ты кричал?

На своем лице он чувствовал ее дыхание.

— Что еще случилось? — допытывалась она, поправляя плед.

— Так… Кошмар приснился, — прошептал он и поцеловал ее наугад, кажется, в нос.

— Та-ак… У тебя опять поднялась температура! Говорила я тебе: не пей холодное пиво! Вот, пожалуйста, 38 и 4! Ладно, лежи спокойно, гриппозник несчастный, сейчас таблетку принесу…

— Нет! — быстро сказал он. — Нет! Останься! Лучше посиди со мной, я сейчас сам усну…

Она усмехнулась и склонилась над ним. По его разгоряченному лбу скользнуло что-то мягкое и прохладное.

— Так хорошо… — пробормотал он, засыпая. — А мне приснилось, что я тебя потерял…

— Дурачок, — она снова лизнула его в лоб и вильнула хвостом. — Я здесь, с тобой. Как ты можешь меня потерять?

— Ты здесь… — повторил он и уснул.