Иван Андрощук - Третий дождь Страница 3

– Абсурд. Иначе бы нам пришлось признать разумность природы, что равносильно признанию Бога. Однако я прочёл по годичным кольцам эвелана ещё одну вещь. Если ты помнишь, в благодатные, дождливые периоды расстояние между годичными кольцами дерева большое. В засушливые годы – наоборот, промежуток узенький. Так вот: за те двадцать лет, которые люди прожили без нас, было три жесточайших засухи. Настолько жестоких, что кольца почти сливаются. Первая длилась год, вторая – три года, третья продолжалась шесть лет и закончилась в две тысячи шестьдесят шестом году.

– То есть в год катастрофы.

– Да. Значит, катастрофа всё же связана с дождём. Газеты также упоминают о каких-то кошмарах, имевших место в сороковых и пятидесятых годах. Надо полагать, эти кошмары связаны с засухами. Вернее, с дождями после засух.

– Похоже, так оно и было. Ядовитых веществ в атмосфере было достаточно, чтобы любой дождь превратился в кошмар. Тем более – дождь, которого долго ждали. – Петров вздрогнул: к западу от города послышался отдалённый грохот. – Взрыв?!

Турчин щёлкнул приемником – и кабину планетохода тотчас заполнили раскаты приближающейся грозы.

– Нет, всего лишь гроза. Вишь, как парит, – кивнул в иллюминатор. Отдалённые крыши кипели, как расплавленное серебро, полоса асфальта между эвеланами, стоявшими сплошной стеной по обе стороны улицы, казалась плесом: если бы не верхние этажи над вершинами эвеланов, можно было бы подумать, что они плывут по тропической реке где-нибудь в дебрях Бразилии.

– Медленней. Где-то здесь моя улица, – поднял руку Панас. Петров убавил скорость, и как раз вовремя: они едва не проскочили узенький асфальтовый ручеёк, вливавшийся в магистраль справа. – Сюда.

– Далеко? – спросил Петров, поворачивая.

– Двадцать первый номер, – голос начал изменять Панасу. – Одиннадцатый дом с левой стороны.

Своды сомкнулись над головами: теперь планетоход шёл в сплошном зелёном тоннеле. Лишь кое-где в сплетении крон мелькали окна, в которые можно было увидеть то клочок неба, то фрагмент дома. Под одним из таких окон Петров резко затормозил.

– Дальше. Я живу дальше, – с трудом выдавил Турчин.

– Флаг на балконе, – кивнул Ермил в просвет кроны. Панас проследил за его взглядом: в просвете был виден участок стены с двумя окнами и балконом. Над перилами балкона развевался выцветший флаг SОS.

– Быть может, там кто-то есть?

– Был, – возразил Турчин. Его голос опять приобрёл координаторскую твёрдость. – Прошло почти триста лет, все давно умерли. Но здесь кто-то оставался после катастрофы. И, возможно, он что-то оставил для нас, – Панас вычислил месторасположение подъезда, навёл лучемёт и долгим лучом провёл по основаниям стволов. Но тщетно: деревья стояли так густо, их кроны так переплелись, что уцелевшие эвеланы не давали упасть срезанным собратьям. Турчин, не убирая луча, провёл стволом вверх до самых верхушек, затем сделал разрез с обратной стороны предполагаемого подъезда, после чего ещё долго жёг образовавшийся завал. Наконец просека была готова. – Жди меня здесь. Я скоро, – Панас перебросил через плечо ремень лучемёта и нырнул в люк. Дверь была незаперта. Полированная деревянная мебель, диван – обшивка расползлась, обнажив ржавые пружины, в выцветших обоях ещё угадывался романтический стиль. Стены от пола до потолка заставлены книгами. Аккуратно убранный письменный стол. На столе – развёрнутый свиток. Панас вышел на балкон: у самых его ног плескалось зелёное море, эвеланы затопили город по окна шестых этажей, дома торчали из зелени, точно скалистые острова. Стремительной чёрной стеной приближались грозовые облака, в толще которых перекатывался глухой грохот. Стремительный ветер предгрозья усиливал иллюзию моря. Внизу, на краю безобразной просеки, блестел зеркальный купол планетохода, рядом с машиной стоял пилот. Он помахал Панасу. Турчин ответил успокоительным жестом. Вернулся к столу, взял в руки развёрнутый свиток – это был пергамент, не пласт, а настоящий, из телячьей кожи; это была книга – книга в том виде, какими они были задолго до изобретения печати. Текст был написан от руки, старинными литерами, без промежутков между словами и знаков препинания. Сбоку по полю – желая подчеркнуть написанное, но не смея вторгаться в письмена древних, – кто-то провёл черту красными чернилами. Турчин прочёл отчёркнутое:

«Отрекутся от Меня люди, и будут служить Сатане и слугам его.

Нет Бога, скажут они, и никто нам не судья.

Распространится тогда всякое беззаконие, сохранивших веру будут побивать камнями.

Возведут печи геенские, и освободят из ада Огненного Дьявола, и будут покоряться образу его.

Принесут ему в жертву детей своих, и умастят пасть его кровью неповинных.

Отравит его дыхание воздух и воду, погубит всякое дерево и всякую тварь.

Постигнет землю в те дни гнев Мой: и страшной будет месть Моя предавшим Меня;

Пошлю Я на них великую сушь: и не будет дождя ни в одном месте земли триста дней.

Выгорит третья часть посевов, и пересохнет пятая часть источников, и случатся многие пожары, и многие умрут от голода, жажды и огня.

По прошествии сего срока пошлю Я на землю дождь, и будет он лить три дня и три ночи. Однако горе тем, на кого упадёт капля от сего дождя: они заболеют и умрут в муках. И так Я погублю четвёртую часть людей.

Но не раскаются люди в прегрешениях своих, не отвратят от Дьявола помыслы свои, и не приидут ко Мне,

Но умножат капища Огненного Дьявола, и смрадное дыхание его окутает землю, и будет она как в дыму, и во многих местах будет трудно дышать.

Возрастёт несправедливость между людьми, умножатся притеснения слабых и гонения на праведников, и мало останется живущих на земле по правде.

Тогда пошлю Я на землю вторую сушь: и не будет дождя ни в одном месте земли три года.

Выгорит вторая часть посевов, иссякнет третья часть источников и колодцев, и сгорит пятая часть городов и селений.

Когда же выйдет срок, пошлю Я второй дождь, будет он лить шесть дней и шесть ночей.

Однако горе тому, на кого упадет капля от сего дождя: тело его покроется язвами, плоть распадётся и будет сползать клочьями, и он умрёт в страшных муках. И так Я погублю вторую часть из оставшихся после засухи.

Но несть предела безумию погрязших в грехе, и люди будут во всём винить друг друга, и восстанет брат на брата, и сын на отца, и будут они что волки, ослеплённые злобой.

И растерзают взывающих к благоразумию, и больных, и слабых.