Геннадий Гор - Глиняный папуас Страница 3

- Ее нужно вернуть туда, откуда она прилетела,- в прошлое.

Слова главного хирурга очень смутили остальной медицинский персонал. Смутили и озадачили. И поэтому стрелу пока оставили лежать на столе, рядом с хирургическими инструментами. И только один из ассистентов притронулся к ней рукой в резиновой перчатке, очевидно, не доверяя своим глазам, а потом нервно отдернул руку, точно в стреле был электрический ток.

На другой день, придя в себя, Коровин попросил, чтобы ему немедленно принесли стрелу. Но дежурная сестра наотрез отказала ему. Дело в том, что за стрелой приходила сотрудница из музея и унесла стрелу с собой, Стрела имеет большую научную и историческую ценность, и, кроме того, она зарегистрирована в специальной ведомости как государственное имущество и за ее сохранность отвечает определенное лицо.

- И все-таки зря вы отдали,- сказал Витька.

- Иначе я не имела права поступить,- возразила сестра.

- А вы докажите!

Это было любимое Витькино слово. Но дежурная сестра этого не знала.

- Что доказать? - спросила сестра.

- Докажите, что ваш поступок правильный.

Дежурная сестра обиделась. У нее был нервный, издерганный больными и травматиками характер.

- Пусть,- сказала она,- тебе лучше доказывает тот, кто по ошибке пустил в тебя стрелу.

- Он не по ошибке,- в свою очередь обиделся Витька.

Коровин не мог допустить, что произошла ошибка. Он был гордый. Но ни дежурная сестра, ни больные и травматики не могли этого понять.

- Несчастный случай,- сказал кто-то из травматиков,всегда бывает в результате чьей-то ошибки.

- Во-первых, он не несчастный, а, наоборот, счастливый,сказал Витька,- а во-вторых...

- Если счастливый,- перебил Витьку травматик,- то ты бы не лежал здесь в палате травм и несчастных случаев.

- А вы докажите! - потребовал Витька.

Тут больные и травматики все хором начали доказывать Коровину, что случай, вне всякого сомнения, был несчастный. Но Витька без большого труда опроверг все их доказательства. В этом отношении он был мастер.

- Случай,- сказал им Витька,- ждал много тысяч лет.

Коровин тоже был силен в теории вероятности.

- Ну и дождался,- рассмеялся кто-то из больных.- Радуйся...

Но Витьке, действительно, радоваться было еще рано. Он испытывал сильное неудобство и даже боль. И от боли он стал метаться, стонать и требовать, чтобы ему вернули его стрелу. И оттого, что он стал метаться и нервничать, ему стало хуже, а главврачу пришлось послать нянечку в музей с запиской, где было сказано, что от этой стрелы зависит самочувствие тяжело больного Коровина.

Стрелу доставили обратно в больницу. Но еще неизвестно была ли это та самая стрела. Возможно, опытный музейный реставратор ловко сделал копию стрелы, а оригинал вернул на место, снова доверив ее глиняному экспонату, у которого уже был реставрирован и аккуратно подклеен отлетевший палец. Но Коровин, несмотря на свою чрезвычайную недоверчивость и трезвость, поверил, что это была та самая стрела и держал ее в больничном шкафчике вместе с продуктами, которые ему приносила из дому мать.

Время от времени, когда поблизости никого не было, а сосед травматик, присмирев на койке, мирно спал, Витька доставал стрелу и смотрел на нее, словно она действительно прилетела из прошлого, чтобы доказать еще раз, что для больших чисел и теории вероятности нет ничего невозможного.

Рана постепенно начала заживать. И Витькино самочувствие позволило ему видеть нас, его одноклассников. Мы приходили в больницу, надевали длинные халаты, но старались не шуметь, чтобы не огорчать дежурную сестру и тех больных, которые нуждались в тишине и покое.

Витька говорил мало, больше усмехался и молчал. Но однажды он вспомнил про экспонат, нанесший ему рану.

- Жаль мне его,- сказал Коровин.- Теперь, пожалуй, его лишат доверия и не дадут лук со стрелой.

Тут черт меня дернул сказать то, о чем следовало бы молчать.

- Уже доверили,- сказал я.- Палец приклеен. Я видел. И он опять натягивает тетиву со стрелой.

- Как же так? - спросил Витька.- Стрела же здесь у меня, в шкафчике.

- Может, ему дали другую, не настоящую, с тупым наконечником во избежание несчастных случаев,- сказали ребята.

Но сомнение уже запало в голову Витьки. Он был не из легковерных и отлично понимал, что скорей обманут его, чем папуаса. Ведь папуас стоит не где-нибудь на периферии, в области вечной мерзлоты, а в одном из ленинградских музеев, где могут храниться только уникумы и подлинники. Витькино лицо сразу осунулось и побледнело, и наступило безмолвие, и тишина, вовсе не предвиденная Коровиным или нами, а пришедшая сама собой от овладевших всеми сомнений.

Мы стояли, и безмолвие продолжалось. Потом мы стали прощаться и пошли. Только вышли из палаты, ребята мне говорят:

- Неужели ты не мог соврать и сказать, что палец еще, не приклеен?

- Не догадался,- сказал я.- А теперь очень жалею.

- В следующий раз ты что-нибудь придумай.

- Что?

- Скажи, что папуаса убрали за недопустимое поведение, и на его месте теперь стоит каменная баба с толстыми ногами или шаман с бубном.

Два месяца пустовало место, где обычно сидел Коровин. Потом на это место сел Сидоров. Он верил в счастливые приметы и думал, что с ним тоже случится какое-нибудь необыкновенное происшествие, какой-нибудь случай, согласно законам больших чисел специально ожидавший тысячу или даже сотню тысяч лет. Но большим числам, видно, не очень нравился Сидоров. Ничего с ним не случилось, только схватил двойку по математике, а потом еще две. А потом пришлось место освободить. Вернулся из больницы Витька Коровин. И он ни за что не хотел расставаться со своим местом возле географической карты, что висела на стене.

Выглядел Витька замечательно. Он стал уже знаменитым человеком. Как и следовало ожидать, Коровин молчал. Ему не хотелось хвастаться и рассказывать, как к нему в больницу приходил журналист из пионерской газеты и старая детская писательница, приносившая с собой то яблоки, то апельсины. И журналист, молодой паренек, интересовался больше папуасом и теорией вероятности, чем Витькой, но зато седая писательница интересовалась исключительно Витькой и его семьей, которая его воспитала, как будто, родись Витька в другой семье и будь плохо воспитан, у папуаса не отломился бы случайно палец.

Витька словно воды в рот набрал. Он не рассказывал, что детская писательница заходила к нему в больницу еще три раза, папуасом интересовалась мало, а все больше витькиной семьей и его воспитанием. Я узнал об этом от Витьки, когда ходил его навещать. Но он просил никому не говорить, может из скромности, а скорей всего из-за того, что семья здесь ни при чем, и не семью выбрала папуасская стрела, а его, Витьку. Папуас мог вообще ничего не знать о семье и воспитанием совсем не интересоваться.