Михаил Савеличев - Две веточки орхидеи Страница 3

Нет, службу Императору можно нести разными способами. И его рассказы самым лучшим образом внушают невоспитанной деревенщине почтение и уважение к верховной власти, к повелителю, к сегуну, к самураям. Вот только кто оценит эту тонкую работу, которую Потомок Аматерасу совершает своим личным видом и роскошью своего двора, сегун утверждает войском и правосудием, самурай добивается мечом, а бедный О - только своим красноречием? Кому рассказать, донести об усилиях ничтожного трактирщика, слабыми руками поддерживающего устои Империи - не за деньги, а за совесть.

Он шагал по пустынной дороге, ощущая ступнями ног приятное тепло камня, и лишь порой белки перебегали с одной стороны леса на другую, да перелетали огромные жирные фазаны. Деревья тянулись друг к другу ветвями, кое-где смыкаясь над головой О, и в таких местах на него сыпались древесная труха, иголки елей и огрызки шишек. Зверьки в лесу были большими шутниками.

Миновав поворот, трактирщик подходил к своему дому с приветливо распахнутыми воротами, расталкивал толстых, мохнатых щенков, тыкающихся в колени, обходил двор, заглядывая в деревянные чаны с закваской, кланялся алтарю предков с древним, проржавевшим мечом и усаживался на пороге дома. Длительное путешествие требовало отдыха и трубочка помогала наилучшим образом. Тян убиралась внутри, как обычно что-то роняя, рассыпая и проливая. Щенки пытались прорваться в дом, с любопытством наклоняя на одну сторону мордочки, но О перегораживал им путь и теребил за короткие хвосты. На него сходило умиротворение.

К вечеру он зажигал фонарики и развешивал их внутри мансарды, раздвигал бумажные ширмы с изображением Священной Горы, поросшей лесом, расстилал циновки, протирал кружки и вставал за стойку в ожидании посетителей.

По заведенному ритуалу первым приходил старик Но, еле-еле переступая распухшими ногами, опираясь на суковатые костыли и принюхиваясь своим длинным носом к историям, уже заканчивающим готовиться на языке О. Но приводила его внучка, остававшаяся за порогом и терпеливо дожидающаяся деда, чтобы проводить старика домой.

Затем в трактир влетал Дзе, размахивая какой-нибудь подобранной в лесу веткой, отбиваясь от кровопийцев, кусавших только его одного из всей деревни. Чем он провинился перед насекомыми не знал никто, но тема Дзе и комаров была одной из излюбленных у завсегдатаев заведения О. И если Но благопристойно уже дремал, опьянев от одного запаха пива, то Дзе ставил перед собой штук пять-шесть кружек, стремительно их выпивал, краснел, трогал уши и удовлетворенный дожидался всех остальных.

Темнело, и с темнотой приходили завсегдатаи. Трактир наполнялся бульканьем, сипением, скрипом, шумом, разговорами и спорами. О выкладывал очередную порцию историй, в которых старуха вряд ли признала бы свои слова, мужчины недоверчиво качали головами, Дзе цеплялся за каждую фразу как чертополох, спор разгорался, каждый старался перекричать друг друга, колотя кружками по столикам.

О не спорил. Он разливал пиво и усмехался над дикими домыслами этой деревенщины, которые кроме огорода ни в чем не смыслили. Это были те редкие мгновения, когда он в полной мере ощущал собственное превосходство - он чувствовал себя даже не Императором, а самой Аматерасу, чье копье творило вселенную и разило чудовищ хаоса. Самые великие были лишь камешками го, которые он расставлял на доске, и только от его воли зависело куда их двинуть, кого снять, а кого и казнить. Но потом он возвращался из небесных чертогов в трактир, видел раскрасневшиеся лица земляков и ему хотелось выть. Он прекрасно понимал великую печаль солнечной Богини и ее слезы в душах людей. После свободы потусторонних дворцов этот мир для нее был как трактир на обочине заброшенной дороги, где глуповатые крестьяне, не видящие дальше брюквы, оказывались лучшими созданиями, а оборванный и грязный ронин становился подобным небольшому божеству.

Со времени смерти отца, после того как О стал полноправным хозяином, он мог пальцами одной руки пересчитать пришельцев из далекого мира, почтивших своим вниманием его лачугу. Первым был странствующий монах-буддист. Монах вежливо постучал в распахнутые, покосившиеся ворота, поклонился домашнему алтарю, поклонился онемевшему от удивления О и попросил дать пристанище на ночь и пожертвовать бедному страннику миску риса.

Такого приема бедный странник наверное еще не изведывал на протяжении всей своей жизни. О, тогда молодой, быстрый, заметался по дому, одновременно готовя спальню для дорогого гостя и ужин на восемь блюд. Монах с отрешенной улыбкой смотрел на его беготню, отказался от пива, ограничившись только рисом и маринованной редькой, взглянул на приготовленное для него ложе и сказал, что в такую теплую ночь поспит на улице.

О не смог заснуть, беспокойно ворочаясь и часто выходя на цыпочках на веранду, чтобы убедиться, что монах не ушел, не испарился и не превратился в лисицу. Но тот никуда не ушел и не испарился, а на рассвете сам разбудил храпящего трактирщика, поблагодарил за ночлег и еду и ушел по дороге в сторону Киото. Впоследствии О часто рвал на себе волосы, вспоминая, что из-за своего смущения не осмелился подробно расспросить монаха о всем том, что творится в Империи.

После того, как прошло много лет с того визита, О возмужал, волосы его стали облетать с головы, а ночная прохлада хватала за колени, в его трактир заглянул странный человек. Он походил на самурая, так как осмеливался после эдикта Того Набунага носить два меча, но одет был в какие-то серые отрепья, а седую голову с пышной шевелюрой перевязывала белая тряпица с иероглифами.

О был неграмотен, но по рассказам старухи признал ронина - странствующего воина, по каким-то причинам покинувшего своего господина и с тех пор не поступившего на службу. Ронин стоял посреди двора, мрачно осматривался и не замечал замершего О. Потом он повелительно щелкнул пальцами и О внезапно понял, что тому требуется кувшин пива и как можно быстрее. С неуклюжими поклонами преподнеся напиток, трактирщик увидел как ронин одним глотком проглотил пиво. Такого в деревне делать не мог и Дзе, чье пузо, дай ему волю, вместило бы не одну бочку выпивки.

- Редкостная бурда, - заметил ронин. - И что же это за медвежий угол, деревенщина?

Про медвежий угол О не понял - отродясь у них не было никаких медведей, да и углов, но вежливо ответил, что он рад приветствовать достойного господина в своем трактире и если господин пожелает, то через некоторое время ему будут приготовлена еда, бочка горячей воды, женщина и ночлег.

Ронин расхохотался и похлопал одобрительно О по плечу. И тут вышел между ними настолько удивительный разговор, что О потом не осмелился пересказать его землякам, хотя, на первый взгляд, не было в нем тайны или угрозы. Но почудилось тогда деревенщине, что скрывается за всем этим такие мрачные глубины, в которые ему нос свой совать не следует, а посвящать завсегдатаев трактира и тем более.