Сергей Герасимов - Понять и умереть Страница 3

Рипкин погрузил пальцы в то, что осталось от мозга яяя. Мозг еще был теплым. Он сохраняет свои свойства лишь на протяжении двух-трех минут после смерти.

Яяя умер несколько секунд назад, значит, его мозг был еще свежим. Если я съем остаток мозга сейчас, подумал Рипкин, то я успею поймать браконьера еще до того, как он выберется из леса. Я буду читать его мысли так же, как он читает мои. Мы будем на равных, но я ведь профессионал и прекрасно ориентируюсь в лесу. Эта сволочь от меня не уйдет.

Он проглотил комочек мягкого вещества. Вначале ничего не изменилось, но уже через несколько секунд сознание Рипкина раздвинулось и наполнилось картинками чужой жизни. Он понял, что браконьер не станет нападать: он очень испуган и убегает. А еще Рипкин понял, что браконьер был женщиной. Но это обстоятельство ничего не меняло. Еще до того, как день закончится, эта тварь попадет в ад.

Женщина уходила быстро, судя по всему, она даже не выбирала дороги. Через некоторое время Рипкин понял, что она заблудилась. Она была вооружена и готова на все, поэтому Рипкин позволил ей удалиться на такое расстояние, когда мысленный сигнал уже едва угадывался и был совершенно неразборчив. Рипкин знал, что женщина была очень усталой, просто падала с ног от усталости. Возможно, она подумает, что охранник отстал, ляжет отдохнуть и уснет. Найти выход из белого леса совсем не просто, потому что здесь нет никаких ориентиров, а компас не работает из-за сильного магнитного поля, созданного деревьями. Поэтому рано или поздно женщина все равно уснет. Тогда Рипкин приблизится и застрелит ее безо всякой жалости. Только это смогло бы отпугнуть браконьеров на некоторое время.

До самого вечера он шел по ее следам, ориентируясь по сломанным ветвям и по тонкой, едва заметной нити психического шума, который оставался там, где женщина прошла. Этот шум оставался на предметах, как запах. Там, где женщина села передохнуть, Рипкин нашел целое облако расплывчатых умственных картинок, столь ярко окрашенных ее чувством, что даже вздрогнул от неожиданности. Женщина, скорее всего, была несчастна. Там, откуда она пришла, продолжалась война, тупая и бессмысленная, как и все войны, которые ты видишь изнутри. Женщина была одинока. До вечера Рипкин уловил еще несколько картинок, скорее всего, относившихся к ее детству. Одна из картинок, самая яркая, совершенно не воспринималась зрением: это было тиканье старых часов в большой комнате, полной спящих родных людей, за стенами дома плыла беззвездная холодная ночь, но внутри комнаты был особенный мир, вылепленный доверчивым детским воображением – надежный, теплый и вечный.

С наступлением ночи лес начал темнеть. Он темнел постепенно, даже после того, как солнце скрылось за горизонтом: стволы белых деревьев накапливали свет и сохраняли его в своей глубине в виде многочисленных тонких нитей. Эти нити окончательно погаснут лишь к утру. Вскоре после полуночи Рипкин понял, что женщина уснула. Он подождал немного, а затем начал приближаться. Женщина видела сон; чем ближе подходил Рипкин, тем яснее он мог видеть содержание этого сна. В своем сне женщина была одета в голубое платье, высокий полный мужчина держал ее за руку, точнее, его рука лежала поверх ее локтя; пальцы мужчины двигались, слегка поглаживая кожу женщины, отчего та ощущала щекотку. Когда Рипкин подошел, во сне женщины стал медленно гаснуть свет, а рука мужчины переместилась на талию. Рипкин снял пистолет с предохранителя; женщина вздрогнула и проснулась; ее сон рассыпался, как колода карт, упавшая со стола.

Женщине было, скорее всего, около тридцати. В полутьме леса было трудно разглядеть, красива ли она. Как только эта мысль мелькнула в голове Рипкина, женщина мгновенно повернулась так, чтобы на ее лицо упал свет. Это был скорее рефлекс, чем сознательное движение. В следующую секунду она подумала о пистолете, но Рипкин предупредил движение ее руки и взял ее пистолет сам. Как только он подумал о ее ногах, женщина поправила платье. В здешних местах женщины всегда одевались легко и очень редко носили брюки, из-за постоянной жары.

– Ты меня убьешь? – спросила она.

– Конечно. Назови мне хотя бы одну причину, почему я не могу этого сделать.

– Потому что это убийство.

– Это моя работа. Я имею право пристрелить тебя, и я это сделаю. Если бы пистолет сейчас был у тебя, ты бы не раздумывала, – сказал Рипкин, и понял, что сказал правду. Те картинки, которые, быстро сменяясь, мелькали в голове женщины, нисколько не мешали разговаривать. Это был словно странный фильм, который они смотрели вместе, и при этом могли говорить о чем угодно.

– Я тебе нравлюсь? – спросила женщина.

– Ты можешь прочесть это в моей голове. Нет.

– Неправда.

– В эти места давно не заходили женщины, – ответил Рипкин, – поэтому мне приятно смотреть на тебя. Но мне так же приятно было был смотреть на любую другую… Зачем вы делаете это?

– Зачем мы убиваем яяя? Это трудно объяснить. Наверное, у каждого есть свои причины.

Сейчас картинки в голове женщины стали неразборчивыми, наполненными каким-то темным бурлящим чувством.

– Вы ведь подписывайте себе смертный приговор.

– Есть вещи важнее, чем жизнь, – ответила женщина.

– Какие? – спросил Рипкин.

– А какое до этого дело тебе? – тихо сказала женщина с глубокой внутренней злостью, и Рипкина окатила волна ее холодной ненависти.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Это мое дело!

– Нет, это мое дело! Я двадцать лет работаю здесь и каждый раз подставляюсь под пули, оттого, что каким-то идиотам захотелось полакомиться мозгом яяя и умереть. Я не понимаю этого! Я не хочу сделать работу, которую не понимаю!

– Это твои проблемы, – сказала женщина. – Если ты не застрелишь меня сейчас, я просто уйду.

– Кем был человек из твоего сна? – спросил Рипкин.

– Мой муж. Мы прожили вместе два года, прежде чем его убили. Это война, и она продолжается до сих пор.

– Постой, о чем ты подумала только что?

– Не твое дело! Не лезь ко мне!

– Это было совсем другое, – сказал Рипкин. – Ты подумала о своем сыне, правильно?

В ее голове на мгновение развернулся целый веер картинок, наполненных чувством; она впервые посмотрела внимательно на Рипкина.

– У тебя тоже был сын, да? – спросила она.

– Почему был? Он и сейчас есть. Просто после развода я вижу его очень редко. То есть, не вижу вообще. Не станет же он приезжать сюда?

– Я делаю это не для себя, – сказала женщина, – я делаю это ради него.

Образы в ее голове стали яснее и четче, сейчас они сменялись медленнее, и Рипкин мог видеть мальчика лет шести, разучивающего гаммы, запускающего воздушный змей, играющего со щенком, безмятежно спящего. На несколько секунд Рипкин ощутил ту же любовь, которую чувствовала женщина; это ощущение было таким сильным, что у него закружилась голова и быстро забилось сердце. Он опустил пистолет.