Павел Кузьменко - Конюхофф Страница 3

- Даже… э-э… в стенном шкафу?

- На моей посудине нет стенного шкафа, а также туалета, ванной комнаты и балкона, - просветил мореход учёную сухопутную крысу.

- Очень хорошо, - кивнул профессор Левин, не показывая виду, что в действительности всё очень плохо. - Попробуйте описать услышанные голоса.

- Один такой скрипучий деревянный, а другой звонкий железный, но слегка тронутый ржавчиной.

- О, а вам не чужды поэтические метафоры, герр капитан, - улыбнулся профессор. - Но голоса, я надеюсь, были неразборчивыми?

- Нет, как раз очень разборчивыми. Один даже дал мне весьма дельный совет, благодаря чему мне удалось поймать хороший ветер и выбрать наилучший галс.

Тео фон Конюхофф, как законченный аутист, был, конечно, не в курсе достижений современной ему науки, даже психологии. Откуда ему было знать, что профессор Левин относился к новомодной школе гештальтпсихологии, все явления человеческой психики объяснявшей законами физики.

- Значит, у вас внезапно заработала сломанная рация, немножко поработала, в случайной передаче давшая ценный совет, а потом опять сломалась, - предположил Левин.

- Моя рация способна передавать только некий писк, представляющий собой азбуку Морзе.

- Значит, это было радио на проезжавшем мимо пароходе.

- Никаких пароходов мимо не проезжало, профессор. А голоса звучали совсем рядом.

- А мог кто-нибудь упасть с парохода, проезжавшего накануне, и дать дельный совет, цепляясь за спасательный круг где-нибудь неподалёку?

- Я думаю, профессор, человеку в таком положении как-то не до дельных советов идущему мимо яхтсмену.

- Вот как. Психологически вы, возможно, и правы. Тогда, значит, это очень сильный ветер донёс голоса из-за горизонта. С африканского берега. А может, даже и с южноамериканского.

- Так не бывает, профессор.

- Значит, это был Господь Бог или кто-нибудь из его ангелов… Хотя нет. Они же не существуют, - грустно поправил самого себя Курт Левин, законченный атеист, которым его сделала ещё в детстве зубрёжка в хедере городка Морсбах-Вальдбрель.

Тео так и не получил никакого объяснения происхождению голосов от профессора Левина. Всех психологов гештальтской школы отличала одна особенность. И Левин, и Эренфельс, и Брентано, и Гуссерль, и даже Макс Вертхаймер весьма сдержанно относились к спиртному.

Через день был дан старт второму этапу гонки. Теперь маршрут лежал через Индийский океан. А Индийский - это вам не Атлантический, изрезанный торговыми и пассажирскими маршрутами, как тело проститутки, побывавшей под ножом Джека Потрошителя. Это попутное течение и зона зарождения свирепых циклонов южных сороковых широт. И немногим более приветливых тридцатых. Это безлюдье субантарктических вод, самых плодородных и губительных, самых любимых вод Мирового океана.

Уже на третий день пути Тео фон Конюхофф потерял из виду южноафриканский берег и взял курс на восток в открытое пространство. А на следующий день сдохла свежая ещё калиево-натриевая батарея в рации, вкупе со всеми запасными залитая шаловливой волной. Калиево-магниевые для электроплитки тоже пострадали, но продолжали кое-как давать энергию. К сожалению, для рации они совершенно не годились из-за противоположной полярности и ориентации. Путешественник, благодаря достижениям науки, знал своё местоположение в пространстве и во времени, но перестал знать местоположение соперников. И профессор Курт Левин не мог больше ему дать ни единого психологического совета.

Зато спустя ещё какое-то время капитан «Глории Лабор» снова услышал голоса и тяжко вздохнул, приняв параноидную шизофрению как закономерный итог одиночных плаваний.

- Не унывай, Тео! - весело воскликнул отдалённо знакомый голос откуда-то из каюты, хотя в действительности из правого полушария головного мозга. - Всё в порядке. Погода отличная. Ветер попутный. Давление ртутного столба не хуже артериального.

Но Тео уныл. Он крепче сжал штурвал худеющими руками, удачно вырулил с волны на волну и раздражённо дёрнул подвижную рею, чуть меняя курс.

- Кто так обращается с парусами? Кто так дёргает? Перевернуться захотел, салага? - тут же последовал язвительный комментарий.

«По крайней мере, идти будет веселее, - нашел положительное в новых обстоятельствах капитан. - Но вернусь в Гамбург, сразу же лягу в лучшую психиатрическую клинику».

- Какие мы нежные, дёрнули её разок - и сразу же заохала, - вмешался какой-то звякающий голос. - Вот потерпела бы с моё.

Болезнь стремительно набирала симптомы. Голоса в голове Тео теперь уже разговаривали не с ним, а между собой. В точности как нагловатые гости, переставшие замечать хозяина. У мореплавателя возникла мысль приложиться к бутылке рома, припасённой на случай простуды или особенно хорошего настроения. А вслед за тем возникла ещё более приятная мысль: желание приложиться ни один из голосов не прокомментировал, не стал подначивать или корить, как это иногда встречается в мозгах любителей опьяняться разной величины просторами. Значит, в его сознании ещё оставались трезвые, не поражённые болезнью участки.

- Надо отвлечься, отвлечься, - произнёс капитан вслух, чтобы ещё больше отвлечься. - Заниматься своими обычными делами. Следить за курсом, погодой… И тут же деревянный голос поинтересовался:

- Дождь будет?

- Да. Мелкий, противный. При слабом ветре и небольшом волнении, - сообщил металлический.

- Не люблю мелкий дождь.

- А тебе не всё равно, идёт дождь или нет?

- А вот представь себе, не всё равно.

Тео фон Конюхофф вздохнул со всхлипом. Нет, не избежать психиатров, которые обязательно прикуют его к береговой тверди и залечат растворами неизвестных веществ в неизвестных жидкостях. Уж лучше сразу за борт, в жидкость куда более знакомую. Выиграть последнюю гонку, вымучить победу над внутренней стихией и потом - за борт.

Он запел от отчаяния из Оффенбаха:

- Кляйнзак, Кляйнзак, вуаля, вуаля, клик-кляк. Фальшиво, конечно, запел, отвратительно. Но вдруг

его поддержали металлический и деревянный голоса, у которых получалось гораздо лучше. От этого даже настроение слегка улучшилось. Тео оставил штурвал, прошёл пару шагов - на «Глории Лабор» особенно не расходишься, - протёр рукавом стекло барометра и сравнил его предсказания с собственными предчувствиями.'

- Нет, не будет дождя. Врёт барометр, - заявил

Тео.

- Я вру? - возмутился барометр. - Спорим на твою капитанскую фуражку, что будет?

- А что ты с ней будешь делать, если выиграешь? - усмехнулся капитан.

- Что, что… Носить.

Через полчаса Бари, как просил именовать себя старый надёжный метеорологический прибор, великодушно отказался от фуражки. Нудный мелкий дождь безуспешно опреснял морскую воду окрест. Океан был спокоен, точно поверхность гамбургского канала. Только вместо старых, дожидающихся своей авиабомбы домов по его берегам громоздились слуховые галлюцинации по краям сознания отважного и одинокого Тео.