Януш Гловацкий - Рапорт Пилата Страница 3

Тут был долгий перерыв, во время которого, видимо, поступили какие–то важные сообщения, во всяком случае, начальника полиции отозвали. Допрос закончили на следующий день. Уже в самом начале начальник полиции сообщил ЕМУ, что ОН свободен и может вернуться к своим сторонникам. А надо отметить, что после ЕГО ареста размах демонстраций снизился, потому что эти толпы нуждались в НЕМ как вожаке. Должен сказать, что, по–моему, ОН удивился не меньше, чем все те, кто присутствовал при допросе. На вопрос, почему ЕГО отпускают, хотя ОН сознался в том, что стрелял и убивал, начальник полиции ответил, что это неправда, что ОН лжет. И добавил, что Нового Евангелия ждать не следует, что не будет вопросов о том, кто убил, не будет и повода для мести. А затем спросил: не кажется ли ЕМУ мученичество приемом варварским и примитивным, и заверил, что той печати, которая ЕМУ требуется, ОН от нас не получит. С этого момента все в допросе было поставлено с ног на голову, поскольку ОН домогался, чтобы ЕГО арестовали, а начальник полиции вежливо ЕМУ объяснял, почему решил ЕГО отпустить, утверждая, что того, что ОН сознался в преступлении, мало, нужно еще доказать ЕГО вину. Тут ЕГО бесстрастность несколько поколебалась, и ОН, чуть повысив голос, напомнил, что был захвачен с оружием в руках, а именно с тем самым карабином, выстрелами из которого были убиты люди. На достаточно каверзный вопрос начальника полиции допрашиваемый ответил, что не суть важно, кто стрелял, потому что сам ОН тоже стрелял бы, а когда ЕГО спросили, осуждает ли ОН убийцу, сказал, что, напротив, пришел ему на помощь.

Что касается дальнейших после обыска указанного кабачка событий, поясняю, что я, допросив ту проститутку, о которой речь шла выше, направился с патрульными к центральной площади, производя на ходу, согласно инструкции, осмотр местности. Со стороны площади доносились крики и приглушенный гул, мы проехали мимо патрулей 26 и 27 и направились к главному заслону перед зданием парламента. Под высоко установленными телекамерами над толпой колыхались разноцветные кресты, причем как цветов, так и крестов изрядно прибавилось, поскольку, как я уже сообщал, к толпе присоединились разные группировки, и я сам был свидетелем тому, как демонстранты сломали транспарант с революционным рабочим лозунгом и сбили с него красный крест. Там были также черные и желтые кресты и транспаранты с надписями: «Я пришел поджечь мир», «Я дам вам уста и премудрость», «Входите тесными вратами», «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень», «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные…» окончания последнего транспаранта я не успел прочитать. Помимо всего прочего, профсоюзы объявили забастовку, требуя повышения заработной платы. В толпе также находились представители национальных меньшинств, члены левых политических организаций, взывавшие к проведению радикальных реформ, священники, требовавшие отмены целибата, гомосексуалисты, многочисленные темные личности, домогавшиеся легализации торговли наркотиками. Мы проехали мимо огромного рекламного плаката крупнейшей электрической компании, на котором возвышался ОН с электрической лампочкой в руке над надписью: «Я есмь свет миру». На улицах люди читали газеты, заголовки которых гласили: «Столкновения полиции с фанатичными приверженцами фальшивого пророка; Имеются убитые и раненные; Кто возглавляет хиппи?; Quo vadis, Domine; Хотим любви, а не войны; Доколе «Красный Спаситель» будет оставаться на свободе?; Крестный путь мирных граждан; Дубинками не решишь проблему; Поврежденные телефонные сети, разоренные магазины, нарушенная почтовая связь – вот результат властвования того, кого называют Спасителем; Четверо убитых в уличных беспорядках; Коммунисты согласны на переговоры; Кто должен поддерживать порядок в городе?»

Автомобили в сочетании с проволочными заграждениями эффективно перекрыли улицы, преграждая доступ к зданию парламента, лишь время от времени толпа напирала, и тогда дело доходило до бросания петард и использования слезоточивых газов, после чего демонстранты возвращались на исходные позиции. «Интересно,– подумал я,– там ли ОН? И каким образом ОН, как это следует из донесений, руководит разгромом и опустошением заводов и фабрик, пребывая в то же самое время где–то в другом месте?» Невнятные выкрики заглушал голос из мегафона, громогласно возвещавший: «Давайте, и дастся вам», «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», ”И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними», «Ударившему тебя по щеке подставь и другую». Стремясь разобраться в ситуации, я направился к офицеру, командовавшему объединенными полицейскими силами – хотел как сообщить о телефонном звонке и допросе женщины, так и найти подтверждение тому, что я не вышел за рамки уставных положений и что дальнейшие поиски ЕГО имеют смысл. Мне сказали, что офицер находится в радиофицированном автомобиле. Я открыл дверцу, хотя слышал запрещающий окрик, и вошел внутрь. Майор не обратил на меня внимания, погрузившись в чтение толстой книги в черном переплете, в которой я узнал Библию. Его галстук был развязан, и он казался измотанным до крайнего предела. Охрипшим голосом он монотонно читал в микрофон: «Молитесь за обижающих вас», «Любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего». Только некоторое время спустя майор увидел меня и раздраженно махнул рукой, указывая мне на выход. Он прервал на миг чтение, отхлебнул из стоявшей рядом бутылки и продолжил декламацию, как будто меня рядом и вовсе не было. Поскольку информация, которой я располагал, не казалась мне столь уж существенной, я вышел из автомобиля и выпил кофе, приготовленный на маленькой кухоньке, установленной за машиной. Мне хотелось спать, потому что ночью мне пришлось успокаивать жену, которую мучили сонные кошмары. Краем глаза я наблюдал за телепередачами с площади, и надо сказать, что прием на мониторы, установленные в полицейских автомобилях, был отвратительным. Я поинтересовался, видели ли среди демонстрантов ЕГО, несколько полицейских ответили утвердительно, другие не были в этом уверены.

Я решил вернуться в участок. По радио шли дебаты в парламенте. Министр внутренних дел заявил, что предпринимает все возможное для того, чтобы навести порядок и арестовать предводителя мятежников. Однако он тут же признал, что ситуация опасна, чем вызвал бурю протестов, а у нас – удивление. Один из парламентариев потребовал принятия срочных мер, введения жесткого правления.

Мы медленно продвигались по кварталу пустых бараков и старых гаражей, также, впрочем, предназначенных на снос. Здесь вечером редко встретишь людей, но, может быть, у меня было нечто вроде предчувствия, поскольку я приказал водителю двигаться именно этим маршрутом, хотя это была не самая короткая дорога. Мы ехали, пока не услышали крик. Я приказал затормозить. Вновь послышался некий неясный крик, он доносился из–за высокого забора, из глубины заросшего бурьяном двора, где возвышалось какое–то строение. Мы направились в ту сторону. Обнаружив дыру в заборе, подкрались к бараку. Поначалу нам показалось, что речь идет о сведении счетов между бандитами, что в этих местах не назовешь редкостью. Из реплики, прозвучавшей за дверью, следовало, что мы, похоже, окажемся свидетелями сцены ревности. Мы ворвались в комнату с оружием наизготовку. Первым заскочил сержант, распахнув ударом ноги дверь, которая, насколько мне помнится, не была заперта на ключ. В комнате почти ничего не было видно. Из неплотно закрученного крана сочилась вода. Что там было из обстановки в этом бараке – накрытый покрывалом топчан, электрическая машинка, а также кое–что из продуктов – мы осмотрели позже, потому что в том луче света, который отбрасывал электрический фонарик сержанта, перед нами предстало нечто такое, что способно поразить даже старого (девятнадцать лет службы) и умудренного опытом полицейского. Я узнал ЕГО сразу же – ОН висел, прикрученный железной цепью к скрещенным на стене и поддерживавшим крышу балкам. Лицо ЕГО было залито кровью, стекавшей с поцарапанного колючей проволокой лба, что имитировало события, известные из основ религиозного учения.