Григорий Адамов - Кораблекрушение на Ангаре Страница 3

Диего замолчал, пристально глядя на огонь костра. Через минуту он опять заговорил:

— Вы, счастливые, не знаете всего этого. Ваша молодость протекает совсем по-другому… Да… Одним словом, скоро я очутился в Буэнос-Айресе. Там через знакомого инженера, который знал меня как развитого и грамотного рабочего, я попал на станцию в Сен-Хозе. Об этой станции очень много писали в газетах, говорили, что с ее пуском Аргентина, бедная углем, избавляется от его ввоза, делается независимой от заграницы… Это действительно очень интересная проблема.

Приливная электростанция в бухте Сен-Хозе была запроектирована, в общем, на принципе работы приливов и отливов. Аргентинские берега Атлантического океана очень выгодные в отношении высоты приливной волны. Она достигает в некоторых местах побережья двенадцати метров. Кроме того, берег изрезан массой небольших заливов, бухт, устьями рек. Самым удобным местом оказалась бухта Сен-Хозе площадью в семьсот восемьдесят квадратных километров. Бухта соединяется с океаном проливом шириной около семи километров. Минимальная высота прилива в ней составляет четыре с половиной метра, а максимальная — весной — больше восьми метров.

Проект станции был разработан еще в 1929 году комиссией инженеров, назначенной аргентинским правительством, которое искало способы сократить импорт дорогого угля. Небольшая опытная станция на тысячу киловатт, построенная в соседней бухте Десеадо, подтвердила правильность проекта. Но вскоре наступил самый разрушительный в истории экономический кризис.

Капиталистам и правительствам капиталистических стран было уже не до новых строек, тем более таких гигантских. Проект оставался нереализованным.

К этому времени кризис немного смягчился, и к проекту вернулись. Но обанкротившееся правительство не смогло взять в свои руки постройку станции и решило передать ее частным лицам. Различные группы капиталистов — и свои, и английские, и американские — стремились захватить себе эту лакомую концессию. Обманы, подлоги, взятки и подкупы чиновников, ученых экспертов, министров, газет, кража документов, угрозы и даже убийства — все было пущено в ход в этой бешеной свалке и грызне стаи хищников. Победа досталась английской группе, которая объединилась с аргентинским капиталом, предоставив и ему кусок пирога. Через несколько месяцев после пуска станции мне посчастливилось попасть туда на работу.

Когда я впервые появился у станции Сен-Хозе, меня поразила странная картина.

Я думал найти здесь огромное здание электростанции из стекла и бетона, различные подсобные здания и сооружения. Оказалось совсем другое.

При свете утреннего солнца я увидел огромную зеркальную гладь бухты. Пролив, соединяющий бухту с океаном, был наглухо заперт гигантской плотиной, которая серой стеной, прямой, как стрела, уходила вдаль и терялась в утренней дымке тумана. Спина плотины сверкала на солнце, как серебристая чешуя чудовищной рыбы, уснувшей на поверхности океана. Это были стеклянные крыши над теми помещениями, которые были спрятаны в теле плотины.

Меня отвели в барак, где жили холостые рабочие. Это было большое общежитие казарменного типа, где мне предоставили койку. Я оставил там свой тощий чемодан и отправился в контору.

Инженер по найму рабочих коротко расспросил меня о предыдущей работе, об образовании, о политических убеждениях, об отношении к революционному профсоюзу.

Я старался, чтобы мои ответы удовлетворили его, хотя, правду говоря, они были вполне искренни. Я больше думал тогда о куске хлеба, чем о революции.

Меня поставили на ремонтную работу в пятьдесят второй группе агрегатов.

Инженер объяснил мне, что в мои обязанности входит наблюдение за состоянием этих агрегатов — турбин, питающих и выводных каналов, валов, генераторов, щитов. После этого он поручил курьеру проводить меня к месту работы.

Мы подходили к плотине со стороны бухты. Плотина начиналась у ее высокого скалистого берега, сливаясь с ним, и подымалась над уровнем воды на десять-одиннадцать метров. У самого начала плотины был широкий вход с колоннами из розового мрамора. Внутри открывался обширный сводчатый вестибюль с двумя пролетами прекрасно отделанных лестниц. Солнечный свет через стеклянную крышу заливал вестибюль.

— Тебе повезло, — усмехнулся курьер, — ты проходишь на станцию как почетный гость, через парадный подъезд.

— Почему же мне устроили такой торжественный прием? — спросил я.

— Просто теперь идет ремонт рабочей проходной — разобрали лестницу, меняют полы.

С площадки второго этажа, в раскрытую дверь, я увидел под высокой стеклянной крышей бесконечно длинный зал с глухими стенами, без окон и дверей. По всей своей длине он был уставлен бесчисленными черными, похожими на огромные остроконечные шлемы, генераторами. Они стояли на полу непрерывной лентой на расстоянии около двадцати метров друг от друга. Мощное низкое гудение наполняло этот зал, конца которого я не мог видеть. Казалось, что циклопические стены поют в унисон с тремястами сорока шестью турбогенераторами, поют песнь покоренных, но грозных рабов человека.

Мы подошли к человеку в фуражке с желтым кантом. Курьер сказал ему что-то, и человек вывел из бокового помещения электрокар. Мы стали на его площадку и с мелодичным позваниванием понеслись вдоль строя генераторов. На вершине каждого виднелся его порядковый номер. В стены были вделаны многочисленные приборы измерения, контроля и управления каждым агрегатом.

Мелькали мимо генераторы, изредка встречались люди. Несколько толстых стен с маленькими проходами все же разделяли этот бесконечный зал на отделения, которые можно было в случае катастрофы изолировать друг от друга. Минут через двадцать электрокар остановился возле генератора с моим номером.

Нас встретил маленький, очень толстый человек с красным одутловатым лицом и по-рачьи выпуклыми глазами. Это был начальник отделения, состоящего из сорока агрегатов. Около него стоял мастер — пожилой человек, худой, сутуловатый, с бритым тощим лицом и толстой отвисшей нижней губой.

На всю жизнь врезались в мою память два человека. Один — с короткими сильными руками и красными пухлыми пальцами, которыми он впоследствии толкнул меня в бездну и на верную смерть. И другой — от которого я меньше всего мог ждать, что именно он будет моим спасителем.

Диего умолк. Он взял лежащий возле него толстый сук и пошевелил костер. Сноп искр и длинные языки пламени взвились кверху — и осветили внимательные молодые лица, глаза Веры и задумчиво смотревших на огонь профессора Мочагина и Жана Кларетона. Лишь один Евсей Иванович, так и не дождавшись рассказа о ране, подремывал, лежа на боку и мирно посапывая в бороду.