Александр Прасол - Вариант Серая Гончая Страница 3

...Маленький человечек говорил почтительно и негромко. Однако в каждом его слове так и выпирало фанатичное преклонение перед мусульманскими святынями. Крас в числе других американских туристов слушал гида вполуха. Его мало занимали похождения земного бога, он просто рассматривал затейливую арабскую вязь на стенах и потолке. Они ходили из мечети в мечеть, и под конец доктору совершенно осточертело все: и эти росписи, и толпы распластанных на маленьких ковриках молящихся мусульман, съехавшихся сюда, по словам гида, со всего земного шара. Он уже жалел о том, что не улетел вместе с Дороти, цивилизованный мир был ему куда ближе. Заметно поредевшая группа туристов направилась к очередному храму, и доктор, очутившийся рядом с гидом, с удивлением отметил, что тот, не говоря ни слова, вдруг со значением уставился на него. Выражение его лица стало каким-то торжественным и одухотворенным, и доктор стал ощущать, что с ним что-то происходит. Прохлада и сумрак мечети вызвали в душе нечто такое, чему он пока не мог дать объяснения. "Уж не обращаюсь ли я в мусульманскую веру?- внезапно пришло на ум, и Крас беспокойно оглянулся на своих спутников, которые тоже в недоумении вертели головами. - Может быть, нам тайком подсунули какой-нибудь наркотик?" - с растущей тревогой подумал он, но тут же отбросил эту мысль, как совершенно невероятную, Гид, внимательно наблюдавший за растерянными туристами, торжественно улыбнулся и, понизив голос, сказал: - Запах... Божественный запах. И все с каким-то облегчением стали шумно втягивать в себя воздух, и доктор тоже последовал их примеру. Да, причиной тому был запах - едва уловимый, пряный, пьянящий и одновременно освежающий. - В стены этой мечети древние строители замуровали несколько крохотных пузырьков с амброй и мускусом. Вот уже семь веков их сладостный аромат доносит до каждого мусульманина истину: нет в мире прекраснее веры, чем вера в Аллаха...

В самолете, летевшем в Каир, доктор снова и снова вспоминал странную благоухающую мечеть. Ничтожные граммы мускуса не теряли силу целых семь столетий! Такое не пригрезится Диору даже в самых смелых мечтах... По возвращении в Моллесворс доктор "заболел" одорологией. Ему доставляло удовольствие копаться в трудах, изучающих феноменальную способность живых организмов различать запахи и даже использовать их для ориентации в пространстве. Он безоглядно, хотя и вполне осознанно, бросился в новую науку, как в Древнем Риме рабы-неофиты бросались в христианство. Он стал новообращенным. Однако по мере того, как Бенджамин Крас приобретал знания, он терял Дороти. В первое время он не замечал этого, слишком много времени уходило на целиком захватившую его страсть. Наспех подготовившись к очередной лекции в сельскохозяйственной школе, он с наслаждением погружался в старинные рукописи и фолианты. С Дороти они расстались... Это должно было рано или поздно чем-нибудь закончиться: полным разочарованием или гениальным изобретением. И вот спустя три года Крас изобрел одорофон - устройство для синтезации запаха. А толкнули его на эту идею древние греки. У одного из античных философов Крас натолкнулся на мысль о том, что в природе существует пять видов запахов: камфарный, ментоловый, мускусный, чесночный и гнилостный. Им соответствуют отверстия определенной формы в человеческом носу. Из-за того, что каждая молекула может попасть только в свое отверстие, человек и различает тот или иной запах. Доктор решил провести эксперимент. Он взял пять тонких пробирок и поместил в каждую по капельке ароматичного вещества и кристаллики ментола. И - о чудо! - смесь давала тонкий и сложный аромат, который менялся, стоило лишь отвести в сторону ту или иную пробирку. И тогда в ход пошло все, на что падал взгляд, - иголки хвои, кусочки поджаренного маисового хлеба, вяленая рыба, тонкие лепестки чайной розы... После лекций Крас закрывался в лаборатории и среди чучел птиц и животных, муляжей и их внутренностей пускался в захватывающее путешествие по таинственной реке запахов... Вскоре он зашел в тупик. Любые, даже самые невероятные комбинации начинки давали в чем-то похожие результаты. И тогда он понял, как правы были греки, - основных запахов только пять. Лишь их сочетание в той или иной последовательности дает столь богатую палитру оттенков. А еще он догадался помещать ароматические вещества не в пробирки, а в тонкие трубочки и прогонять сквозь них воздух. Одорофон был найден, и он работал! Открытие доктора обещало сделать человечество счастливым, поскольку известно, что запахи не только влияют на психические состояния, но и в большей степени являются носителями памяти. Крас испытал все это на себе и был поражен, какой свежей остается после бессонной ночи голова под воздействием, скажем, скромной мяты. Перед ним открывались все новые и новые горизонты, и доктор словно воспарил над миром, которому нес легкость, свежесть и красоту... Но вот однажды его вызвал к себе директор школы и объявил, что с сегодняшнего числа доктору отказывают в выплате жалованья. Это было так неожиданно, что Крас в первые минуты даже не нашелся, что ответить. Он смутился, так как совершенно не представлял себя без работы, а о том, что можно работать и без денег, он тогда не подумал. Извиняющимся тоном доктор попросил отсрочку на неделю, мотивируя это плохим самочувствием, и, получив ее, пришел к своей давней приятельнице Сьюзен и стал вместе с ней лихорадочно искать выход. Сьюзен предложила ему деньги и благодаря им были оплачены все счета, которые просрочил Крас, но выкупить из мастерских Сэма Хантера шесть одорофонов, которые он заказал, они уже не смогли. От огорчения с доктором приключилась скверная штука - он хлопнулся о землю с такой силой, что ни рукой, ни ногой пошевелить не было ни желаний, ни возможности. И в то памятное утро Крас ни за что не хотел вставать, и Сьюзен, присев к нему на краешек постели, прочла вслух заметку, напечатанную в "Литтлвуд дейли кроникл". В ней говорилось о каком-то чудаке, который изобрел новый двигатель, расходующий ничтожно малое количество бензина, о том, что городской банк принял решение финансировать дальнейшие разработки и на первое время выплатил изобретателю крупную премию. И Сьюзен уговорила доктора написать письмо в правление "Литтлвуд сити бэвка"...

- Э-э... - Серый невыразительный человечек заглянул краем глаза в листок, лежащий перед ним на столе. - Мистер... э-э... Крас. У вас ровно пять минут. Прошу вас, изложите вашу просьбу. - Видите ли, сэр, - начал доктор, торопливо подыскивай слова, хотя по дороге в Литтлвуд, казалось, продумал все аргументы, тщательно взвешивая их и выстраивая в логическую цепочку. Но равнодушные глаза клерка, брезгливое выражение его тонкогубого рта, затвердевшего в ту самую минуту, когда Крас сказал, что он из сельскохозяйственной школы, напрочь убило в нем желание говорить о мечетях, бабочках и мудрых греческих старцах. Клерк, уже не скрывая раздражения, демонстративно поглядывал на часы. И Крас тоже следил за скачками секундной стрелки, отчетливо понимая, что все его планы и надежды летят в тартарары, подталкиваемые вот этой малюсенькой золоченой иглой. Счастье грядущих поколений осталось в том невозвратном мире, который отдалялся от него по мере того, как неутомимая лошадка, повинуясь незримому бичу коногона, скакала через черточки на циферблате - круг за кругом, круг за кругом... - Ваше время истекло, - сухо сказал клерк, поднимаясь. Он уже придвинул к себе какую-то пухлую папку, и его лицо, вмиг утратившее брезгливость, приняло выражение страшной занятости. - Очень жаль, но мы ничем не можем вам помочь. - Погодите еще одну секундочку, я вам сейчас покажу... Доктор стал лихорадочно вытаскивать из кармана портативный одорофон, но клерк испуганно взвизгнул: - Клемент! Дверь мгновенно распахнулась, и на пороге появился рослый негр. Он прислонился к косяку, под напрягшейся материей его твидового пиджака явственно взбугрились могучие бицепсы. У доктора задергалась верхняя губа, что случалось с ним довольно редко, лишь в минуты сильного гнева, но он сдержался, повернулся и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Он брел вдоль улицы, не обращая внимания на снующие машины, прохожих, живой рекой обтекающих его с двух сторон. В голове было совершенно пусто, хотя мысли гудели и скакали так, что, казалось, даже волосы изредка шевелились. Но, странное дело, мысли жили сами по себе, а доктор сам по себе: он не ощущал, не удавливал и не пытался осознать их. Он сворачивал с одной улицы па другую, пока не очутился перед дверью "Золотого порога", И тогда он понял, что безумно хочет напиться, до чертиков, до полного провала в сознании. Вытащил из кармана все деньги, сколько было, пересчитал их и толкнул дверь...