Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Убить Чужого Страница 30

Тут же притворился, дескать, некогда ему, и, озабоченный, канул в дебри. Так он поступал всегда, если сбивался с мысли.

Шутку, будто именно чужие привели к власти демократов, придумал и поведал Никанору Ивановичу несколько лет назад сам Георгий, за что был обвинён отставным технологом в политической слепоте и потакании западной пропаганде. Оно и понятно: в ту пору пришельцы, хотя и обозначились уже в наших краях, вели себя относительно смирно. Не в пример южанам и китайцам.

А вот тачку он в пристройку закатил рановато. Не в руках же таскать камушки до калитки… Георгий двинулся было к бендежке, когда в зарослях вновь зашуршало, даже захрустело — и сосед показался вновь.

— Всё советскую власть ругаем! — запальчиво выговорил он. — Да разве при советской власти они бы сюда сунулись? Армия какая была, а? Сталин бы с этой поганью чикаться не стал… Вот вымрем — узнаем тогда. Да что там вымрем! Уже вымираем…

— Никанор Иванович, — расстроенно отозвался Георгий. — Меня-то вам что агитировать? Полностью с вами согласен…

— А! Толку с твоего согласия… — Сосед безнадёжно махнул испачканной в солидоле рукой. — Ну не гадюки, а?…

Георгий вспомнил утреннюю встречу с юной рептилией и усмехнулся.

— С гадюками проще…

— Почему за границей их нет?… — с пеной у рта вопрошал бывший технолог.

— Думаете, нет?

— Да ни одна страна их к себе не пустит! Ни одна!

— Пускают же.

— Да кто их пускает?

— Нам-то с вами какая разница, Никанор Иванович? — устало промолвил Георгий. — Ну не нагрянули бы к нам они… Значит, кто-нибудь другой нагрянул бы. Те же китайцы. Мы ж добыча готовая! Слабое звено…

— Вот потому они и наглеют! — Сосед зашёлся окончательно. — Пока ты и такие, как ты, будут сидеть сложа руки… — Задохнулся, умолк.

— Хорошо, — мрачнея, пропустил сквозь зубы Георгий. — Допустим, никто не нагрянул. Тогда бы нас свои же крутые выжили. Нравится вам такой вариант? Лохи мы с вами, Никанор Иванович. Ло-хи…

— Так я и говорю: будь жив Сталин…

«О ч-чёрт! — подумал Георгий. — Ведь не отвяжется…»

Шагнул к заборчику и, оказавшись почти лицом к лицу с разъярённым собеседником, взглянул прямиком в его правый глаз.

От неожиданности трибун умолк.

— Я рад, что не ошибся в вас, Никанор Иванович, — глуховато, с чувством произнёс Георгий. — Мне нужна ваша помощь.

— Что такое? — всполошился тот.

— У меня есть взрывное устройство, — еле шевеля губами, продолжал Георгий. — Но я гуманитарий. А вы технолог. Помогите разобраться.

Слабо отмахиваясь, чуть ли не открещиваясь, бледный Никанор Иванович пятился от заборчика. Наивный мужик. Всему верит.

— Понимаете, — шептал Георгий. — Сейчас они осматривают берег. А вечером будут возвращаться. Пляж — узкий. С одной стороны склон, с другой — Волга, податься им некуда…

Тут Никанор Иванович уразумел наконец, что его несерьёзный соседушка опять валяет дурака. Даже сплюнул в сердцах.

— Хиханьки тебе! — плаксиво бросил он. — Тут род людской гибнет…

Круто повернулся и сгинул среди листвы. Будем надеяться, на весь день.

Камушков хватило в обрез. Дорожка удалась на диво. Предварительно отмытые в ведёрке голыши, улёгшись один к одному, сияли на солнцепёке голубоватыми плоскими спинками, среди которых встречались подчас и зеленоватые, и чёрные с прожилками, а то и вовсе крапчатые. Красота. Доисторическая баржа, набежавшая когда-то на мель, очевидно, везла самый разнообразный камень. Мокрый, грязный и счастливый Георгий кинул совок в ведро. Самое время окунуться. На Волгу отныне путь заказан, стало быть, сходим на озеро. Если, конечно, и там ещё дорогу не перекрыли.

Льдистое от тополиного пуха озерцо заметно обмелело. Всё-таки прошлогодняя засуха не прошла для поймы бесследно. Почва жадно вбирала влагу, выпивая водоём снизу. На том берегу невидимая за высоким камышом тёплая компания с поистине казачьей лихостью выводила: «При лужке, лужке, лужке…» Всё правильно. Когда выхода нет и не предвидится, самое время петь народные песни.

Стараясь не касаться скользкого илистого дна, Георгий наплавался вдоволь, а выкарабкавшись на рассохшиеся дровяные мостки, понял вдруг, что не знает, чем теперь заняться. Нет, на даче-то работа всегда найдётся — просто не хотелось.

Огорода Георгий не держал — огурчики-помидорчики проще купить на пристани. Да он, можно сказать, вообще ничего не держал — с тех пор, как овдовел и выпал из этой треклятой жизни. Цветы, посаженные женой, сохранил, деревья, понятно, тоже, а вот грядки сровнял и засеял газонной травой. Похожим образом он вёл себя и в городе. Доставшееся по наследству малое предприятие продал при первом нажиме чужих, совместно нажитую квартиру в центре сдавал, сам обитал в однокомнатке — впрочем, только зимой, а летом перебирался на дачу. Чтобы не одичать окончательно, время от времени подрабатывал переводами и корректурой.

Жил бережливо, иногда доходя до смешного (водку пьём — на спичках экономим), и всё же финансы таяли. Да. Вот так. Конец света ещё не наступил, а деньги уже кончаются.

Рассеянное внимание Георгия нечаянно собралось на шляпке гвоздя, криво торчащего из стены. Сходил за гвоздодёром — и ржавое железо, прокукарекав напоследок что-то вроде: «Умираю, но не сдаюсь», — вылезло, упираясь, из серой от дождей доски. Не так ли и мы сами…

Пойти, что ли, в бар сходить? Тем более повод есть — дорожку закончил…

День был неполивной, народу на участках копошилось немного. Пока шёл до магазина, несколько раз окликнули из-за штакетника. Вопрос задавали один и тот же: «А что это ты без тачки?» Отвечал: «Угнали». — Кто угнал?!

Многозначительно указывал пальцем в серый от зноя зенит. Они, дескать. Всё они…

Сердечно поприветствовал попавшуюся навстречу зрелую незнакомку с развесистыми бледными боками — и был вознаграждён опасливым «добрый день». Деревенский обычай здороваться с каждым Георгий чтил свято, с удовольствием наблюдая подчас оторопь встречного, судорожно пытающегося вспомнить, где он с тобой мог видеться прежде.

В самом конце улочки пришлось вжаться в забор, давая дорогу бульдозеру. За рычагами сидела сильно татуированная личность, голая до пояса, с сигаретой на губе и, кажется, не слишком трезвая. На запылённой дверце кабины упрямо проступали полузатёртые-полузамазанные слова: «Убей чужого!» Судя по технике исполнения, надпись была делом рук какого-нибудь юного патриота. Осмелели. Заметно осмелели. Раньше предпочитали уклончивое «Убей урода!» Этак скоро, глядишь, дойдём до того, что и впрямь будем всё называть своими именами.