Яна Дубинянская - Глобальное потепление Страница 30

Впрочем, уже подошло время завтрака. Ливанов закрыл ноутбук, сбросил халат и натянул майку с логотипом и кондишеном. Утро определенно удалось.

— Хорошо, милая девушка. Договорились. Буду рад личной встрече. Надо записать, — сказал Ливанов, пряча мобилку и вытаскивая искусственный интеллект. — Видишь, Герштейн, до чего они меня любят. Пригласили в какой-то прямой эфир, и я пойду. Обожаю банановые эфиры.

— На когда? — заволновался Юрка Рибер.

— На послезавтра. Ты лопай давай, все оплачено. А потом поднимемся в номер, и я дам тебе денег. Тебя же местная валюта устроит, надеюсь? Так вот. На самом деле они тут, конечно, ни фига не прямые: при банановой технике, действующей и злодействующей, прямой эфир в принципе невозможен. Но фишка в том, что ты все равно можешь нести любую пургу, мочить как угодно их так называемую страну — и они все оставят, не вырежут ни слова. Собственно, этого они от меня, наверное, и ждут. Чем хуже, тем лучше — главный принцип банановой журналистики. Красота! Вот признайся, Юрка, хотел бы тут работать?

— Дима, — мрачно выговорил жующий Рибер, — послезавтра мы должны быть на побережье.

— Слушай, но я же сказал, что дам тебе бабла. Прямо сейчас дам, не веришь?

Рибер хотел возразить, но поперхнулся и закашлялся, согнулся вдвое, сгреб с подставки в ладонь все торчавшие там салфетки с логотипом. Подкатила милая барышня с тележкой и фартушком, украшенным той же, порядком осточертевшей блямбой, восполнила салфеточный запас, убрала грязные тарелки и принялась расставлять вторую перемену блюд, на вид более чем, — по мнению Ливанова, весь остальной мир вполне мог заткнуться и подождать. Впрочем, неисправимый Герштейн все равно заговорил:

— Ты где-то прав, Дима, в банановой журналистике, как и в банановой жизни вообще, есть свои преимущества. И все же, если б Юра, как ты ему предлагаешь, остался тут работать, это означало бы, что он неудачник. — Герштейн взялся за еду, но не умолк. — Наши неудачники прекрасно приживаются здесь, потому что легко попадают в резонанс: теоретически им может и повезти, а ничего больше тут и не нужно. У банановых единственным фактором, определяющим жизненный успех или поражение, является удача-неудача, других у них просто нет. Банановый гражданин не может надеяться, скажем, на государство, на власть, даже на объективные экономические законы или смену времен года. Только на себя, однако этого крайне мало. Вот и выходит: на себя и на удачу. Банановая республика — страна леди и джентльменов удачи, господа! Тогда как в этой стране…

Ливанов усмехнулся: «в этой стране» прозвучало как-то географически нелогично. Герштейн и сам почувствовал, запнулся, задумался, не находя адекватного эпитета; действительно, не называть же истинному интеллигенту эту страну по имени, словно квасному патриоту? Тем временем в паузу вклинился Юрка Рибер:

— А я и не скрываю, что я неудачник. Неудачник любой, кто в сорок лет еще занимается этой поганой работой. Но, Дима, если мы найдем капсулу…

— Что за капсула? — заинтересовался Герштейн.

Рибер снова поперхнулся, на сей раз не так катастрофически, посмотрел через стол страшными глазами. А нечего болтать языком, особенно при Герштейне. Ливанов пожал плечами:

— Юрка собрался к дайверам, искать затонувшие сокровища. Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Джентльмен удачи, ты правильно заметил. Хотя казалось бы.

Глаза Герштейна округлились, становясь еще более страшными, чем у Рибера:

— К дайверам?!

— К дайверам, — подтвердил Ливанов, налегая на рагу. — А что?

Герштейн вздохнул. Потом еще раз вздохнул, глубоко, как-то даже литературно. И скорбно выговорил:

— Юра, я считал вас умным человеком.

— Перестаньте, — огрызнулся Рибер, незаметно, но верно срываясь с катушек. — Вы-то что можете знать о дайверах? А я к ним тысячу раз ездил, сделал черт-те сколько репортажей! И каждый раз, повторяю, каждый раз банановые заставляли меня подписывать миллион бумажек, всяческих «ознакомлен, предупрежден, согласен, в моей смерти прошу никого не винить»! Они просто из кожи лезут, чтобы не допускать в дайверские поселки наших журналистов. А знаете почему?

— Почему? — с живым интересом спросил Ливанов.

Герштейн лишь поморщился.

— Да потому что дайверы — это банановая реальность в чистом виде! Без всяких кондишенов и прочей пыли в глаза, — он очертил рукой циркульную окружность, — за которой у них та же самая разруха, безответственность и мародерство как основа жизни. Они мне будут рассказывать, что дайверы неадекватны! Не слушай никого, Дима. Любой дайвер в сто раз адекватнее любого бананового чиновника, поскольку занимается тем же самым, но честно, без маскировки. Они в своем большинстве прекрасные ребята, тот же Колька Иванченко. Живут хорошо и весело, хоть и абсолютно бессмысленно. Но мы-то с тобой… — тут он покосился на Герштейна и умолк носом в тарелку. Конспиратор хренов.

Подвезли третью перемену блюд — фруктовый салат явно антарктического происхождения. Ливанов ностальгически вспомнил купленную на станции корзину с яблоками и грушами. Последний раз он видел ее на заднем сиденье Пашиной машины: судя по всему, издатель ее и спер, вернее, прихватил случайно, по забывчивости. У банановых все именно так и происходит, ненамеренно, по оплошности и стечению обстоятельств. Так ошибаются юные неопытные продавщицы — причем иногда, пару раз из десяти, даже не в свою пользу.

До субботы — презентация на Острове планировалась вроде бы на нее, но Паша еще должен был получить подтверждение, а заодно выбить из типографии хотя бы небольшую часть тиража, — родным яблочкам, не оскверненным химией, было никак не дожить. А жаль. Ливанов вздохнул, подковыривая двузубой вилкой громадную клубничину цвета вишни и неизвестный фрукт в форме звездочки. В этом салатике имелось все, кроме бананов.

Он отвлекся и потерял нить дискуссии между Герштейном и Рибером. А на них уже, между прочим, оборачивались из-за соседних столиков.

— …не имеете права, Юра! — будто бы миролюбиво, но на повышенных тонах увещевал Герштейн. — Сами, конечно, можете отправляться куда угодно. Таких, как мы с вами, в этой… у нас в стране — десятки, если не сотни тысяч. А Дима такой один. Он гений, вы же, надеюсь, не станете спорить?.. Он моральный авторитет нации, у которой, согласитесь, не так уж много авторитетов. И, знаете ли, подвергать его жизнь подобному риску…

— Да сколько можно! Никакого риска там нет, я тысячу раз… А Диме это нужно. Писатель его масштаба…

— Хотите, почитаю из «Глобального потепления»? — вклинился Ливанов, разрезая дискуссию напополам, как мороженое горячим ножом; оба собеседника разом заткнулись и обратили к нему жадные взгляды. — Там будет такая лирическая вставка: он и она встречаются через много лет и понимают, что именно из-за их любви… сейчас, подождите.