Михаил Тырин - Семьи.net (сборник) Страница 30

– Что ж, поздравляю. Ты был болен, но пережил болезнь и снова становишься здоровым членом общества. Собирайся, поедем обратно в город. Считыватель ждет тебя.

Мое испытание завершилось успешно.

12. Начать сначала

…В каждом крупном городе современного мира есть улица, на которую может попасть не каждый. Мы с Юлией встретились в ухоженном сквере перед изящной стрельчатой аркой и пошли ко входу на Улицу Встреч.

Не каждому дается шанс исправить ошибки, пусть даже не свои. Сегодня я не сомневался в безошибочном Будущем, где буквально через два года можно будет с полным правом рассчитывать на статус привилегированного гражданина.

Рыжие волосы Юлии развевались на ветру.

Сергей Игнатьев

К. Г. А. М

– Давай, красотуля, – говорит Саня продавщице. – Нам как всегда.

Продавщица пухлой рукой поправляет крашеные кудри, отправляется к холодильнику.

Я смотрю через окно на заросший бурьяном пустырь. На здоровенные трубы, похожие на перевернутые стаканы. Может, думаю я, это стаканы и есть. Сидел тут такой великан, наш, русский человек, выпивал с друзьями. А потом пошел ходить-бродить по свету, выше облаков и городского смога. Ходит, играет на переливчатой небесной гармонии…

– Петруха, епт, – говорит Саня. – О чем мечтаешь, нахер?

– Да что-то, – отвечаю задумчиво, – на лирику потянуло загребически сильно.

– А-а-а, – говорит Саня. – У меня тоже такое бывает. – Почитаешь, бывает, Тургенева и думаешь – вот ведь, мля, тонкая материя, эта красота.

Звеня бутылками, возвращается продавщица, принимается загружать наши покупки в веревочную авоську.

Тут в продмаг заходит бабка в цветастом платке и валенках.

– Што, – говорит она, – с самого утра зенки заливаем, хандоны этакие?

– Не гневи, мать, – строго говорит Саня. – Мы люди рабочие. Не кукуй моржовый.

– Знаю я вашу работу, метросексуалы педристические. Лясы точить, бухать да на скамейках гадить. Вырастили, млять, поколение!

Бабка угрожающе трясет клюкой. Опасливо косясь на нее, Саня цыкает зубом.

– В обед еще зайдем, – обещает он продавщице, принимая авоську.

Продавщица томно вздыхает, слюнявя палец и пересчитывая купюры.

Мы выходим из магазина. Уже в дверях я слышу, как бабка говорит:

– Дай мне, доченька, ноль пять «столичной» и «ягушки» баночку, сделай милость.

Идем через заросший бурьяном пустырь, через трухлявые деревянные мостки. Резиновые сапоги хлюпают по лужам, руки спрятаны в карманы телогреек. Саня звенит бутылками в авоське.

– Глянь-ка, Петь, по сторонам, – говорит он мечтательно. – Утро какое замечательное, мля. Прям пирдуха!

– Точно, – киваю я, – гребись оно конем! Аж душа поет…

Идем через железнодорожные пути, заросшие борщевиком. Мимо, разгоняя дрезину рычагом, проплывает Микола. Поверх ватника у него оранжевая безрукавка, а на затылке треух с подвязанными ушами.

– Эй, братухи! – кричит он. – Смотрели вчера на шестой кнопке ретроспективу Бунюэля? Загребись, а?

– Ага! Здоров! – кричим мы и машем ему из зарослей. – Кэ Гэ А Эм, братуха!

– Кэ Гэ А Эм, пацаны! – машет в ответ он.

Затем заводит на губной гармошке «пет семетари». Дрезина скрывается за поворотом.

Начинает сыпать мелкий пушистый снежок. Так естественно для конца мая. Но от чего-то щемит в груди, тянет поразмышлять о подсчете накопившихся отпускных дней, о скоротечности лета, и смене эпох и трендов в наш безумный век, и всей нашей жизни человеческой… Тянет помечтать о шепоте пальмовых листьев и прохладном морковном фреше под ласковым сочинским небом. Лезет в голову неуместное, заученное еще в школе «…позволь же мне тобой гордиться, мой отчий край – моя столица, где я порхал, где сонги пел и свежим маффином хрустел…».

Поэтому я делаю длинный глоток «девятки» и пихаю Саню в бок:

– Гля, шедевр наш, загребато смотрится, а?

– Ы-ы-ы, ништяк.

Впереди, за кладбищем ржавых наномобилей и двумя штабелями списанных робокопов, уже виднеется стена нашего цеха. На ней сохранилась еще советских времен фреска – космонавт в гермошлеме с красной звездой, парящий над надписью «Космос будет наш!». За годы социальных катаклизмов, которые претерпела страна, это произведение неоднократно подвергалось корректуре, поэтому теперь может служить своеобразным наглядным пособием по современной истории.

К примеру, в период Оранжевой Хвори «наш!» превратилось в «ваш!», во время Зеленого Бурана космонавту замазали лицо, Коричневая Волна звезду переделала в солнцеворот и добавила в лозунг частицу «НЕ», Розовая Чума убрала «НЕ», а заодно и «будет», гордо провозгласив «Космос для няш!», а за время Демографической Дыры и Климатического Сдвига все предыдущие слои краски полиняли, облупились и смешались, придав композиции сугубо абстрактный привкус.

Но Великая Креативная революция, во главе которой встала директор НИИ прикладной генетики Алевтина Исаевна Бром, дала заводу (и всей стране!) новую жизнь. Поэтому на общем собрании было решено подновить фреску.

Поручили нам с Саней, как самым ответственным и креативным, выделив в помощь бригаду Миколы. Мы не подкачали!

Замазав все лишнее, в итоге пришли к варианту «Космос уже наш!», к тому же придали физиономии космонавта черты индивидуальности и оптимистическое выражение. Учетчица Тоня даже утверждает, что он невероятно похож на Пи Эйч Динклэйджа, 47-го президента дружественных Соединенных Штатов, что добавляет нашей работе дополнительных смыслов и нюансов.

– Где вы так долго отсутствовали, уважаемые представители нетрадиционной ориентации? – говорит Валерич ласково, встречая нас на входе в цех. – Три гудка уж минуло. Я было волноваться начал, любители интимных отношений с представителями фауны.

– Да не ори ты, – морщится Саня. – В продмаге очередь была.

– Да ты никак трезвый? – Валерич бдительно втягивает воздух косматыми ноздрями. – А ну дыхни-ка, мля?

– Да иди ты в Ясную Поляну! – говорит Саня.

– Ты мне технику безопасности не нарушай, заколдобина! – гневится Валерич.

– Валерич, не торопи ты нас, – говорю я. – Щаз все будет.

– А ты, – говорит он мне, – вообще молчи, бериллий кальцевый. Я тя просил вчера шестой блок посмотреть… и чего?

– Чего-чего?

– Щаз покажу, мля. – Валерич со злобой дергает за рычаг.

Натужно кряхтя, приходит в движение конвейер.

Саня водружает авоську на пульт. Мы разбираем «девятки» и принимаемся за легкий брекфаст. Валерич с чпоканьем открывает бутылку глазом, делает изрядный глоток. Стирает с усов пивную пену рукавом телогрейки.

На широком полотнище конвейера к нам подъезжает девица лет двадцати.