Владимир Савченко - Должность во Вселенной Страница 30

— Не, — снисходительно оборвал его Ал-др Брудной, местный писательский лидер и лауреат, — это ж совсем не то, на что нас нацеливают! Очерки о вашем героическом труде — это дадим.

Словом, Пец быстро осознал, какая лавина халтуры может хлынуть на головы беззащитного населения из «дома творчества» в Шаре, — и отказал наотрез. Уж бог с ними, с очерками! Сановные служители муз удалились, громко сетуя и обещая дело так не оставить. Действительно, из крайкома потом последовал неприятный звонок.

«Но все же, все же, все же, — думал сейчас Валерьян Вениаминович, — я правильно тогда об этом заговорил, хотя и не слишком внятно. Да и не с „начальниками литературы и искусств“ о таком надо: они люди конченые, для них космос и кукуруза, наше НПВ и Чернобыльская катастрофа — одна и та же тема под названием „как ловчее преуспеть“. Но все-таки: вот человек, его дело, его труд — самое, действительно, важное, меняющее мир… и нету в НПВ поз, кои могли бы запечатлеть скульпторы, выразительных движений для описаний словами, игры красок, линий, света — для художников. Нету! Мура это все, оказывается, здесь — то есть и вообще (поскольку НПВ — общий случай реальности) мура, которой мы в однородном мире ошибочно придаем значение. Внешность, показуха… Но что-то должно выделиться главное… что? К примеру: как выглядел бы на экране я, сидящий вот так на стуле где-то на сотом уровне? Да, пожалуй, так же, со всеми малоподвижными подробностями. То есть НПВ прежде всего делает неразличимым физический труд. Тот, что во поте лица. А умственный — не столь. И „Мыслитель“ Родена сидит, а не вздымает молот. Так что: выделяется примат мысли, замысла?…»

И снова холодок истины, еще не одетой в слова, чувствуемой пока только своей наготой-новизной, повеял на Пеца. Но в этот момент его дальнозоркие глаза наткнулись на самых верхних экранах на форменное безобразие: две кучи — в одной новые унитазы, в другой писсуары — на фоне стены из кремового кафеля. «Эт-то кто же додумался в мужском туалете телекамеру установить?! — заклокотал директор. — Кругом „черные дыры“, а тут — здрасьте! Не справляется Терещенко, хоть снимай…» К черту полетели общие мысли, перед экранной стеной сидел взъерошенный администратор. Так каждый день, каждый час в башне Пеца шарахало от общего к конкретностям, от горнего в болотистые низины; в этом была его маета, а может, и спасение, потому что всякий раз он снова самоутверждаюше карабкался вверх.

В эту минуту унитазы на экране быстро и будто сами по себе (около них дрожало почти прозрачное пятно) выстроились в ряд, уходя в перспективу; их было шесть. За ними вдоль стены выстроились бачки. Затем куча писсуаров как бы сама начала метать на фронтальную стену свои предметы один за другим; образовался идеальный ряд их на нужном для мужчин уровне.

Валерьян Вениаминович смотрел — у него отвесилась челюсть. «А что, и по такому можно заметить работающего человека: унитазы и писсуары были свалены в кучи, а выстроились в ряды с нужными интервалами. Преобразование в антиэнтропийную, упорядоченную сторону. Согласно чертежу, проекту, замыслу. Так, может, это?…»

За спиной звякнул телефон.

— Валерьян Вениаминович, вас, — окликнула его Люся.

— Скажите, что иду. — Пец поднялся, повернул стул в прежнюю позицию, неспешно направился к двери. «Сейчас мне будут делать ата-та по попке. По моей старой морщинистой попке…»

И все-таки последняя мысль была обобщением его сиденья перед «экранной стеной». Полумысль-полуощущение: стремительного потока, прущего против тяготения вверх — вроде извержения, только без ниспадающей части. Потока, нарастающего с каждым их (их?…) действием и несущего их всех неизвестно куда.

Глава 10. Пецу Пецево…

— …как сказал Семен Михайлович Достоевский.

— Во-первых, не Семен, а Федор, во-вторых, не Достоевский, а Буденный, и, в-третьих, он ничего подобного не говорил.

71.05 координатора. Приемная. Возле секретарши, оживленной и похорошевшей, склонился, рассказывая интересное, референт Валя. При виде директора он распрямился, стал серьезным и сочувственным:

— Они у вас, Валерьян Вениаминович. И главный бухгалтер. Были у него, у плановиков, в отделе кадров…

— Ясно. Связь с Корневым, с крышей? — это был вопрос Нине Николаевне.

— Связи нет, и Терещенко скоро не обещает. На 130-м уровне, он говорит, нужен дополнительный каскад инвертирования, а туда еще не подвели электричество. Кроме того, он сомневается, сможет ли с аппаратурой подняться на крышу: в последних десяти этажах все на живую нитку, даже лестница без перил.

— Но Корнев и его команда как-то добрались!

— Вертолетами, Валерьян Вениаминович, с самого низу. Им и грузы так доставляют.

— Передайте Терещенко, что если через час связи не будет, то этим он окончательно докажет свое несоответствие занимаемой должности и сегодня же будет уволен. Что значит: нет электроэнергии, нельзя добраться! Есть аккумуляторы, есть подъемные люльки, те же вертолеты… Да и лестница без перил — все же лестница. Любитель комфорта!.. Вы, Валя, сейчас отправляйтесь на крышу. Выразите Александру Ивановичу мое неудовольствие тем, что он не согласовал свою работу на крыше и не обеспечил связь. Известите о высоких гостях, которые рассчитывают на встречу и с ним. Пусть спускается. Сами сразу обратно, ясно?

— Мне-то ясно, а вот Александру Ивановичу… — В голосе референта не было энтузиазма. И он, и Пец понимали, что на крыше сейчас жарко и не такой человек Корнев, чтобы упустить свежего работника.

— Все, исполняйте.

И Валерьян Вениаминович проследовал в кабинет.

Главбух был бледен и трепетал. Страшнов озабоченно помаргивал. Зампред был гневно-торжественен. Все трое сидели за столом для совещаний. Перед Авдотьиным веером, как карты, были раскинуты бумаги. Как ни настраивал себя Валерьян Вениаминович, что ничего он не боится, но все-таки, живой человек, почувствовал противную дрожь в поджилках.

— Ну, знаете!.. — встретил Авдотьин директора возгласом. — Я два десятка лет на контролерской работе, но подобного не видывал. Думал, в письмах и жалобах на вас процентов девяносто наврано, слишком такое казалось невероятным. А теперь убедился, что не только не наврано, но отражена в них лишь малая доля ваших, будем прямо говорить, — зампред нажал голосом, — преступлений, товарищ директор! Ваших и главного инженера.

. — Я предупреждал… предупреждал и Валерьяна Вениаминовича, и Александра Ивановича, — блеющим голосом сказал главбух. — Но они приказывали… Я предупреждал и о том, что буду вынужден сигнализировать.