Елена Клещенко - Эликсир от бессмертия Страница 30

Переводить не требовалось: все давно научились понимать эту тарабарщину.

— Хотите сказать, она больше не...

— Используя неофициально принятую в проекте терминологию, Марина больше не бессмертна, — проговорил Анисимов. — Физиологи утверждают, что нет оснований предполагать быстрое старение. Ожидаемая продолжительность жизни — обычная для здоровой тридцатилетней женщины.

— Так что случилось-то? Это все потому, что она забеременела?

— Мои сотрудники над этим работают. Но с вероятностью 90% могу ответить «да». То есть и появление вирулентных частиц, и репрессия гена — следствия беременности. Кстати, с эволюционной точки зрения это понятно. Или вечная жизнь для всех — или размножение. Вместе это не получается, корму не хватит. Вы обращали внимание, что в литературных памятниках мужчин-долгожителей вообще больше, чем женщин?

— Больше?! Но ведь ненамного?

Анисимов покачал головой. Дикий, в сущности, образ: вечно молодой, бессмертный вождь племени, царь, князь, и его женщины — стареющие, сменяющие друг друга, рожающие сына за сыном... А ведь так, очевидно, и было. Жаль Георгия, когда он узнает.

— Ну хватит, — с неожиданной резкостью сказал Виталий. — Вы им сказали?

— Пока нет.

— Скажите.

— Надо ли?

— Скажите! — рявкнул замминистра. — Хватило наглости не советоваться с врачами, пусть теперь поплачет! Нам теперь эпидемию объявлять!

— О чем сказать? — подал голос Петров. Держался старикашка молодцом, Анисимов даже позавидовал. — Об эпидемии, как вы изволили выразиться, бессмертия — или о том, что она теперь смертна?

— О том и о другом, — ответил Виталий и поднялся с места.

Весна была здесь. Снег еще не стаял, и даже подсыпало новенького, но деревья приняли более вольные позы, избавясь от зимнего окоченения. Небо и ветер были такими, будто за ближайшим горизонтом шевелится северное море — Белое или Балтийское. И почему-то это вызывало блаженную тоску, как если бы поехать к морю было делом абсолютно невозможным.

Марина вышла в переулок — Георгий обещал позвонить ей, когда закончит разговор. Ее никто не остановил, очевидно, приказа пока не поступало.

Им клялись, что их разговоры и почта не отслеживаются. Марине не очень в это верила, но выбора не оставалось. Если с ней поступят, как положено поступать с носителем вируса, Влад, не найдя ее нигде, устроит такое... Она не очень представляла себе, что именно. Но, судя по тому, что он вытворял в «веселые сороковые», когда действительность расходилась с его планами, — способен он был почти на все. Правда, теперь он был немолод, зато его знала вся Москва, и для достижения того же эффекта можно было говорить гораздо тише. В общем, неплохие предпосылки для скоропостижной кончины известного поэта. Марина помнила адрес Влада наизусть, но воспользовалась им впервые — вызвала его коротким письмом в магазин на людной улице, в которую впадал переулок.

Но столкнулась с ним прямо тут, в трех шагах от сверхсекретной штаб-квартиры! Она даже отшатнулась, прижав ладони к лицу.

Пожилой безумец галантно поклонился, просиял зубами-имплантатами — в переднем резце, по какой-то варварской моде, сверкал инкрустированный сапфир. Проклятущее ископаемое в дурацкой своей куртке! Марине захотелось смеяться и плакать: в последние дни ей часто хотелось плакать. Но Петров ей только что велел «носить себя как хрустальную вазу, ни о чем не думать и ни в каком случае не психовать».

— Ты с ума сошел, — тихо сказала она. — Я тебе где написала быть?

— Давно сошел, — согласился Влад. Вид у него был совершенно счастливый. —Что случилось?

— Я могу... на время исчезнуть. Нет, ничего страшного... — Можно было бы сказать, что это связано с беременностью. Но почему-то она не могла. — Это вроде карантина. Я просто хотела сказать, чтобы ты не пугался, если я не буду появляться.

— Карантин? — Темные глаза смотрели ей прямо в лицо, и у Марины возникло странное ощущение, будто бы она слишком молода для того, чтобы врать взрослому человеку. — А что, это мысль. Я слишком долго ждал, — и он взял ее за запястье, низко наклонясь, поднес к губам тоненькую руку и медленно поцеловал тыльную сторону кисти, ладонь, пальцы.

От этой наглости Марина сперва оторопела, потом, тихо ахнув, вырвала руку:

— Нет, ты точно больной! Я же... Ты же теперь...

— Именно так. Если это карантин, мы будем там вместе.

И, проигнорировав ее возмущенное: «Не надейся!», он снова вежливо наклонил голову, помахал «топтуну», стоявшему на другой стороне переулка, и скрылся в арке.

— Вы все продумали? — спросил Анисимов.

— Да, Игорь Антонович, — ответил Георгий. — Мы оба, я и Маришка.

— Вы хотите получить инъекцию с геном ингибитора?

— Да. И если это возможно, прямо сейчас.

Анисимов поглядел на бородатого парня в кресле напротив. Истерикой тут не пахло. Иногда, честно говоря, это их улыбчивое спокойствие даже доставало. Было в нем что-то от религиозной секты, помешанной на медитации и сыроядении до потери пульса. Хотя, судя по отчетам телохранителей, более мирских ребят, чем эти двое, трудно представить.

— Это достаточно сложно. Видите ли, ситуация пока не взята под контроль.

— Нам обещали, что прекратить эксперимент можно будет когда угодно, по нашему желанию, — напомнил Георгий.

— Знаете, Георгий, когда вам это обещали, никому в страшном сне не снилось, что вирус может быть вирулентным, — веско сказал Анисимов. — Кто знает, может, если вам сейчас выключить ген, вы тоже станете разносчиком инфекции?.. Поймите правильно, это не отказ, это отсрочка. Пара дней вас не спасет и не погубит. Давайте пока сделаем все анализы, какие нужно. Я ребятам уже сказал, они работают.

— Хорошо. Но в любом случае я хочу быть с ней.

— А Марина как отнеслась к вашему решению? — брякнул Анисимов.

— С пониманием. — Георгий улыбнулся. — Не отговаривала.

— Не хотите расставаться?

— Не хотим.

— И не страшно? Ни ей, ни вам?

— А должно быть страшно? Мы ведь и раньше не знали своего срока. А теперь знаем: как у всех.

— Ну, раньше-то было, с высокой долей вероятности — больше, чем у всех.

— Не такая уж это радость, Игорь Антонович. Я уже однажды пережил свою дочь.

— Да, пожалуй. Есть вещи похуже, чем смерть.

— Я бы не так сказал. Есть вещи получше, чем бессмертие.

— Не знаю, я человек простой, мне трудно это понять. Значит, бывает так, чтобы жизнь надоела?

— Да нет, не надоела... Это как... Вы никогда сочинительством не баловались?