Галина Долгая - Грани кристалла Страница 30

— Слушаю тебя Посланник Лиги! — высокопарно, как и подобает в таких случаях, сказал Князь.

Сансевец встал. Редкие прямые волосы распались по обе стороны головы, образуя прямой пробор на макушке. Тонкая фигура и рост чуть ниже обыкновенного лиринийца придавали всему облику посланника вид подростка, но голос его был тверд, с бархатными нотками тембра. Нил с интересом разглядывал гостя, невольно сравнивая его с собой. Карьера помощника только начиналась, и впереди его ожидало много работы для того, чтобы подняться до уровня хранителя или хотя бы посланника.

«Хотя, — думал Нил, — эти две должности несравнимы. Хранителем может стать только избранный, и это зависит от Кристалла, а Посланником — любой разумный, достигший в своем развитии необходимых высот знаний и умений».

— Совет Лиги приглашает вас, Князь, и вас, Княжич, на заседание, где будут обсуждаться вопросы, связанные со статусом Земли.

При упоминании Земли, Милан едва не вскочил с кресла. Оставаясь холодным и почти безразличным к тому, что происходит, не выказывая особого интереса к делам содружества, лишь несколько удивившись, что посланника интересует не только отец, но и он, при слове «Земля» его словно обожгло, сердце зачастило, глаза заискрились.

Отец сразу же заметил перемену в сыне. Он догадывался, что причина его отчужденности кроется в расставании с землянами. Милан с сожалением рассказывал о том, что его вмешательство в их жизнь, вынужденно изменило ее. И, что он бросил людей, ставших ему друзьями, одних в экстремальной ситуации. Но Князь и предположить не мог, какие чувства кипели в его сыне! Милан, будучи и сам эмоциональным, восторженным, наполнившись потоком чувств землянина, стал обладателем невероятного потенциала душевных качеств. В нем произошел этакий симбиоз мироощущений жителей Земли и Лирины. Но все это жило глубоко в его сердце, порой разрывая его на части. Внешне Княжич выглядел задумчивым, погруженным в себя. А тут поток, бурливший в нем, вдруг вырвался на свободу.

— Заседание состоится на планете Иреносис на следующий день после того, как два спутника Лирины поменяются местами, считая со дня сегодняшнего, — посланник замолчал и, легким кивком выразив свое уважение, положил на стол перед князем палочку носителя информации, где было записано приглашение. — Какой ответ мне надлежит передать Совету? — спросил он.

— Положительный, — коротко ответил Князь.

Он не задал никаких вопросов. Все, что ему надлежит знать, сказано.

— Разрешите мне удалиться? — посланник встал и, ответив поклоном на кивок Князя, вышел.

Князь взял палочку и, покрутив ее, вставил в гнездо приема информации. Милан подошел к отцу.

— Что там?

Князь, не отвечая на вопрос, уставился на экран, просматривая сообщение.

Нил, почувствовав, что он здесь лишний, поспешно удалился.

— Милан, что тебя более всего заинтересовало в сообщении посланника? — спросил Князь, и Милан, словно не заметив тяжелых нот в голосе отца, с жаром ответил:

— Земля! Ты же знаешь, отец, что все, что связано с Землей меня интересует более всего.

Князь стал еще суровей.

— Да, я вижу, что родная планета тебя интересует менее всего.

Милан понял свою ошибку. Его отец жил Лириной. Вернее, он отдавал ей свою жизнь — день за днем, год за годом. И хотел, чтобы его сын относился к родине также.

— Прости отец, я хочу, чтобы ты знал — я люблю Лирину, и дороже нее для меня никогда ничего не будет. Но судьба Земли и землян мне небезразлична.

— Настолько, что ты готов ради них на все? Даже бросить Лирину?

В глазах Князя, умеющего прятать истинные чувства, вдруг вспыхнула обида.

Милан никак не ожидал такого поворота событий. Он словно проснулся от глубокого сна и впервые увидел отца, вспомнив, насколько он ему дорог.

Когда он вернулся с Кристаллом и встретился с отцом, то почувствовал такую радость! Он преподнес ему Кристалл, как подарок, и благодарностью за это была любовь отца, глаза которого сияли в тот момент так, будто он сбросил с плеч сотни прожитых лет. Но потом, когда первая радость улеглась, тоска завладела сердцем Милана. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, перед глазами, как остановленный кадр, возникал образ Ири и Павла, оставленных в горячих песках Кызылкумов.

Милан подошел к окну и распахнул его. Ветер — свежий, несмотря на жаркий день — живительной прохладой ударил в лицо. Широкие листья старых деревьев дворцового парка напомнили чинары, не спящие в ночном городе Земли. Милан закрыл глаза и увидел себя на балконе рядом с Сашей, услышал Катю, приглашающую к столу. И земной рассвет — начало нового дня, из века в век знаменующийся яркими лучами Солнца.

— Отец, а почему мы не зовем нашу дневную звезду по имени?

— Лирин? — голос Князя раздался рядом, у самого уха, — мы привыкли называть ее дневной звездой, но все знают ее имя. Удивительно, что ты об этом спрашиваешь.

— Да, я, видимо тоже привык… Пойдем в сад? — Милан с нежностью посмотрел на отца.

Тот улыбнулся. Лучики морщин, искрами разбежались от уголков глаз. Бледная кожа засияла молодостью на скулах, но впадины на щеках выдавали преклонный возраст.

— В послании нет ничего нового — разговор пойдет о готовности землян к общению на межгалактическом уровне, — Князь пересказал послание сыну, оценив его сдержанность, — Члены Совета хотят услышать твой рассказ о пребывании на Земле. Меня они не могли не пригласить, как правителя Лирины. Будут задавать вопросы о правомочии вторжения. Нам стоит это обсудить, сын. Но… в сад!

Старая беседка, насквозь продуваемая ветром, манила уютом. Но Князь с сыном прошли мимо, углубляясь в сад по тропинке, заросшей травой. Момент, которого так ждал Князь, наступил, и сын, сняв печать молчания со своих уст, рассказывал ему о своих чувствах, о том, что его волновало и о чем он размышлял в одиночестве все время после возвращения с Земли.

— Земляне очень мало живут, отец. Их тела не выдерживают и сотню лет существования. Редко кто доживает до такого возраста и, в основном, это жители гор. Думаю, все дело в гравитации Земли. В горах она близка к нашей. Там меньше кислорода, кровь легче бежит по сосудам, и, главное, там воздух намного чище, чем в низинах, где отходы от жизнедеятельности человека концентрируются и становятся ядами. Но, что странно, люди знают об этом и продолжают травить себя и планету, — Милан замолчал.

Отец шел рядом, оставляя на мягкой почве следы от черных туфель на толстом каблуке, так сосредоточенно рассматривая их тупые носы, что, казалось, будто он не слушает сына. Милан остановился и, повернувшись, с жаром продолжил: