Ник. Горькавый - Возвращение астровитянки Страница 31

— Невежа! Хвалит платье и молчит обо мне!

Однажды я встал и решил её проводить. Она, не оборачиваясь, сказала, что я её больше не увижу. От серьёзной озабоченности её голоса я застыл на месте. А она ушла быстрее обычного.

Она никогда не останавливалась возле меня, но всегда замедляла шаги и ласково смотрела мне в глаза. Увидела раскрытую тетрадь формул:

— Жизнь сложнее теорем, умник!

— Поэтому я и нырнул в математику!

Я насмешливо демонстрировал девушке, что торчу в этой браззерии каждое утро только из-за неё. Удобно прятать правду в ножнах иронии: обычно шутки лживы и отводят глаза.

— Почему ты всегда один? Где твоя подружка?

— У меня уже есть девушка — это ты!

Вот — стукнула чугунная калитка, и рыжеволосая быстро зашагала по улице, в такт моему ускоряющемуся сердцу. Девушка повернула голову и поймала меня улыбкой. Сегодня мне подавать мяч:

— Ты похожа на весёлую утреннюю птичку!

— Почему же ты не насыпал вокруг себя крошек? — мгновенно отреагировала она. Умница, за словом в карман не полезла. Я бы полез.

Я проводил её стройную фигуру взглядом и телом, ощущая шампанские иголочки в груди. Является ли эта голубоглазая девушка в приятно тонких брючках искомым доказательством Теоремы? Вот только какой — Первой или Второй?

Девушка скрылась за углом, а я вздохнул, взял толстую белую чашку со стола и стал допивать остывающий чёрный кофе с бледно-оранжевым круассаном. С катушек ты скоро съедешь, братец, со своими Теоремами…

Встав с затрещавшего плетёного стула, я взял почти пустой портфель и не спеша двинулся по бульвару к Сорбонне. В бледном застеколье витрин скачками заскользила худощавая, даже тощая фигура в распахнутом широком плаще. Серые глаза, светлый короткий бобрик, впалые щёки, тонкие нос и губы.

Наверное, что-то есть в этом зазеркальном типе. Иначе — зачем девушка транжирит на меня утренние реплики?

Мне говорили, что я симпатичный. Кого благодарить? Моей метрике «родители неизвестны». Воспитанник государственного Интерната. Стриженые головы ребят. Ожидание подножки. Одиночество в толпе. Драка как точка сборки неверного общественного внимания. Главный пейзаж жизни — экран. Абстрактный мир навсегда верных уравнений и изящных поверхностей. Предсказуем, не подл. Прелесть.

После колледжа я переехал в мансарду шестиэтажного корабля у зоопарка. Дёшево — рычание зверей. И запах иногда доносит. Зато — морской вид на парижские крыши. Зелёный росток из забытого глиняного горшка. Неожиданный пушистый снег на балконе. Свой дом. Не понимаю почему, но это исключительно важно для меня. Каменная ракушка для мягкого моллюска.

Впереди меня по тротуару шла странная пара: остроносая худая женщина и плотный пожилой мужчина в зелёной шляпе и с большой коробкой на плече. Остановились.

Человек в шляпе ловко пристроил короб на деревянный штырь, принялся крутить боковую ручку — и громко раздались странные жалобные звуки. Женщина стояла рядом, задрав голову, и внимательно водила носом по окрестным окнам. Я вдруг вспомнил: «Шарманка!»

Шкатулочная музыка отражалась от уличных стен, заводила, куда-то звала — и принесла плоды: рамы окон растроганно залязгали, и на мостовую посыпались серебряно-золотые кружочки экю. Женщина коршуном спланировала на двуцветный блеск. Я пошарил по карманам, но даже оловянных монет не нашёл.

И где люди берут эти круглые золотые штучки?

Музыка непривычно раскачала сердце, и я недоуменно поймал себя с мокрой щекой. Что, старик, докатился? Над шарманкой заплакал?

Душевно поиграв, пара уличных шарманщиков свернула в соседнюю, ещё не обобранную рощу каменных деревьев с драгоценными орешками.

Я шёл к Сорбонне в привычном режиме автопилота. Стоял апрель. Удивительное время — на деревьях больше цветов, чем листьев. Взгляд рассеянными зигзагами прыгал по тротуару. Засыпан бело-розовыми лепестками. Концентрация по гауссиане? Поправить на ветер, сжав пространство? Бабочка с чёрными крыльями. Бифуркация Тома. Мальчик на велосипеде. Стабилизирующий Кориолис.

Весельчак-просветитель Ламетри учил: человек — это машина. Был проклят и изгнан из страны. Прошли сотни лет — и люди со скрипом согласились. Да, человек — молекулярная машина невероятной, хотя и конечной, сложности.

Но! Заманчива истина: чем сложнее машина, тем умнее её создатель. Велосипед — примитивен, дерево — конструкция высшей организации. Девушка превосходит системной сложностью все мыслимые пределы. Создатель персикового дерева и прелестной женщины — был ли умнее человека, собравшего лишь велосипед?

Мог ли слепой случай, неуклюжий топор дарвиновской эволюции — создать такое чудо? Я проводил взглядом бабочку, протанцевавшую над моим плечом… Но думал я о рыжеволосой девушке. Кто сотворил весь этот мир? Почему наш мир устроен именно так, а не иначе? Любимая проблема, ломающая мою бедную голову. Любимая девушка как мировая загадка.

— Выкопал какую-нибудь научную истину, умник?

— Я нашёл центр мира. Его носит в сумочке рыжая девчонка.

Бог? Слишком просто. Не люблю незамысловатых ответов. Решение «бог» не могло быть правильным — этот ответ дармовой, как благотворительный суп для клошаров. Раздают на рю Бонапарта. Бесплатен и безвкусен. Объясняет всё и ничего. Настоящая истина — это инсайт поразительного вкуса и счастья. Чертовски дорогая штука. В кредит не возьмёшь. Даже выплатив всё наперёд, можешь ничего не получить взамен.

Приметил: все вдохновляющие меня истины лежат вне человеческой сущности. Человек любое озарение изгадит и обернёт в трагикомедию. Аминь.

Я остановился. На площади Монжа лежал живописный бездомный. Спал, вольно вытянув ноги в когда-то белых кроссовках. Синий потёртый плащ, лохматая пегая борода и грязная шевелюра с запутавшимися лепестками цветов. На тротуаре аккуратно стояла полупустая бутылка с дешёвым красным вином. Я наклонился к спящему и спросил:

— Кто создал этот мир?

Мужчина всхрапнул, открыл мутные голубые глаза, поводил ими вокруг.

— Это я, Франсуа, — прохрипел он.

Один его зрачок был круглый и хитрый, другой — вертикально-щелевидный и безумный.

— Зачем он? Зачем мы? — спросил я.

— Это для меня, — сказал невнятно бездомный, ухватил бутылку и ловко присосался к ней, не поднимая головы с тротуара.

Интересно. Я отправился дальше. Взял бог — да и создал себе Вселенную, чтоб побыть в ней самым беспечным представителем. Вот выспится, стряхнёт с плеч этот мир, как старую хламиду, и создаст себе с иголочки новый. Где будет спать большой красной лягушкой в тёплой метановой луже. Бог как клошар. Непротиворечиво и недоказуемо. Жутковатая патология зрачка. Очень редкая. Что сквозь него видно?