Елена Асеева - Середина. Том 2 Страница 31

Мощное… почти черное пятно-тень, не имеющее очертаний, отбрасываемое старшим Димургом, похоже, не просто окутало сидящего мальчика, оно будто сменило цвет и самого камня, придав ему черноту с яркими бликами золотого сияния.

— Если ты пожелаешь, мой дорогой, — добавил Перший. — Я отнесу тебя в иное место, и покажу вельми занятное. Я там дотоль не бывал, но Темряй поведал мне, что сие место весьма незабываемо — красивое. Хочешь?

— Темряй, — болезненно протянул мальчик, так как до сих пор не смог пережить сначала расставания с Вежды, а после еще и с Темряем, каковой отбыл не простившись… Оставив Яробору Живко отображение чудного зверя, оное ему передал Перший, и который достаточно долго потом прыгал по комле, поколь сам по себе не рассеялся.

— Да, Темряй, мой милый, — мягко произнес старший Димург, чувствуя всю тоску лучицы по себе подобным и весьма тревожась за ту чувственность. — Темряй там бывал почасту, когда расселял людей в Млечном Пути. И он сказал, сие место непременно тебе понравится.

— Да…да, отнеси Отец, — торопко выдохнул Яробор Живко.

И тотчас вскочил на ноги. Мальчик стремительно развернулся лицом к Господу, и, протянув ему навстречу правую руку, ступил, как тот допрежь учил, довольно-таки близко.

— Только, этот полет будет несколько резким, — нежно пояснил старший Димург. — И слегка собьет дыхание, потому как только почувствуешь под ногами твердую почву, сразу глубоко вздохни.

Бог крепко ухватил юношу за протянутую руку, прикрыв всю кисть свои долгими конической формы перстами, и положил левую длань ему на спину, таким образом, придержал.

— Надеюсь, живица не станет на меня серчать, — дополнил Господь и чуть зримо просиял.

Яроборка напоследок оглянулся. И с нежностью воззрился вдаль накатывающей океанской воды, несущей на себе загривки пены, шибутно кивнув. Да лишь потом сомкнул, как указывал при перелете Перший, глаза.

— Готов? — вопросил старший Димург и юноша так и не понял, сказал Бог это вслух или слышимо только для Крушеца… Крушеца, каковой, как давеча осознал для самого себя мальчик, и есть будущее божество, суть Першего. И чьей малой частью является он… он, Яробор Живко.

Глава двенадцатая

Прошел, верно, миг, как от жарких лучей солнца, ласкающих левый бок мальчика и в частности, припекающих его щеку, что-то отделило, словно плотной стеной выросшая преграда. Она, кажется, взяла в полон не только слева, справа, снизу и сверху, но окружила со всех сторон Яробора Живко, поглотив свет, дуновение, тепло. Она очевидно сжала и пространство округ него и Бога. Она стиснула и все его тело так, что скрипнули тугой резью кости, остановилось течение крови в венах, вздрогнув, перестало стучать сердце и вырабатывать воздух легкие. Резкий рывок, схожий с однократным сокращение мышцы, в доли секунд сплюснул в тугую, комковатую частичку тело юноши и почудилось, стремглав бросил куда-то в темную безбрежность… Та самая черная даль растеклась и пред очами Яробора Живко и, похоже, заструилась внутри его махунечкого, неживого, однако однозначно существующего тела.

Также энергично, как дотоль мальчик утерял способность ощущать собственное тело и пространство околот себя, ноги его оперлись о что-то твердое. Сердце, в мгновение ока, расширившись в груди, ударилось о его стенки, и единожды растянув в размахе все вены, капилляры, артерии протолкнуло по ним кровь.

— Глубоко… глубоко вздохни, мой бесценный, — мягко прозвучал бас-баритон Першего, вроде не снаружи, а внутри головы юноши.

И Яроборка немедля исполнил указанное, глубоко вогнав в затрепетавшие легкие мощные струи воздуха. Малозаметно дрогнули его губы и конечности, толи от порывистого ветра, огибающего фигуру, толи от нежданно ставшего тугим воздуха, вроде не желающего втягиваться носом. Воздух не просто тяжело входил в ноздри, он, не до конца спускался к легким, оглаживая их макушки, поелику там ниже они склеились али стали какими-то тяжелыми. Перста и длань старшего Димурга все еще ласково удерживающие голову мальчика резво прошлись по его спине, засим по лицу и груди, точно покрыв кожу и серебристую материю сакхи легкой дымкой. И тотчас Яробору Живко удалось вздохнуть глубже, и одновременно пробив слипшиеся легкие до их завершения снять всякую тяжесть с собственной плоти.

— Можешь открыть глаза, — заботливо молвил Перший, и выпустил из своей длани руку мальчика.

Ярушка отворил очи и огляделся. Сейчас над ним раскинулся белесый купол неба, подсвеченный с одного окоема пурпурно-золотой полосой уходящего на покой солнца. Три круглых, белых спутника больше походящие на облачные пятна, поместились в небосводе друг над другом, по мере удаления от планеты, уменьшаясь в размере. Чудилось, спутники еще не напитались положенным им сиянием и висели как раз супротив пурпурно-золотой полосы света. Их мало-помалу наполняющиеся желтым сиянием поверхности рассылали вкруг себя ореол песочной зяби света, будто расходящегося в разные стороны легкого колебания волн. Ближайший из спутников в виде мощной, круглой тарели таращил на Яробора Живко свою неравномерно окрашивающуюся поверхность, где лицезрелись вспученные более яркие склоны гор, али вспять притопленные, приглушенные пятна впадин. Малозаметным бликом желтоватого сияния поблескивал третий спутник, почти вдвое меньший в размахе, чем первый и тот, что поместился в средине да малость правее, поражая своей залащенностью полотна.

Ровное каменное плато, на котором находились Господь и мальчик высоким, ровным многогранником покоилось в поднебесье. Густые сизо-белые облака али тучи подкатывая к самому каменному полотну стен, отвесно спускающихся вниз, плотной своей массой скрывали и саму планету, и близлежащие однозначно каменные вершины горной гряды, о существовании каковых можно было догадаться по тусклым пежинам утесов, прикрытых дымчатыми завесами атмосферы. Само же плато сине-черное, словно ночные небеса на Земле, впрочем, как и стены, поражали взгляд своей отполированностью, без какого-либо существования на ней растительности аль животного мира. Изредка, правда, на ней просматривались в покатых, и вовсе крошечных, выемках чуть-чуть колеблющиеся под порывами ветра лужицы воды… И тогда и сам камень, и вода, на удивление окрашивались в ярко-алый цвет, цвета пролитой человеческой крови.

— Как красиво! — мальчик это не просто молвил, он это выкрикнул.

И торопливо сойдя с места, подступил к самому краю отвесного плато, воззрившись вниз, на цепляющиеся своими сизыми языками облачные испарения, жаждущие доползти до самой макушки, пенящие раскинувшиеся до окоема небосвода облачные воды… клубящиеся и бурлящие точь-в-точь, как речное горное течение.