Альфред Ван Вогт - Антология мировой фантастики. Том 7. Космическая одиссея Страница 31

«Интересно, помнит ли он что-нибудь? — подумал Гросвенф. — Спонтанная аллюзия была обычным явлением при гипнозе. При отсутствии у них воспоминаний убедительно объяснить то, что случилось, будет чрезвычайно сложно».

Он испытал облегчение, когда капитан Лич проговорил:

— Мистер Гросвенф, оглядываясь на это бедствие, мы с мистером Мортоном поражаемся тем усилиям, которые вы предприняли, чтобы заставить нас осознать, что мы являемся жертвами внешней атаки. Мистер Корита сообщил нам о ваших действиях. Я хочу, чтобы вы сделали сообщение на контрольном пункте о том, что в действительности имело место.

На подобное сообщение потребовалось больше часа. Когда Гросвенф кончил, один из слушателей поинтересовался:

— Должен ли я понимать это так, что имела место попытка дружественного контакта?

— Боюсь, что да, — согласился Гросвенф.

— И вы хотите сказать, что мы не можем полететь туда и разбомбить их ко всем чертям?! — крикнул человек.

— Это нам ничего не даст, — твердо заявил Гросвенф. — Мы могли бы заглянуть к ним и установить более тесный контакт.

— Это займет слишком много времени! — возразил капитан Лич. — Нам надо покрыть огромное расстояние. К тому же, это, по-видимому, довольно серая цивилизация.

Гросвенф заколебался. Мортон быстро спросил:

— Что вы на это скажете, мистер Гросвенф?

— Я думаю, что критерием для вашей оценки является отсутствие у них вспомогательных механизмов. Но ведь живые организмы могут испытывать удовлетворение от того, что не имеют отношения к машинам: еда и питье, дружеские и любовные связи. Я склонен предположить, что этот птичий народ находит эмоциональную разрядку в общем мышлении и в размножении. Были времена, когда человек имел лишь немногим больше, и все же называл это цивилизацией. И в те времена тоже были великие люди.

— И все же, — не без иронии произнес Ван Гроссен, — вы без колебаний вмешались в их образ жизни.

Гросвенф сохранял хладнокровие.

— Для птиц, как и для людей, неразумно жить чересчур обособленно. Я разрешил проблему их сопротивления новым идеям, то есть сделал то, что мне пока не удалось сделать на этом корабле.

Несколько человек громко засмеялись, и собрание начало разваливаться. После его завершения Гросвенф обнаружил, что Мортон разговаривает с Иеменсом, единственным, кто присутствовал от химического отдела.

Химик нахмурился и несколько раз кивнул. Под конец он что-то сказал и пожал Мортону руку, после чего директор подошел к Гросвенфу и тихо сказал:

— Химический отдел вынесет оборудование из ваших помещений в течение двадцати четырех часов с условием, что об этом инциденте никто больше не упомянет. Мистер Иеменс…

Гросвенф перебил шефа вопросом:

— Что думает об этом мистер Кент?

Мортон немного поколебался, потом произнес:

— Он получил порцию газа, и ему придется несколько месяцев проваляться в постели.

— Это больше, чем осталось до выборов?

— Да, больше. И это означает, что я вновь одержу победу на выборах, так как других претендентов нет.

Гросвенф молчал, обдумывая новость. Приятно было услышать, что Мортон не уйдет со своего поста. Но как насчет недовольных, которые поддерживали Кента? Между тем, Мортон продолжил:

— Я хочу просить вас как о личном одолжении, мистер Гросвенф. Я убедил мистера Иеменса, что было бы неразумно продолжать конфронтацию. В интересах сохранения мира я бы хотел, чтобы вы хранили молчание. Не предпринимайте попыток закрепить свою победу. Если вас спросят, скажите, что происшедшее было просто несчастным случаем, но сами таких разговоров не заводите. Вы обещаете мне это?

— Конечно… Но я хотел бы внести предложение.

— Какое?

— Почему бы вам не назвать своим преемником Кента?

Мортон взглянул на Гросвенфа сузившимися глазами, что выдавало его замешательство. Наконец, он сказал:

— Никак не ожидал этого от вас. Сам я не склонен замалчивать истинный моральный облик Кента. Впрочем, если такой шаг может уменьшить напряженность… — неуверенно проговорил шеф.

— Ваше мнение о Кенте, похоже, совпадает с моим, — предположил Гросвенф.

Мортон через силу улыбнулся.

— На борту имеется несколько дюжин людей, которых я предпочел бы видеть в роли директора, но ради сохранения мира я последую вашему совету.

После этого они расстались. Внешне Гросвенф казался спокойным, но его обуревали смешанные чувства. Хотя атака Кента была отбита, у него все же сложилось впечатление, что, выдворив химиков из своего помещения, он выиграл стычку, а не битву. И все же это было лучшим исходом стычки.

Глава 7

Икстль неподвижно распластался в кромешной темноте. Время в вечности тянулось медленно, а пространство было бездонно черным. Сквозь его необъятность холодно смотрели туманные пятнышки света. Каждое — он это знал — было скоплением ярких солнц, уменьшенных бесконечным расстоянием до размеров светящихся крапинок тумана.

Там была жизнь, распространившаяся на мириады планет, бесконечно вращающихся вокруг своих родительских солнц. Точно так же жизнь зародилась когда-то из первобытного Хаоса старого Глора и текла, пока космический взрыв не уничтожил его собственную могущественную расу и не выбросил его тело в глубины интергалактики.

Он жил, и это была его личная победа. Пережив катаклизм, его практически неуничтожаемое тело поддерживало себя, хотя и постепенно слабея, с помощью световой энергии, проникающей сквозь пространство и время. Его мозг продолжал пульсировать в одной и той же цепи мыслей — один шанс на децилион за то, что она снова окажется в галактической системе, а тогда даже еще меньший шанс за то, что он попадет на планету и найдет Ценный гуул.

Биллион биллионов раз его мозг перебирал бесчисленные варианты. Теперь это уже стало частью его самого — бесконечный калейдоскоп, крутившийся перед его мысленным взором.

Вместе с отдаленным светом, долетающим в черную пучину, эти смутные надежды составляли мир, в котором он существовал. Он почти забыл о том чувствительном поле, которое создавало его тело. Века назад оно было обширным, но теперь, когда его мощь испарилась, никаких сигналов не поступало к нему дальше, чем за несколько световых лет.

Он уже почти ни на что не надеялся, когда его поле приняло первые сигналы приближающегося корабля. Энергия, плотность, вещество! Смутное чувство восприятия вошло в его вялое сознание. Сама мысль об энергии и веществе была отступившей куда-то мечтой. Отдаленный краешек его сознания, измученного и погруженного во мрак, немного более чуткий, фиксировал, как тени давно забытого выступили из окутавшего его тумана.