Георгий Гуревич - Иней на пальмах (Журнальный вариант) Страница 31

Сенатор. Каждый магазин, каждая машина на заводе!

Чилл. И все это без единого выстрела!

Генерал. Да, да. У наших партизан в тропических лесах уже выстроены заводы.

Сенатор. Красные не теряют времени, они строят повсюду. В Китае есть превосходные предприятия, a у русских богатейшие: бакинская нефть, шахты, металлургические заводы, гидростанции.

Чилл. Чрезвычайно приятно было бы получить все это в сохранности. Я надеюсь, правительство не будет препятствовать предприимчивым людям возглавить трофейную промышленность.

Сенатор. Наше правительство всегда поддерживало разумные требования. Мы существуем для того, чтобы оберегать интересы инициативных предпринимателей.

Чилл. Мне незачем говорить, сколько вы сэкономите на снарядах, автоматах, пулеметах, орудиях, заменяя их нашим гуманным и гигиеничным оружием. Мы установили разумную цену, она не покажется вам чрезмерной. Оружие может быть вам продемонстрировано в течение ближайших трех дней, за особую плату, конечно.

Сенатор. Потребуется разрешение правительства на вывоз оружия.

Чилл. О нет, бомбы изготовляются за пределами Штатов. Но, разумеется, мы не возражаем против необходимых расходов.

Сенатор. Да, да, обязательно.

Генерал. Я должен запросить инструкцию от своего правительства (пожимает Чиллу руку). Я спешу. Я потрясен. Это гениально. Это новая эпоха в военном деле.

Чилл. О, да! Мы назовем ее эпохой холодной войны. К сожалению, этот термин уже испорчен мистером Ачесоном.

Когда гости, сердечно простившись с хозяином, уходят, Чилл резким движением отодвигает ширмы.

Чилл. Протокол у вас?

Фредди. Я не записывал дословно. Может быть, имеет смысл переписать начисто…

Чилл. Перепишите, не выходя из комнаты, и отдайте мне черновик.

Фредди. (заискивая). Вы потрясли их до глубины души, мистер Чилл.

Чилл (мечтательно). Я думаю, они купят у нас весь запас и тут же пустят в дело. Выиграть войну одной бомбежкой — это заманчиво.

Фредди. Вы очень хорошо сказали: «Война становится немыслимой». Мне жаль наших конкурентов. Бедные оружейники, они прогорят дотла. Заводы стали, пулеметов, снарядов придется закрыть все до единого. Вы не думаете, мистер Чилл, что наша победа приведет к кризису?

Чилл. Вы примитивно мыслите, дорогой. Войны всегда были, есть и будут. Человек — убийца по натуре. Разве вооружения прекратились, когда мы сбросили атомную бомбу на Хиросиму? Ничуть не бывало — наоборот. То же будет и с нами. Этот генерал продемонстрирует нашу продукцию в своих колониях, и весь мир бросится к нам с заказами. Мы будем снабжать арсеналы всех существующих стран, пока не появится что-нибудь еще более мощное. Но до той поры наш текущий счет заметно вырастет, не правда ли, а?

Фредди. И вы думаете, что бомбы никогда не пойдут в дело?

Чилл. (подымая глаза к небу). Надеюсь, что пойдут. Я неустанно молю бога об этом. Кто знает, может быть, со временем нам удастся заморозить Москву…

Что можно добавить к этой сцене? Сделка состоялась, и Фредди получил задание — доставить заказчику груз аппаратов «электромороз». Не его вина была, что это поручение не удалось выполнить, и половина аппаратов оказалась на дне. Тогда Чилл распорядился возвратить груз на Пальмовые острова. Не доверяя более европейцам, он решил поручить бомбардировку собственным летчикам.

Глава 7

Рассказ Фредди поразил меня, как землетрясение. Я был смят, сбит с ног, я потерял почву под ногами. Я ничего не понимал, не знал, за что схватигься, растерянно шарил руками и натыкался только на обломки.

Какой-нибудь час тому назад я был солидным, обеспеченным, уважающим себя, процветающим инженером, изобретателем новой, нужной и полезной отрасли строительства. Жизнь моя была ясна и прямолинейна. Я просыпался, чтобы работать, и засыпал с мыслью о работе. Работа давала мне средства, работа давала удовлетворение, обещала славу, признание и благодарность.

И вот все рухнуло. Где моя работа? Оказывается, все мои идеи — детские забавы, нечто вроде тех сооружений, которые дети лепят из песка. Чем я занимаюсь на самом деле? Создаю бомбу. Я напрягаю способности, я убиваю людей, чтобы мистер Чилл перехватил заказы Моргана, Дюпона и Карнеги. Где радость труда? Где мое самоуважение? Где будущая слава и благодарность? Все исчезло. Остался рядовой конструктор, жадный делец, безымянный убийца на жалованье.

На шлюпочной палубе я разыскал укромный уголок, где меня никто не мог найти. Мне нужно было обдумать, нужно было понять. Нужно было найти точку опоры в захлестнувшей меня волне.

Безбрежный океан шумел под моими ногами глухо и однообразно. Сверху вода казалась черной, как агат. На волны, раздавленные пароходом, набегала узорная пена, она белела, словно кружево, на черном бархате моря. На западе садилось солнце, постепенно наливаясь кровью. Проходя через низкие облака, оно искажалось, шар превращался в огненную заклепку, заклепка — в восьмерку, восьмерка — в грушу. Я следил за всем этим, не понимая, и, морща лоб, старался поймать ускользающие мысли.

Что делать? Бросить все и уйти? Мне было нестерпимо жалко всего, с чем я должен был расстаться: моего кабинета, письменного стола с темно-зелеными скоросшивателями, гладкой чертежной доски, гибкой рейсшины из грушевого дерева, ароматной сигары, которую я закуривал, если дело не ладилось. Жалко было справочников, логарифмической линейки, жалко было тех кусочков кальки, на которых я набрасывал рисунки для своих помощников.

Жалко было еженедельного визита на почту. Так приятно было пересылать Милли сумму, вполне достаточную на расходы. Жалко было терять уважение моего уважаемого тестя и радостный блеск в глазах Лу, когда она рассматривала подарок.

Но больше всего я жалел о разбитых идеях. Неужели все это никчемное: ледяная батисфера, искусственный дождь, завоевание океанского дна, ледяные плоты, мосты, аэродромы, чертежи, расчеты, профили и эскизы ледяной гидростанции на реке Лаврентия.

Солнце село. На западе ярким малиновым пламенем горели облака, а с востока уже набегала тень. Небо пропитывалось сумраком и одна за другой зажигались звезды. Теряя нить своих мыслей, я обдумывал детали плотины, хватался за блокнот, чтобы записать вопрос «на будущее» и опять вспоминал, что вопросы уже не нужны. Остался только один: Что же делать?

Было около полуночи, когда я постучался в каюту Чилла, даже не решив, о чем, собственно, я буду разговаривать. Кажется, я хотел спорить с ним, упрекать, возражать, сказать, что я не даю согласия превращать мое изобретение в орудие убийцы.