Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом Страница 31

— Спасибо, — пробормотал я, — только чаю…

Мне нужно было поговорить с ней наедине, пока никто не мешал — Учитель, к примеру, мог явиться в любую минуту, хотя я и надеялся, что на сегодня рабочий день следователя закончился, новых улик у него нет, идей — подавно, почему бы ему не поехать домой и не заняться семейными проблемами? Женат он? Есть у него дети? Я не знал, вопросы эти мне раньше в голову не приходили.

В кухне ничего не изменилось со вчерашнего вечера, Я сел на свое место, на соседний с Аликом стул, Анна Наумовна подошла и отодвинула стул в угол, к шкафу — никто больше на него не сядет, никому даже в голову это прийти не должно…

Чай сегодня не заваривали, Анна Наумовна положила в чашки пакетики «Липтона», налила кипяток, села напротив меня и спросила:

— Кто это сделал, Мотя? Ты что-нибудь узнал?

Я не собирался называть конкретных фамилий. Мало ли что я думал о мотивах Инги, Миши, Шауля и болезного Олега Дмитриевича? Любой из них мог в каком-то из ответвлений Многомирия ударить Алика ножом и… Интересно, как это выглядело с их точки зрения? Ведь там у убийцы ничего не получилось, там то ли нож скользнул вдоль тела, то ли… Представил себе: вот я замахиваюсь ножом на человека, ощущаю, как тонкое лезвие входит в мягкое и податливое… или нет?.. или ткани тела на самом деле упругие, и проткнуть их не так-то просто, нужно приложить большое усилие, но все равно что-то происходит, и Алик вроде бы должен упасть, а он стоит как ни в чем не бывало, и даже больше — хватает меня за руку, выворачивает и…

Нет. Не могло так быть. Я должен подумать о том, что сказал Учитель. «Если сердце у него оттуда, то в нем и должна быть рана, верно? И никакого наружного кровотечения»… И уж в рубашке точно не могло быть отверстия…

Значит, все чепуха?

— Мотя, — тихо сказала Анна Наумовна, — что с тобой, Мотя?

— Ничего, — пробормотал я и отпил чаю. Хороший это был чай, крепкий, только совсем не сладкий, я не мог пить без сахара, но у меня не осталось сил протянуть руку, открыть крышку сахарницы, зачерпнуть ложечкой…

Видеть то, что происходило в другой ветви Многомирия, слышать, осязать — совсем не то же, что действовать. Мы много раз обсуждали с Аликом эту тему: скажем, видит он нечто, происходящее на какой-то ветви, где он в этот момент спорит с Ирой… неважно о чем. Он видит, как Ира шевелит губами, понимает, что именно она говорит. Может ли он ответить ей сам — то, что считает нужным? Может ли подать ей знак — я, мол, твой муж Алик, только не из этого мира, а из другого? Или он вынужден только наблюдать, только смотреть, не в силах вмешаться? Алик много раз пытался «ввинтиться», как он выражался, в ту или иную «галлюцинацию», стать участником, и ни разу не получилось, ни разу он не смог ничем выдать своего присутствия там — физически он всегда оставался здесь, здесь оставалось его сознание, вовсе не раздвоенное, а органично цельное. И только отдельные органы… Если сердце твое находится в груди у тебя же, но в другой ветви Многомирия, разве это дает какие-то основания считать, что ты там весь?

Что-то я плохо соображал сегодня. Анна Наумовна плакала, опустив голову на скрещенные руки, и я видел ее затылок, седые волосы, плохо сегодня причесанные. Нужно отложить разговор. Но я не мог — я должен был все узнать сегодня. И от того, что скажет Анна Наумовна, зависело слишком многое.

— Вы знали об Инге? — спросил я, допивая креп кий горький чай, будто лекарство, от которого мне обязательно должно стать лучше. Если не в этой реальности, то хотя бы в другой, где я по какой-то причине (мало ли было причин и поводов в жизни?) пристрастился пить чай без сахара.

Анна Наумовна перестала плакать, но головы не подняла — то ли обдумывала, что мне ответить, то ли не поняла вопроса: какая еще Инга? При чем здесь Инга?

Она наконец посмотрела на меня, и я без слов понял, что все она, конечно, об отношениях сына с Ингой знала: может, Алик ей сам рассказывал в минуты откровенности, может, случайно услышала, какие-нибудь добрые люди просветили, добрых людей ведь больше, чем людей недобрых…

— Ира тоже знала, — сказала Анна Наумовна. Глаза у нее были красные от слез, но совершенно сухие: слезы то ли сразу испарялись, то ли их вовсе не было, и это плохо. Где-то я читал, что если без слез плачет мужчина, это нормально, а если женщина, то очень плохо, а почему плохо, я не помнил…

— Да? — совершенно по-глупому переспросил я, и Анна Наумовна кивнула:

— Да, Мотя. Это вы, мужчины, воображаете, что женщина, которой вы изменили, может ни о чем не знать и не догадываться.

— Кто-то…

— Зачем? — пожала плечами Анна Наумовна. — Сначала догадалась я — по тому как Алик стал разговаривать, в его речи появились интонации, которых раньше не было, и я подумала, что он познакомился с кем-то, кто имеет теперь на него сильное влияние. Я не о женщине думала, просто… А Ира сразу подумала о женщине.

— Алик мне никогда не говорил, что…

— Алик и не догадывался, что Ира знала.

— Она ничего ему не…

— Мы с ней однажды все обсудили и решили не подавать виду, пока это не переросло во что-то действительно серьезное.

— Но это действительно могло…

— Нет, — отрезала Анна Наумовна. — Я знаю своего сына, он не может совершить подлость…

Вот странная логика. Я не обратил внимания на то, что Анна Наумовна говорила об Алике в настоящем времени, но она не считала изменой то, что происходило в течение нескольких недель? Измена, подлость — какая разница, это синонимы, не всегда, конечно, но в определенных случаях… И Ира терпела? Странно.

— Ингу эту Ира не знала совершенно, даже спрашивать никого не хотела и не видела, по-моему, ни разу. А я не могла так… И все, что я об этой женщине узнавала… Говорили, что характер у нее мстительный. Знаешь, чего я боялась больше всего, Мотя? Что когда Алик ее оставит… Мы с Ирой точно знали, что месяц-другой, и он оставит ее обязательно. Это как опыт, через который, наверно, проходит каждый мужчина, но одним опыт приходится по вкусу, а другим достаточно одного раза… Мы-то обе Алика знаем, как… И когда он ее действительно оставил, она могла что-то такое выкинуть… Устроить скандал Ирочке, да? Но мне и в голову не приходило, что… Ты думаешь, она на это способна?

— Способна? — Не нужно было рассказывать Анне Наумовне подробности нашего с Ингой разговора, но слова сами слетели с языка: — Она пришла сюда, когда никого, кроме Алика, не было…

— Она решилась? — поразилась Анна Наумовна.

— Это уже потом было, когда он ей сказал, что все, мол, кончено. И здесь была сцена… В общем, он чуть не ударил ее тем ножом, а она… Нет, все обошлось, конечно! Она ушла — и больше они не виделись, это я могу сказать точно.