Александр Громов - Крылья черепахи Страница 32

Он выжидательно посмотрел на меня. Я ничего не понимала.

– Нет ли у вас случайно кипятильника?

– Есть, только маленький, на кружку...

Мой ответ показался ему смешным. Он осклабился и расплылся вширь, как луна-рыба.

– А я ведро и не выпью...

– Хорошо, я принесу.

Кипятильник у меня и вправду был, только в «Островке» я им еще ни разу не пользовалась. Оно и незачем, когда Феликс всякий раз рад предложить чашку чая. По правде говоря, только ежевечерние посиделки в холле удерживали меня от того, чтобы попросить администрацию о переселении в другой корпус, пусть и не привилегированный. С кем еще там поселят – неизвестно, а здесь сплошь замечательные люди: и Виталий очень хороший человек, только пьет много, и Леонид очень приятный, хотя и своеобразный юноша, и, само собой, Феликс, и забавный рыболов Василий Матвеевич... да и Коля не так уж плох, и Викентия он обидел поделом, если разобраться, а рыболова спасал, как настоящий мужчина... Уют, надежность, общение с воспитанными молодыми людьми и Кеша под присмотром сразу нескольких пар глаз – что еще надо от жизни такой старой перечнице, как я? Очень немногое.

Почти все обитатели «Островка» высыпали из корпуса, и слышно было, как они кричат и аукают в тумане. Милена Федуловна демонстративно осталась в номере и с демонстративным достоинством читала книгу. Под столом тихонько скулила озябшая собака. Я порылась в чемодане среди своих и Кешиных вещей и наконец нашла искомое.

– Здесь запрещено пользоваться нагревательными приборами, – неприятным голосом произнесла Милена Федуловна. Несомненно, она наблюдала за мной, делая вид, что поглощена книгой.

Каюсь, я ничего ей не ответила. Вероятно, это тоже выглядело демонстративно, а я такого не люблю. И я дала себе слово в следующий раз позволить ей одержать надо мной полную моральную победу, потому что только так, наверное, можно подобрать к ней ключик. Ведь она же не виновата, что она такая, верно?

– Кеша, – сказал Леонид, когда я вернулась, и достал нарядную фарфоровую чашку. – Будь другом, сбегай в подвал, зачерпни водички. – Похлопал себя по толстым бокам, хрюкнул и прибавил: – Сам я туда, боюсь, не пролезу.

Викентий терпеть не может, когда его зовут Кешей, и умеет очень противно кочевряжиться, но на сей раз стерпел. Он полезен! Он может что-то сделать! Его не шпыняют, а человечно просят услужить обществу, да еще не гонят от подвала, а совсем наоборот! Доверие и ответственность. Мир перевернулся, на горе свистнул рак, а в лесу сдох медведь. Поэтому внук без слов кивнул, принял чашку и побежал за водой, ограничившись простой гримасой, когда я крикнула ему вслед: «Поосторожнее!».

Страшная отогнутая жесть-убийца, покрытая засохшей бурой кровью режущая кромка, которую я не видела (и не хотела видеть – достаточно того, что могла вообразить), стояла у меня перед глазами. Да еще продолжало ныть сердце после вчерашнего случая, когда Виталий буквально выхватил моего внука из-под падающих бревен моста. Случись что с ним – как мне смотреть в глаза дочери и зятю? Лучше уж сразу головой в воду.

Вся извелась, а зря. Только когда Викентий вернулся очень довольный и с полной до краев чашкой, я поняла, что трепыхалась напрасно: он мог попасть в беду, забравшись туда, куда нормальные люди не ходят, по собственной воле, а выполняя ответственное поручение – никогда.

Да и вряд ли он мог бы достать до той жести даже макушкой и на цыпочках, если уж на то пошло.

Не знаю, понял ли Леня, что со мной творилось, но если и понял, то утешать не стал. Он умница. Поглядел на Викентия, на чашку, осклабился, да как фыркнет:

– А чего с мениском не принес? Разлил мениск по дороге?

Притом так потешно колыхался и булькал, – по-моему, нарочно, – что обидеться на него было невозможно даже Викентию. Внук насупился, но и только.

– Ладно, молодец. Ставь сюда.

Невооруженным взглядом было видно, что вода грязная, со взвесью и радужной пленкой, – да и какой еще может быть вода подвального происхождения? А приложив к чашке ладонь, я убедилась, что вода действительно теплая. Леонид сунул в нее кипятильник, и мы молча ждали, когда она закипит. Потом ждали еще, чтобы прокипело как следует, и по столу потек грязный ручеек. Кеша так и уставился на меня – видно, был уверен, что я сделаю Лене замечание за то, что тот поленился вылить излишек воды в раковину. Но я не сделала. Когда в чашке осталось не больше половины, Леня выключил кипятильник.

– Вынесем на улицу или так остынет?

– Погодите, сейчас кружку принесу, – сказала я. – Будем переливать туда-сюда.

Так и сделала. Минуты через три чашка уже не обжигала ладонь. Все-таки в номере было холодно, и всякое случайное тепло стремилось улетучиться как можно скорее.

– А кто будет пить? – с интересом спросил Викентий.

– Может, ты хочешь? – захрюкал Леня. – Давай, я уступлю.

– Не-а, – засмеялся внук. – Хитрый. Сам давай.

Приняв вид «не поминайте лихом», Леня выдохнул, решительно отхлебнул, причмокнул толстыми губами и, скривившись, с неожиданной для его комплекции резвостью кинулся в санузел. Стало слышно, как он там хрипит и плюется.

– Что угодно, только не минералка, – объявил он, высовываясь оттуда и гадливо морщась.

Тогда и я пригубила мутную жидкость. Нет, ни минералка. Горько-соленый вкус, очень-очень знакомый. Черное море. Анапа. Медузы, водоросли и керосиновые пятна. Первое купание и волна прямо в рот.

– Да ведь она морская! – вскрикнула я, боюсь, несколько громче, чем следовало. – Леонид, послушайте! Она же морская!

– Угу – ответил он из санузла и снова начал плеваться, потому что глотнул как следует. Мне почему-то вспомнился тот химик, который открыл синильную кислоту, попробовал ее на вкус и, как ни странно, выжил.

– Соленость все же не та, – поправилась я. – Чуть меньше. Она разбавленная, но все же морская! Я ничего не понимаю, Леня, а вы?

Леня не ответил. Он продолжал хрипеть и отплевываться. Время понимания для него еще не пришло, как, впрочем, и для меня.

– А она там прибывает, – вдруг сказал Викентий. – Три ступеньки всего сухие, а остальное уже под водой...

ПРИПИСКА ФЕЛИКСА БАХВАЛОВА: Пользуюсь случаем выразить Марии Ивановне свое искреннее восхищение. Такие женщины стоят того, чтобы ради них жить и чинить конечности всем остальным двуногим.

ПРИПИСКА МИЛЕНЫ ФЕДУЛОВНЫ: Мизерабль!

V. Рассказывает Феликс Бахвалов

Вода в реке здорово поднялась за ночь – на метр, не меньше. Висел плотный туман, потихоньку выедал набрякший снег и, похоже, не собирался рассеиваться. Правый, ближний берег Радожки едва угадывался с крыльца «Островка», но от уреза воды был виден более явственно; дальнего берега и излучины не было видно вовсе.

Занятие нашлось всем и сразу: орать. Шел одиннадцатый час утра, завтрак в санаторной столовой давно кончился, а на берегу, насколько туман позволял различить берег, было пустынно. Нет, я не был нисколько удивлен тем, что о нас забыли, более того, я был почти уверен, что санаторное начальство вообще не осведомлено о нашей невольной робинзонаде – подумаешь, несколько отдыхающих предпочли обойтись без ужина и завтрака, кому какое дело? Уж точно не кухонному персоналу. Почти наверняка кто-то из отдыхающих видел вчера, как ледоход унес мост, но опять же, чего ради он сразу помчится ставить на уши дежурного администратора? Администратору и без него, доброхота, полагается доподлинно знать, что происходит во вверенном ему хозяйстве, ну и иди себе спокойно, налюбовавшись на катаклизм, на процедуры, или куда ты там шел, и не встревай.

Орали мы так, что охрипли, и хоть бы хны. Ни один паршивый любитель утреннего моциона не выбрал для прогулки маршрут над речным обрывом – зябко, видите ли, промозгло... Ор наш глох в тумане. Наконец, очень нескоро, с того берега кто-то подал голос, и мы охрипше завопили на разные лады – сообщите, мол, позовите, мол, кого-нибудь, помогите голодным и холодным, сами мы не местные... О трупе, что характерно, никто уже и не вспомнил.

Ожидание – скучная вещь. Надежда Николаевна без толку бродила туда-сюда вдоль уреза воды. Инночка угрюмо нахохлилась на крыльце, напоминая не то воробья-переростка, не то бомбу замедленного действия. Ненадолго появилась Милена Федуловна, буксируемая повизгивающей бульдожкой, дала собаке пометить сугробы и уволокла ее обратно. Матвеич вынес из холла свой пенопластовый ящик и уселся на него верхом. Виталий курил и многословно выпытывал у мрачного и не расположенного к разговорам Коли, почему он не курит и все еще жив.

Я прервал этот допрос, взял у Виталия мобильник, набрал номер Радогодского отделения УВД и от недовольной дежурной узнал, что дело у них на контроле, что оперативно-следственная бригада вот-вот будет у нас и что, мол, вашим (так и было сказано – «вашим») делом занимается старший инспектор Дурдыев Адель Абдурахманович. Нет, Адель – не женское имя. И не французское. После чего нам было наказано не беспокоиться, но каким-то чересчур напряженным тоном. Таким тоном говорят по телефону домохозяйки, когда подозревают, что в эту самую минуту у них на плите выкипает молоко.