Борис Лапин - Первый шаг (сборник) Страница 32

— Опрокинуть Стену?! Возьми меня с собой — опрокидывать Стену!

Ему пора уходить; она удерживает его робкой, неумелой рукой; ей интересно, впервые в жизни интересно.

— Ты странный, Айз. Никогда таких не встречала. Мне хорошо с тобой. А ты придешь еще?

— Я приду. Но мы не встретимся больше, Шпринг. Здесь никто не может встретиться дважды. На ее лицо набегает тучка, дождем наливаются глаза.

— Я хочу, чтобы ты пришел еще, Айз. Чтобы ты пришел завтра! Чтобы ты не уходил никогда!

Все, отбой.

— Я приду за тобой, обязательно приду! А пока прощай, Шпринг, прощай, весна!

Теплыми дождевыми струями льются ее волосы; ее голос — задохнувшийся порыв ветра:

— Нет, нет, нет, нет, нет…

…Казарма. Пьяный Биг сидит на койке Найса, сразу видно, принял две порции, глаза помутнели.

— Мы — высшая каста! — кричит Биг. — Мы призваны стать владыками мира!

— Знаю, знаю, — бормочет Найс. — Но кто мы? Люди или не люди?

— Мы не просто люди, мы — сверхчеловеки!

Биг — порядочная дубина; крепко же вколотили в его башку эту чушь о сверхчеловеках. Но Айз — и многие другие тоже — не верят капралам, смеются над этой чушью; зато их постоянно мучает вопрос: кто они? А Бига ничего не мучает, Биг все знает.

Как-то доктор, перевязывая Айзу рассаженную о колючую проволоку ногу, спросил:

— Больно?

Айз пожал плечами; он не понимал, что такое больно; они все не знали боли.

— Бедные роботы, — пробормотал доктор, и шрам, рассекший его лицо от уха к подбородку, болезненно перекосился.

— Доктор, — осмелился Айз, — что называют роботом?

— Робот — это живая машина. Автомат, который может думать, но ничего не чувствует, — неохотно ответил доктор.

— А мы?

— Но, но! — озираясь, прикрикнул доктор. — Ты стал слишком много рассуждать! Разве забыл? Вы — сверхчеловеки, призванные стать владыками мира.

Кто же они? Если действительно только машины, тогда почему он так тоскует по правде? Почему эти проклятые вопросы не дают ему жить? И почему, расставаясь, кричала Шпринг: «Нет, нет, нет»? Может, их скупили младенцами у бедных родителей? Но тогда почему они так похожи друг на друга? И почему никто из них не помнит детства? Может, у них специально каким-то образом убили память? Отняли прошлое? Так кто же они, черт возьми?!

— Мы — нация господ! — пьяно орал Биг. — Мы — цвет мира!

Айз дал ему разок по шее.

— Заткнись, господин мира. Мы просто механические люди. Мы ничем не отличаемся от автомата для выдачи виски. Только он лучше нас, его работа — веселить людей, а наша работа — убивать.

Биг заморгал белесыми ресницами. Длинный Стек иронически хмыкнул. А Найс захныкал:

— Мы сироты. Мы бедные сироты. У нас нет мамы и папы. Мы ничьи дети…

По лицу Найса катились слезы.

«Роботы не стали бы плакать, — отметил Айз. — Роботы лишены чувств. Значит, мы все-таки не роботы. Но кто мы? Кто мы?!» Он быстро уснул. Всю ночь мерещилась ему Шпринг, ее шелковистые волосы, ее ласковые руки. Она плакала у него на плече и шептала:

— Мы — ничьи дети… Ничьи дети… Но как же так — разве могут быть ничьи дети?

Он гладил ее волосы, и успокаивал, и уговаривал, но она все плакала. И тогда они вдвоем полезли на антенну главного корпуса — он хотел показать ей, что такое цветы. Они уже залезли высоко, очень высоко, еще чуть — и она увидит, как ярок мир за Стеной…

Сирена.

Ошалело продирая глаза, они сыплются со своих коек — Айз, Найс, Хэт, Кэт, Дэй, Грей, Дэк, Стек, Дог, Биг.

2

Заместитель военного министра Тхор, дымя сигаретой, вольготно полулежал в кресле.

Показываться здесь в форме не годилось, поэтому он приехал в штатском. Тхор был одет изысканно, но с той нарочитой непринужденностью, даже небрежностью, которая отличает художников и киноактеров, однако никак не генералов. Он выглядел джентльменом, джентльменом с головы до пят, и сам чувствовал это. И в то же время понимал, что старик Климмер видит его насквозь и посмеивается в душе над наивным генеральским маскарадом. За долгие годы работы в штабах армии Тхор уверовал не столько в собственную проницательность, сколько в проницательность других; разве смог бы он подняться так высоко без почтительной веры в человека?

— Это успех, доктор Климмер, колоссальный успех! То, что достигнуто здесь, на полигоне, прямо-таки грандиозно! Я, признаться, не ожидал, что эксперимент уже подходит к концу.

— Мы предпочитаем называть это не полигоном, а Городком, — улыбнулся Климмер своей мягкой улыбкой.

— Пожалуй, вы правы, хотя суть дела от этого не меняется. Пусть будет Городок. Для меня же все равно ваш Городок — полигон из полигонов. Для меня все, во что вкладывает средства министерство, является полигоном. Такова логика военных, дорогой доктор. И мы вправе рассчитывать на дивиденды…

— Смею вам напомнить, господин Тхор, Городок существует не только на ваши средства. Часть вкладов принадлежит частным лицам, мне в том числе.

— Знаю, знаю. И тем не менее. Ну что вам стоит, я прошу так немного: всего-то пять сотен ваших парней. Поверьте, доктор, без крайней надобности…

— Вы разрушаете научный эксперимент, — вежливо прервал его Климмер. — Пока это невозможно. Мои ребята еще не готовы для практической деятельности.

— Ого-го! — расхохотался Тхор. — Будто я не видел, как они распотрошили у меня на глазах откормленных цепных овчарок! Неужели вы думаете, что с повстанцами, засевшими в болотах… Бросьте, доктор Климмер! К тому же, когда министерство убедится в незаменимости ваших «стриженых», вас же буквально золотом засыплют. Вас и ваш полигон. То есть, я хочу сказать, Городок.

Услышав «полигон», Климмер поморщился, точно на лицо его села муха; но вот муха улетела, и он снова стал тем же, чем был в начале разговора, — благообразным старичком, седеньким, чистеньким, пухленьким, с румяными щечками и кротким взглядом. Если бы Тхор не знал, что Климмер действительно большой ученый, он принял бы его за этакого семейного патриарха, счастливого отца нескольких дебелых дочек и восторженного дедушку, единственное хобби которого — сажать на горшок любимых внучат.

— Не надо форсировать события, господин Тхор. Все мои ребята предназначены для вас, только для вас. Но тем не менее это наука, и пока рано. Их воспитание еще не завершено. Они лишены страха и чувства самосохранения, но в них еще не полностью подавлены эмоции. Представьте себе, что может произойти, когда, эти чистые души столкнутся с миром страстей…

— Чепуха! — Тхор даже кулаком пристукнул.