Пол Андерсон - Время огня Страница 32

Но Хейвиг не обращал внимания на тесноту, грязь, шум, запахи, заплесневевшую еду, грязную воду, странных пассажиров. Ему нужно было обдумать увиденное.

— Великолепно сработано, — сказал Красицкий, проглядев письменный отчет. — Великолепно. Я уверен, Сахем публично похвалит тебя и наградит, когда в следующий раз пересекутся ваши временные линии.

— О. О, да. Спасибо. — Хейвиг мигнул.

Красицкий разглядывал его.

— Ты устал.

— Называй меня Рип ван Винкль (Герой рассказа Вашингтона Ирвинга, проспавший много лет и проснувшийся в будущем стариком. — Прим. перев.), — ответил Хейвиг.

Хоть Красицкий этого замечания и не понял, он видел худобу, запавшие глаза, дергающуюся щеку.

— Да. Это у всех бывает. Мы это предусматриваем. Ты заработал отпуск. Я бы предложил твое время. Больше не думай о Константинополе. Если нам еще что-нибудь от тебя понадобится, спросим, когда вернешься. — Улыбка его стала почти теплой. — Иди. Поговорим позже. Я думаю, мы можем организовать так, чтобы подруга тебя сопровождала…. Хейвиг? Хейвиг?

Хейвиг уснул.

Неприятности начались позже. Вместо того чтобы наслаждаться отпуском, он думал.

10

Он проснулся с оформившимся решением. Было рано. Над высокими крышами домов Парижа 1965 года разливался серый свет, воздух прохладный, уличное движение еще не начало беспокоить жителей. В комнате отеля темно. Рядом теплое дыхание Леонсии, у нее спутались волосы. Они засиделись в ночных клубах, слушали его любимых шансонье — теперь ее стремление к сверкающим и пышным зрелищам несколько улеглось, — потом вернулись в отель и неторопливо и нежно занялись любовью. Она даже не пошевелилась, когда несколько часов спустя стук в дверь возвестил о прибытии кофе и круассонов.

Хейвиг был удивлен своей решимостью. За прошедшие недели он все сильнее и сильнее ощущал, что только оттягивает неизбежное. Совесть, должно быть, устала подталкивать его и предъявила ультиматум.

Несмотря на грядущую опасность, он впервые за все последнее время почувствовал спокойствие.

Он поднялся, умылся, оделся, собрал свое снаряжение — оно уже было подготовлено. Два небольших блока в его багаже. Обычное снаряжение агента во времени, такое же, какое он брал с собой в Иерусалим, плюс пистолет и его хронолог. Ему пришлось выдержать борьбу с Леонсией, так как хронолог не позволял взять сюда побольше серебра, но он смог настоять на своем. Затем он взял паспорт, сертификат о прививках и толстый кошелек с деньгами.

Минуту он постоял над девушкой. Она очень хорошая, подумал Хейвиг. Ее радость от этого путешествия была и его радостью. Грязное дело — оставлять ее тайком. Оставить записку?.. Нет, для этого нет причин. Он сможет вернуться в этот же час. А если не сделает этого, что ж, она достаточно владеет современным английским, знает все необходимые процедуры, и у нее достаточно денег, чтобы справиться. (Ее американский паспорт подлинный: Убежище приготовило для нее свидетельство о рождении). Возможно, она даже обидится, если узнает, что привело его к гибели.

Возможно, его ждут упреки. В таком случае, он расскажет ей все; он будет здесь и продемонстрирует верность такими средствами, которые она понимает.

Но важно ли это? Она называет его «дорогой» и говорит о любви, когда он ее обнимает, но, вероятно, это просто ее привычка. Правда, когда они бродят, она держит его за руку, и он не раз видел, как она ему улыбается, когда считает, что он этого не замечает… Конечно, и он влюблен в нее немного. Это чувство не может быть долгим, но пока оно есть…

Он наклонился. Шепотом сказал:

— Пока, рыжая. — Коснулся ее губами. Выпрямившись, взял две свои сумки и тихо вышел из комнаты. К вечеру он был в Стамбуле.

Путь занял много часов его жизни, в основном проведенных в самолете и автобусах аэропортов. Прыжки во времени по туристическим агентствам и тому подобным заведениям превратили этот промежуток в несколько дней. Хейвиг сказал мне с сухой улыбкой:

— Знаете, где лучше всего незаметно осуществить хронокинезис в современном городе? Не в телефонной будке для суперменов. В общественном туалете. Не правда ли, как романтично?

Он съел в одиночестве плотный ужин и в своем роскошном, хотя и одиноком номере принял снотворное. Ему нужно было хорошо выспаться перед отправлением.

Константинополь, конец дня тринадцатого апреля 1204 года. Хейвиг появился в переулке, на склоне холма, немного выше своей цели. На него обрушилась тишина. Ни шороха обуви, ни стука копыт, ни скрежета и скрипа колес, ни песен, ни колоколов, ни голосов, ни споров, ни смеха, ни мечтаний вслух, ни криков детей во время их бессмертных игр. Но у этой тишины и неподвижности был фон — отдаленный глухой рев: смешанный гул пламени, крики людей и отчаянный лай собаки поблизости.

Он приготовился. Девятимиллиметровый пистолет, «Смит и Вессон», способный свалить лошадь. Хейвиг поместил его в кобуру на талии. Запасные патроны в карманах куртки. Сумка агента и хронолог в специальном алюминиевом контейнере на спине.

Выйдя на улицу, он увидел закрытые двери, окна, забранные ставнями. Большинство жителей прячутся внутри, в голоде и жажде, в непрерывных молитвах. В обычный средний дом не стоит вламываться, разве что для удовольствий насилия, убийств, пыток и поджогов. Правда, это район, в котором живут ювелиры. Но не все здания, и даже не большинство принадлежат ювелирам. Жилые районы основаны не на экономическом положении жителей: бедные могут жить повсюду. Когда убраны все украшения и лавки, невозможно отличить один дом от другого, сказать, где жилище богача, а где квартиры, сдаваемые внаем…

… конечно, если не схватить местного жителя и не вырвать у него сведения.

Очевидно, те, кто врывался в дом Манассеса, опередили толпу, которая, несомненно, ринется сюда, как только будут разграблены дворец и церкви. Побывали ли они уже здесь? Хейвиг не знал точного времени, когда их увидел.

Он вышел из-за угла. Мужчина, мертвый, с рубленой раной. Его правая рука заведена за спину и вывернута из сустава. Неряшливо одетая женщина сидит рядом с ним. Увидев Хейвига, она закричала:

— Разве тебе мало, что вы заставили его выдать соседей? Во имя Христа, разве этого недостаточно?

Недостаточно, подумал он. Убийство по-особому возбуждает.

Он пошел дальше. Боль, которую он испытывал раньше, вернулась таким чудовищным потоком, что он уже забыл слезы вдовы. Он ничего не может для нее сделать: брюки, коротко подстриженные волосы, выбритый подбородок делают его в ее глазах франком. Когда он родился, и она, и ее горе были уже семьсот лет как забыты.