Юрий Брайдер - Особый отдел и око дьявола Страница 32

— Нет, я за справедливость. Ради справедливости наши деды и прадеды когда-то всех деревенских мироедов на поток и разграбление пустили, а попа, по наущению комиссаров, повесили. Правда, сорок лет после этого без божьего благословления да и без собственного молока жили, но зато по справедливости. Нет, майор, я на твоей стороне. Надо будет Ложкина раскулачить — раскулачим за милую душу! Надо будет от бога отречься — отречёмся! Не впервой костры из икон разводить... Жечь и грабить для нашего брата любимейшее занятие.

— Да ты, похоже, издеваешься? — осерчал Цимбаларь.

— Нисколечко! Наоборот, радуюсь. Мне-то магазинный товар и даром не нужен. Чай я даже в виде чифиря не употребляю, а мылом тем более не пользуюсь. Какое мне, спрашивается, дело до того, что большую часть товара Валька в райцентре за свои деньги покупает, а потому и торгует им как своим собственным? Нам ведь от райпотребсоюза, кроме этих самых продуктов первой необходимости, хрен что положено. И это, скажу я, справедливо! На фиг трудовому народу обжираться... Ты ещё учти, что Ванька товар в долг аж до самого лета даёт. А ведь лицензии министерства финансов на кредитную деятельность не имеет. И вообще, лучше этот магазин трактором развалить. Не то детки меня задолбали: «Дай на жвачку! Дай на шоколадку!» Ну прямо разврат какой-то. Пусть жмых со смолой жуют, как мы в их возрасте. Пусть привыкают к справедливости, дышло ей в бок!

— Тебя Ложкин, что ли, послал? — напрямую спросил Цимбаларь. — Или сама Валька Дерунова?

— Никто меня, майор, не посылал, — Борька на минуту прекратил паясничать. — У меня своё понятие имеется. Валька, конечно, стерва, но без её торговли людям туго придётся. Самогон отрава, но мы им испокон веков болячки лечим и душу тешим. Тебя к нам как няньку к детям приставили. Вот и нянчи себе. Кричать кричи, но душить не смей. А уж тем более не выплёскивай ребёнка вместе с водой.

Подмигнув на прощание, Борька помчался куда-то, приплясывая на ходу, словно юродивый. Как нужно было расценивать его слова? Как крик души доморощенного правдолюбца или как первое предупреждение истинных хозяев Чарусы?

Во всяком случае, настроение Цимбаларя, и без того паршивое, ухудшилось ещё больше.

Как следствие, немедленно взыграл аппетит.

На сей раз Парамоновна подала к обеду щи из кислой капусты, жареную домашнюю колбасу с блинами и кулебяку с рыбой.

Щи, весьма аппетитные на вид, но сразу пробуждавшие воспоминания о скандальном происшествии с квашеной капустой, в глотку не лезли, однако обижать хлебосольную хозяйку отказом очень не хотелось.

Впрочем, он и первой ложки проглотить не успел, как с улицы постучали в окно и взволнованный бабий голос сообщил, что приехала новая учительница с ребёнком, а с ней фельдшер и какая-то городская фея.

Такой случай старуха Парамоновна, конечно же, упустить не могла. Пожелав гостю приятного аппетита, она быстренько собралась и выскочила из избы. Цимбаларь с облегчением отодвинул щи в сторону, съел колбасу, заворачивая каждый её кусок в отдельный блин, и тоже стал собираться.

По сценарию, разработанному Горемыкиным, к появлению новых действующих лиц он должен был отнестись весьма сдержанно, а уж тем более не выдавать своего знакомства с ними. Но и оставлять столь значительное событие без внимания тоже не рекомендовалось. Это уже был бы перебор.

Снегопад ещё продолжался, хотя без прежнего остервенения. На главной улице Чарусы собралась небольшая толпа. Одни рассматривали приезжих, другие — мощные американские снегоходы «Арктик кит», на которых, про слухам, эскимосы Аляски пасли свои оленьи стада.

Староста Ложкин уговаривал водителей снегоходов остаться на ночлег в деревне, но те, с виду похожие на отрицательных героев Джека Лондона, уже вновь заводили моторы, собираясь вернуться назад по собственному следу.

Кучка приезжих выглядела весьма живописно. Людочка оставалась модельной красоткой даже в овчинном тулупе до пят. Ваня, обмотанный шарфами к шалями, был похож на сказочного колобка. Кондаков напоминал героического челюскинца, только что сошедшего с гибнущего судна на льдину и ещё не осознавшего своего спасения. Немного в стороне держалась дамочка, облачённая в ярко-оранжевый комбинезон, наверное, специально предназначенный для прогулок на снегоходе.

Дождавшись, когда староста распределит гостей на постой (Кондаков отправлялся в здание фельдшерского пункта, Людочка с Ваней — к одной из товарок Парамоновны, а неизвестная дама к самому Ложкину), вперёд выступил Цимбаларь. Поздравив всех четверых с прибытием в деревню Чарусу, он предупредил, что в самое ближайшее время посетит каждого и проверит как жилищные условия, так и наличие документов. Дескать, порядок, он и в глухомани порядок.

— У тебя пистолет есть? — писклявым голоском осведомился Ваня.

— Конечно, — Цимбаларь похлопал по пустой кобуре.

— Пострелять дашь?

— Детям не полагается.

— Тогда я его у тебя украду, — под одобрительный смех толпы пообещал Ваня.

Чёрно-золотистые снегоходы, выбрасывая фонтаны сизого дыма, тронулись в нелёгкий обратный путь. Гостей стали разводить по квартирам. Борька Ширяев тащил за Кондаковым ящик с амбулаторным оборудованием.

Бабы вслух обсуждали фигуру Людочки и странный костюм незнакомки.

Посетив для блезиру механическую мастерскую и лесопилку (и та и другая простаивали из-за снегопада), Цимбаларь отправился домой, но по дороге завернул к Парамоновне и одолжил бутылку самогона — якобы для компрессов.

Едва за окном замерцали первые вспышки зорников (термин «северное сияние» был отвергнут им как крайне неудачный), Цимбаларь опорожнил бутылку, преследуя этим единственную цель — поскорее уснуть, дабы утром на законном основании навестить долгожданных друзей. Ему казалось, что с завтрашнего дня жизнь, в которой он уже успел здесь изрядно запутаться, пойдёт совсем иначе.

Разжигая печку, Парамоновна единым духом выложила все деревенские новости.

По её словам, учительница сбежала в Чарусу от преследований мужа-тирана, помешавшегося от ревности. Сынок у учительницы хотя с виду и здоровенький, но головой слегка чокнутый. Люди слышали, как он ругается матом. Школа откроется уже через пару дней, и сейчас Ложкин собирает по деревне детей подходящего возраста.

Фельдшер прибыл в Чарусу, чтобы выслужить большую пенсию, но вообще-то он мужчина душевный, в болезнях разбирается, а главное, вдовец. Принимать пациентов он начнёт только со следующего понедельника, но бабы уже записываются в очередь.

Барышня в оранжевых штанах по заданию иностранных учёных собирает народные песни и сказки. Денег у неё хоть пруд пруди. Мужикам, которые подносили чемоданы, она дала аж пятьсот рублей, а тем выжигам, что доставили всю эту компанию в Чарусу, отвалила вообще баснословную сумму.