Антон Дубинин - Узкие врата Страница 32

Дерево, бросавшее тень на деревянную некрашеную скамейку со спинкой, было — красный тис. Южная штука, на широте столицы такие не растут… Фил опустился на лавку тяжело, прислушиваясь к тупым сигналам боли в боку; деревяшка была почти сухая, чуть теплая. Давно не было такой ранней и яркой весны.

— Ладно, валяй… Только на час, не больше. И смотри, чтобы никакая скотина к тебе не привязалась… Нам только в полицию опять попасть не хватало.

— Я осторожно, — Ал уже скинул рюкзак, быстренько обтряхнул куртку, проверил пуговицы рубашки. — Да и день сейчас, никто не полезет… (Ах ты, детка наивная. Рынок — это самое то место.) Через секунду он уже шагал, легко переступая через лужи, и Фил, щурясь на свету, тревожно смотрел ему вслед. В сердце сидел маленький сосущий червячок. Все же не следовало этого позволять. Не следовало. А через два часа, если не вернется, придется пойти его искать… А, чума, много набегаешься с двумя рюкзаками.

Фил хотел его окликнуть, но было уже поздно. Ушел. Рыжее пятно курточки мелькнуло за решетчатой оградой… Ты уж помоги ему, как тебя там, Винсент, угрюмо подумал усталый юноша, устраиваясь на скамейке. Пускай этот идиот никуда там без меня не влипнет… Такие, как он, не должны ходить в одиночку. Ну, ты понимаешь, святой, на то же ты и святой.

…Алан медленно ходил меж рядами прилавков, слегка шальной от рыночного шума и яркого солнца после бессонной ночи. Кто-то сильно толкнул его вбок, выругавшись. Ал поскользнулся на рыбьей чешуе — это были рыбные ряды — и едва ли не плашмя свалился на синий крашеный стол, толкнув корзину, из которой свешивались чешуйчатые рыбьи хвосты.

— А, чтоб тебя, чума косолапая! Лезет, сам не видит, куда!

— Простите, — Ал быстро отпрянул, шмыгая в толпу — прочь от разъяренного дядьки в грязном фартуке. Пожалуй, просить у него рыбку-другую сейчас не стоило.

К щеке приклеилось несколько липких чешуек, еще пара серебрилась на рукаве. А вообще-то Ал в рыжей курточке, с чистыми блестящими волосами, выглядел вовсе недурно и вполне убедительно — эдакий бездельник-сынок, которого послали за покупками, а он вместо того шатается по базару и развлекается как может… Интересно, почему же они все не проникаются сочувствием? Почему все так неудачно?

За полный час Алану удалось раздобыть только небольшую булочку, еще чуть теплую, кажется, с капустной начинкой, и помятый помидор. И тот ему не даровала добродушная торговка — юноша его просто подобрал с земли, он выкатился из пакета растяпы-покупательницы… Негусто, нечего сказать. Тетки, да, впрочем, и дядьки тоже, как-то не проявляли бешеного восторга, когда Ал просил у них «штучку на пробу», включая самую, как ему казалось, свою очаровательную улыбку. Особенно неадекватно отреагировал на него высокий грязный парень горской наружности — тот просто замахнулся кулаком, когда Ал независимо потянулся к лотку оранжевой кураги.

— Да я попробовать, дядь…

— Топай, топай отсюда, пробальщик. Знаю я вас таких… Напробуешься еще где-нибудь.

Бедняге только оставалось оскорбленно пожать плечами и с максимальным достоинством отступить. Выражение его лица по замыслу должно было отражать следующую мысль: «Подумаешь, грязный горец. Да как ты смеешь разговаривать так со свободным жителем Республики? Нужна мне после этого твоя тухлая курага! А я уж было хотел купить килограммчиков сто…»

Нет, попробовать иногда давали. Но чаще всего — именно то, чего с собою не унесешь: щепотку квашеной капусты, кружочек огурца, глоток молока из пластикового стаканчика… (Вот из таких мы пили чай в Ордене, подумал Ал тоскливо, не отказавшись от глоточка — есть хотелось все сильнее.) Молоко было потрясающе вкусное, густое, желтоватое от сливок. Только что толку в одном глоточке? Желудок дразнить…

Молочница — совсем молодая девчонка — проводила ничего не купившего пробователя неприязненным взглядом. Не помогла даже солнечная улыбка в ее сторону… Тем более что по истечении часа солнечность Аланской улыбки что-то стала несколько напускной. Хорошее и спокойное расположение духа куда-то девалось, будто его насмерть затолкали в рыночной суете. На самом деле Эрих-младший очень не любил рынки, у него на них голова кружилась: мысль о том, что в мире слишком много людей, а потому не верится как-то, что на каждого из них смотрит Господь, обретала зловещую убедительность. Особенно когда сосет под ложечкой…

Дома, в Магнаборге, на рынок обычно ходил Рик. Он это мог… Он вообще что угодно мог.

Эх, лихорадка, да я уже почти весь рынок обошел, тоскливо подумал Алан, обводя глазами молочный ряд. Не по второму же разу у них клянчить… Так, пожалуй, и по морде можно получить. Впрочем, я сегодня, кажется, уже получил по морде… Утренняя обида, далеко ушедшая после церкви, теперь вернулась вместе с голодом и неприятно покалывала изнутри. Да, отлично, нечего сказать. Получил оплеуху, и поделом — в самом деле, бесполезный ты, Аланчик, человек. Фил правильно сказал — только время потеряем. Не надо было сюда идти, а как теперь возвращаться с пустыми руками? С гудящей головой, с крохотной булочкой в кармане и негодным помидором… Представляешь, как на тебя посмотрит непререкаемый господин Филипп, краса и гордость Вселенной?.. Вряд ли, конечно, двинет тебе еще раз по щеке — а стоило бы, цыпленочек, стоило… Тем более что и во вчерашней истории виноват по большей части именно ты. Зачем было отвечать поначалу вполне миролюбивому гопнику «Не твое дело» на вопрос, откуда они такие взялись хорошенькие? А потом бить его по рукам? Так дела не делаются… И что это на Алана нашло? В самом деле, поступил как балованый ребенок, знающий, что папа поблизости и всегда защитит от плохих парней…

Последняя фраза произнеслась в голове голосом Фила, с интонацией, знакомой до боли.

Пожалуй, Фил был не так уж неправ, закатив ему пощечину. Надменных дураков только так и можно лечить.

Эта мысль была такой болезненно-обидной, что Алан даже глаза на минутку закрыл. Ну не мог он, не мог чувствовать себя полным дерьмом и ничтожеством, тогда ему сразу жить не хотелось. Как говорил один противный парень в классе, «Экая ты, Алька, задница». А людей, подходящих под определение «задница», Ал так не любил, что хотел от них избавиться… любым путем. От себя-то как избавишься? А хочется… Ох, как хочется, святой Винсент. Плохо, когда твой внутренний образ — ага, как же, юный рыцарь, чуть ли не артуровский — не выдерживает самой мягкой критики, рассыпается от единственного взгляда на себя — со стороны…

— Эй, с дор-роги! Посторонись! Посторонись!

Алан едва успел отпрыгнуть — его чуть не сбила с ног здоровенная тележка, уставленная ящиками с апельсинами. Два чумазых малых, толкавших ее вперед, приложили путающихся под ногами сопляков крепким словцом, которое не прибавило юному рыцарю уверенности в себе.